Тетрадный лист в клеточку лежал на столе почти год. Углы загнулись и выцвели — Лёнька крутил его в руках, когда впервые объявил, что уезжает на вахту. Мишка, четырёхлетний сын, тогда еще схватил листок и разрисовал зелёным фломастером. "Папа, это трава, на которой ты будешь спать". Тот рисунок до сих пор висел на холодильнике, а расчёты — расчёты лежали там, где Лёнька их бросил, в тумбочке у входа.
Прихожка встретила его запахом детского крема и потерянным в углу игрушечным трактором. Он стоял в дверях, а сердце вдруг забилось где-то в районе горла. Аня не знала, что он приедет. Три месяца вахты — это слишком долго без запаха её волос и без Мишкиных утренних обнимашек.
— Кто там? — Дверь распахнулась, и на пороге возникла Аня. Волосы собраны в небрежный пучок, в руках кружка с недопитым чаем, глаза расширились так, что, казалось, могли проглотить всё её лицо.
Лёнька выдавил из себя что-то вроде "привет", но голос подвёл — получился какой-то сдавленный писк. Правая рука судорожно вцепилась в ручку чемодана, а левая вдруг стала неметь, будто в неё вбили невидимый гвоздь.
Чашка выскользнула из её пальцев и разбилась о порог.
— Господи! Лёнь? — Аня шагнула вперёд, переступая через осколки, не заметив, что наступила босой ногой на лужицу чая. — Что... что случилось?
— Ничего, — он откашлялся, пытаясь вернуть нормальный голос. — Просто... решил сделать сюрприз. Отпустили на неделю раньше.
Мишка влетел в квартиру, как маленький ураган, сбрасывая на ходу шапку и куртку прямо на пол.
— Папа! — заверещал он, увидев Лёньку на кухне. Подбежал и с разбегу прыгнул ему на руки. — Ты насовсем?
— На совсем-совсем, — Лёнька потрепал сына по макушке. — Вахта закончилась, Мишань.
— Ну и отлично! — Мишка тут же соскочил с его колен и умчался в комнату. — Пойдем, я тебе покажу, сколько всего нарисовал!
— Иди, — Аня чуть заметно качнула головой. — Я ужин пока сделаю.
Кухня казалась меньше, чем он помнил. Или это он сам стал больше? Часть года в трейлере с тремя мужиками, запах солярки, стуки инструментов, холод по ночам — всё это словно раздуло его изнутри, сделало чужим для этого тесного пространства с жёлтыми занавесками и кактусом на подоконнике.
Он наблюдал, как Аня нарезает овощи для салата. Её движения стали какими-то дёргаными, суетливыми — не такими, как раньше.
— Мама, а я папе показал мои новые машинки! — Мишка снова появился на кухне, таща за собой какую-то игрушку. — А ты знаешь, что у Кирюхи в садике папа тоже на вахту ездит? Только он привозит всегда много-много подарков.
— Миш, — Аня обернулась, вытирая руки о полотенце, — иди пока поиграй в комнате, нам с папой поговорить надо.
Мишка скорчил обиженную гримасу, но послушно удалился, бормоча что-то себе под нос.
Аня выключила воду и повернулась к мужу. В глазах читалось что-то странное — не радость, не злость, а какая-то усталая настороженность.
— Ты должен был позвонить, — сказала она, опираясь о край стола. — Я не... я не была готова.
— Хотел сюрприз сделать, — Лёнька почесал шею, где внезапно начало покалывать. — Что, не рада?
Она поджала губы.
— Рада, конечно... просто... — её брови сдвинулись, образуя морщинку, которой раньше не было. — Всё поменялось, Лёнь. Всё.
— В смысле? — левое колено вдруг начало дёргаться, как от удара молоточком. Ему отчаянно захотелось выкурить сигарету, хотя он бросил еще год назад, перед первым отъездом.
— В прямом, — Аня вздохнула и опустилась на стул напротив. — Я устроилась на работу. В бухгалтерию торгового центра. Мишка в садике, у него друзья появились новые. Мы... мы научились жить без тебя.
