Рассказы "Любовь и судьбы"

Двадцать лет прошло — мне до сих пор говорят, что я его котами убиваю Тётя мужа взяла у него трубку. Её голос. Недовольный. Раздражённый. — Мы спать ложимся. Не приходи. Муж положил телефон. Посмотрел на меня. — Ну вот. Опять не пускают. — Ты что, есть хотел? — Да. Думал, зайду к ним. Я посмотрела на него. Худой. Осунувшийся. Ветром шатает. — А почему ты к ним идёшь есть? — Ну... я же зарплату ей отдаю. — И что? — Она коммуналку за меня платит. А еду обещала покупать. Но говорит: «Кушать захочешь — приходи, накормим»...

Свекровь сидит на качелях во дворе. Раскачивается. И кричит молитвы. — Господи помилуй! Спаси меня от ведьмы! Защити от порчи! Вечер. Девять часов. Окна открыты. Весь двор слышит. Соседи выглядывают. Переглядываются. Молчат. Я стою у окна. Смотрю. Мужа рядом нет. Он на работе. Свекровь качается. Кричит молитвы. Смотрит на наши окна. На меня. Два года назад ей стукнуло восемьдесят семь. И она решила, что я делаю на неё поклады. Что я ведьма. Которая хочет её смерти. До этого мы двадцать лет жили совершенно спокойно...

Свекровь кричала мне в лицо. Красная. Трясущаяся. С пальцем, направленным в мою грудь. — Ты будешь мне подчиняться! Я хозяйка в этом доме! Я мать Серёжи! Ты — никто! Я стояла на пороге их квартиры. Только что вошла. Первый раз в гостях у родителей мужа после свадьбы. Пять минут назад я была невестой. Которую привели знакомиться. Теперь я была врагом. За окном сентябрь две тысячи двадцатого года. Мне двадцать четыре года. Муж привёз меня к родителям. «Познакомься с мамой». Я думала, это будет чай...

Сегодня ночью я проснулась в холодном поту. Сердце колотилось. Руки тряслись. Злость накрывала волной. Я вспомнила. Через шестнадцать лет я вспомнила слова, которые мне сказали сразу после родов. «Приложи ребёнка к груди свекрови. У неё быстрее молоко придёт от любви к младенцу». И я не помню, что ответила тогда. Но сейчас, шестнадцать лет спустя, я хочу найти эту женщину и врезать ей в лицо. За окном октябрь две тысячи двадцать пятого года. Мне тридцать девять лет. Я тринадцать лет в разводе. Моей дочери шестнадцать...

Муж зашёл на кухню с большим пакетом. — Мама передала яблоки. Я обернулась от плиты. Посмотрела на пакет. Яблоки. Свекровь. Передала. Мне. Впервые за пять лет. — Правда? — я даже улыбнулась. — Угу. Говорит, у них на даче урожай. Решила поделиться. Я взяла пакет. Тяжёлый. Килограммов пять, не меньше. — Спасибо ей передай. Муж кивнул и ушёл. А я стояла с пакетом яблок и думала: может, лёд тронулся? Может, свекровь наконец решила наладить отношения? Пять лет холодной войны. Пять лет молчаливого игнорирования...

Свекровь звонит мужу. Я слышу его голос из соседней комнаты. — Да, мам. Хорошо. В субботу заеду. Пауза. — С детьми. Да. Только мы. Он вешает трубку. Заходит на кухню. Смотрит на меня виноватым взглядом. — Лен... — Только ты с детьми, — заканчиваю я. — Понятно. За окном октябрь две тысячи двадцать пятого года. Мы женаты двадцать лет. Трое детей. Семнадцать, пятнадцать и тринадцать лет. И уже три года я не существую для свекрови. А муж ездит к ней один. С детьми. Как будто меня нет. И я не знаю, что хуже — это предательство или то, что я начинаю ненавидеть его самого...

— Света, выбирай: твоя мама или я, — сказал мне муж Дмитрий, стоя у окна и не поворачиваясь. В комнате пахло остывшим кофе и напряжением, которое можно было резать ножом. Звук его пальцев, барабанящих по подоконнику, эхом отдавался в тишине квартиры. — А где был ты, когда платили? — ответила я, не отрываясь от телефона, где проверяла последние операции в СберБанк Онлайн. — За квартиру, за машину, за твоё лечение два года назад? — При чём тут это? — При том, что твоя мама хочет выселить меня из квартиры, которую я купила на свои деньги...

— Оля, кому достанется дача? — спросила меня тётя Галина, потягивая чай из бабушкиной фарфоровой чашки. В воздухе витал аромат липового мёда и домашних пирожков — запахи детства, которые теперь казались горькими. Звук её металлических браслетов то и дело звенел, когда она жестикулировала. — Нужно решать вопрос с наследством. — А что решать? — ответила я, ощущая, как сжимается горло от волнения. — Бабушка ещё жива, слава богу. — Жива-то жива, но в таком состоянии... — Галина понизила голос до шёпота...

— Ира, ты ничего без нас, — сказала мне сестра Светлана, попивая кофе из дорогой фарфоровой чашки. В воздухе витал аромат французских духов и свежих круассанов — запахи её обеспеченной жизни. — Если бы не наша семья, так и прозябала бы в своей однушке. — Светлана права, — поддержал её муж Виктор, не отрываясь от планшета, где листал новости. Звук уведомлений из его телефона то и дело прерывал разговор. — Мы тебе столько помогли, а ты неблагодарная. — Помогли? — переспросила я, ощущая, как сжимаются кулаки от напряжения...

— Олег, нам нужно поговорить, — сказала я мужу, показывая экран телефона с уведомлением из СберБанк Онлайн. Пальцы дрожали, держа холодный пластик смартфона, а звук пришедшего push-уведомления всё ещё звенел в ушах. — Объясни мне, что это за покупка на семьдесят тысяч рублей. — Какая покупка? — Он даже не поднял глаз от планшета, где листал ленту новостей. В кухне пахло свежесваренным кофе и утренними тостами — обычная семейная идиллия. — Ювелирный магазин "Бриллиант". Вчера, 15:30. Наша общая карта...

— Марина, ты меня любишь? — голос в трубке был сладким, как чай с тремя ложками сахара. — Люблю, мама. — Тогда сделай по-людски. Перепиши свою квартиру на меня. Ну что тебе стоит? Мне спокойнее будет. На старости лет я без крыши не останусь. Я невольно отодвинула телефон от уха и взглянула в окно. Декабрь шуршал по подоконнику сухим снегом, а на кухне пахло мандариновыми корками и свежеиспечённой шарлоткой. В комнате дремала Лена — наша первоклассница, тихо сопела, уткнувшись лбом в мягкую игрушку...

— «Ты ведь меня простишь. Ты же добрая», — прочитала я на экране и фыркнула так громко, что кот под столом вздрогнул и убежал под диван. — Простить? — вслух спросила я пустую кухню. — За что именно? За то, что ушёл? Или за то, как ушёл? Телефон глухо лежал на столешнице. За окном капал октябрьский дождь, в раковине сладко пахло мандариновыми корками, а в голове — сухо, как в новой тетради: ни одной размазанной обиды, только аккуратно разлинованные выводы. Полгода назад моё утро начиналось криком...