Что-то острое впилось в область груди. Он сглотнул, пытаясь прогнать это ощущение.
— Я не... я не к тому. — Аня потёрла висок. — Я имею в виду, что мы как-то наладили всё без тебя. И теперь...
— Теперь я всё испортил, да? — горечь прорвалась в голосе раньше, чем он успел её остановить. — Явился тут не вовремя со своим сюрпризом?
— Перестань, — Аня дёрнула плечом. — Просто предупредить мог. Я бы... я бы подготовилась.
— К чему подготовилась? — он стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула солонка. — К встрече с мужем? Серьёзно?
— Не повышай голос, — Аня глянула в сторону двери, за которой играл Мишка. — Я просто говорю, что всё изменилось. Мне нужно... нам нужно время, чтобы привыкнуть, что ты снова здесь.
Потолок в их спальне был в мелкую трещинку, которую Лёнька никогда раньше не замечал. Теперь же он лежал на своей половине кровати и разглядывал эту трещину, как карту неведомой страны. Аня дышала ровно рядом, повернувшись к стене. Между ними — невидимая граница, целое минное поле неловкости.
Прошлой ночью, когда он только приехал, она постелила ему на диване в гостиной. "Мишка привык спать со мной, когда боится. Ему кошмары снятся," — объяснила она. И Лёнька даже не стал спорить. Но сегодня она молча постелила на их общей кровати.
Он вспоминал, как расчерчивал тот тетрадный лист в клеточку, подсчитывая, сколько получит за год вахты. "Хватит и на кредит, и на жизнь, и еще останется", — говорил он Ане. "Потерпи год, и будем жить как люди".
— Ань, — прошептал он в темноту.
— М-м?
— Помнишь, я считал тогда, перед отъездом?
Она повернулась к нему. В темноте было не разглядеть её лица, только силуэт.
— Помню, — тихо ответила она.
— Так вот... — он сглотнул. — Я привёз даже больше, чем планировал. Мы можем кредит закрыть за квартиру. Полностью.
Она помолчала.
— Это хорошо, — наконец произнесла она. — Спасибо.
— И ещё... — его голос предательски дрогнул. — Ещё останется. Прилично так останется.
— На что?
В темноте казалось легче говорить о том, о чём они болтали когда-то давно, до его отъезда. О мечтах.
— На второго, — выдохнул он. — Хватит и на второго малыша. Мы же... мы же хотели девочку, помнишь?
Кровать скрипнула — Аня резко села.
— Что? — в её голосе было что-то совсем незнакомое. — Ты серьёзно сейчас?
— А что такого? — он тоже приподнялся. — Мы же говорили об этом. До того, как я уехал. Что как только поправим финансы...
— Лёнь, — она выдохнула, и в этом выдохе было столько усталости, что у него свело желудок. — Ты уехал на 3 месяца. Я одна тянула и Мишку, и квартиру, и...
— Я деньги присылал, — перебил он.
— Дело не в деньгах! — её голос взлетел и тут же упал. — Или не только в них. Ты что, думаешь, всё решают деньги? Думаешь, я тут жила, считая дни до твоего возвращения, чтобы второго родить?
Он молчал, оглушённый её словами.
— Я только-только в себя пришла, — продолжила она тише. — Только вышла на работу. Мишка в садике освоился. А ты заявляешься и с порога — давай второго. Как будто я... как будто я инкубатор какой-то.
— Я не так имел в виду, — выдавил он.
— А как? — она потянулась к выключателю ночника. Тусклый желтоватый свет выхватил её лицо — осунувшееся, с тенями под глазами. — Как ты себе это представляешь? Ты думаешь, второй ребёнок — это как... как новую машину купить? Деньги есть — пойдём, заведём?
Лёнька почувствовал, как что-то скручивается внутри.
— Мы же вместе об этом мечтали, — сказал он. — Помнишь? Мальчик и девочка. Семья.
— Мечтали, — эхом отозвалась она. — До твоего отъезда мечтали. А потом ты уехал, и мечты остались со мной. Вместе с реальностью, Лёнь. С ночными истериками Мишки, с его болезнями, с его "где папа"...
Горло свело спазмом.
— Я для вас старался, — прохрипел он. — Для семьи.
— Знаешь, что самое обидное? — Аня вдруг улыбнулась, но как-то горько. — Что я даже не могу на тебя злиться по-настоящему. Потому что ты правда старался. И ты не виноват, что я... что я так изменилась за этот год.
Утром на кухне тикали часы, которых раньше здесь не было. Круглые, с нарисованной совой на циферблате. Лёнька смотрел на них, помешивая чай в кружке, которую не узнавал.
— Мишутка, не торопись, жуй нормально, — Аня отрезала сыну ещё кусочек блинчика. — В садик опоздаем — воспитательница опять будет ворчать.
— А папа меня отведёт? — с набитым ртом спросил Мишка.
Аня и Лёнька переглянулись.
— Если хочешь, — осторожно сказал Лёнька.
— Хочу! — Мишка подскочил на стуле. — Я всем покажу, что мой папа вернулся! У меня самый лучший папа!
Что-то сжалось у Лёньки под рёбрами.
— Тогда доедай и пойдём собираться, — Аня встала, собирая тарелки. — А я на работу.
— Как это — на работу? — Лёнька поднял на неё глаза. — Ты же... ты разве не можешь взять выходной? Я только приехал.
Секундная пауза — Аня замерла с тарелками в руках.
— Не могу, — она опустила взгляд. — У нас отчётность, конец месяца. Я предупредить должна была заранее.
— Ясно, — он отвернулся к окну.
Когда Аня ушла в комнату собираться, Мишка вдруг придвинулся к отцу и заговорщицки зашептал:
— Пап, а ты нам подарки привёз?
— А как же, — Лёнька улыбнулся и взъерошил сыну волосы. — Открывать будем?
Мишка энергично закивал, сползая со стула. Лёнька отодвинул чемодан от стены и расстегнул боковой карман. Вытащил плюшевого медведя в футболке с надписью "Лучшему сыну" и протянул Мишке.
— Ух ты! — мальчик схватил игрушку. — Медведь-нефтяник, да? Как ты?
— Точно, — Лёнька кивнул, чувствуя, как першит в горле. — Как я.
Потом достал маленькую бархатную коробочку.
— А это маме. Только пусть это будет наш с тобой секрет, ладно? Сам ей вечером отдам.
Мишка солидно кивнул, прижимая к себе медведя.
— А она будет рада? — спросил он вдруг, и его лицо стало серьёзным, совсем взрослым. — Она плакала, когда тебя не было.
Левый висок начало покалывать, и Лёнька машинально потёр его.
— Плакала?
— Ага, — Мишка болтал ногами. — Когда думала, что я сплю. Но я видел. И слышал, как она по телефону с тётей Ирой говорила, что боится, что ты не вернёшься.
Детский сад встретил его гомоном голосов и запахом каши. Мишка гордо вёл отца за руку, показывая всем встречным:
— Это мой папа! Он с вахты вернулся!
И что-то внутри у Лёньки одновременно переворачивалось от гордости и сжималось от чувства вины.
Воспитательница, молодая девушка с хвостиком, которую он видел впервые, окинула его оценивающим взглядом.
— Ах, так вы тот самый папа! — она улыбнулась. — Мишенька столько о вас рассказывал.
Лёнька не знал, что ответить, поэтому просто кивнул.
— Он такой молодец, — продолжила воспитательница. — Вы знаете, он всегда держался так храбро, когда другие дети спрашивали, где его папа.
— Да, он у нас... — Лёнька запнулся, — он у нас сильный.
— Когда дети рисовали свои семьи, он всегда рисовал вас рядом, — она понизила голос. — Даже когда темой было "Моя семья сейчас".
Что-то кольнуло под сердцем, и Лёнька не сразу сообразил, что это, пока не понял — стыд. Острый, как игла, втыкающаяся прямо под рёбра.
Квартира была пустой и незнакомо тихой. Лёнька бродил по комнатам, заново узнавая пространство, которое когда-то считал своим. Мишкины рисунки на холодильнике — десятки листов, прижатых магнитами. Новые занавески в гостиной. Плед, которого раньше не было.
Он дошёл до спальни и остановился у комода. На нём стояли фотографии — их свадьба, маленький Мишка, они втроём на море три года назад. И новая фотография, которой не было до его отъезда: Аня и Мишка возле какой-то ёлки, улыбаются в камеру. Без него.
Он открыл верхний ящик комода, где Аня всегда хранила документы. Потянул на себя — и замер. Там, поверх папок, лежал тот самый тетрадный лист в клеточку. Его расчёты перед отъездом. Только теперь на обратной стороне листа были другие цифры — Аниным почерком. Её собственные расчёты. И внизу, выведенное крупно: "Справлюсь сама".
Что-то оборвалось внутри. Он бережно положил лист на место и закрыл ящик. Достал из кармана бархатную коробочку, открыл. Серёжки с крошечными сапфирами — такие, как она всегда хотела. Он откладывал на них с первой же вахтовой зарплаты.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Ани:
"Задержусь сегодня. Не жди с ужином".
Он смотрел на экран, и буквы расплывались перед глазами.
Вечером, когда Мишка уже спал, а Лёнька сидел на кухне с остывшим чаем, хлопнула входная дверь. Аня вошла усталая, с пакетами из супермаркета.
— Помочь? — Лёнька привстал.
— Справлюсь, — она мотнула головой и прошла мимо, но потом обернулась. — Спасибо.
Она выкладывала продукты на стол, а он наблюдал за ней — такой знакомой и такой незнакомой одновременно.
— Ань, — позвал он. — Я сегодня в комоде искал свои документы и нашёл тот лист с расчётами.
Она замерла с пакетом молока в руках.
— И что?
— Ты написала "справлюсь сама".
Она медленно поставила молоко на стол.
— Да. Написала. Когда ты уехал на второй месяц, и Мишка заболел, а я поняла, что придётся всё решать самой.
— Ты могла мне позвонить, — тихо сказал он.
— И что бы ты сделал? — она устало опустилась на стул. — Бросил вахту? Примчался? Ты бы всё равно ничем не помог. Просто потерял бы деньги и работу.
— Но ты даже не сказала...
— Потому что не хотела тебя волновать, — перебила она. — Ты был там, далеко. Работал на износ. Какой смысл было ещё и тебя грузить?
Лёнька потёр лицо ладонями.
— Знаешь, что я понял сегодня? — сказал он после паузы. — Что пока меня не было, ты научилась жить без меня. А вот я без вас — нет.
Аня подняла на него глаза.
— Каждый день, — продолжил он, — каждый чёртов день я засыпал, думая о вас. И просыпался с мыслью о вас. И работал ради вас. А ты... ты научилась справляться сама.
— А что мне оставалось? — в её голосе прорезалась горечь. — Сидеть и ждать тебя, как в песне? Я должна была жить дальше, Лёнь. Ради Мишки. Ради себя.
— Я знаю, — он кивнул. — Я понимаю. Просто... я вернулся, а места для меня уже нет.
Её лицо вдруг изменилось — что-то треснуло в маске усталого безразличия.
— Неправда, — она придвинулась ближе. — Просто это место... оно изменилось. И я изменилась. И ты, наверное, тоже.
Она вдруг протянула руку и коснулась его щеки — первое прикосновение за все эти дни.
— Знаешь, чего я боялась больше всего? — спросила она. — Что ты не вернёшься. Что останешься там, найдёшь кого-то... что я тебе больше не нужна.
— Ань, — он перехватил её руку. — Как ты могла подумать...
— А что мне было думать? — она горько усмехнулась. — Ты звонил всё реже. Отговаривался усталостью. Я не знала, что там у тебя.
— Я звонил реже, потому что... — он запнулся. — Потому что мне было больно. Слышать вас и не иметь возможности обнять. Видеть, как Мишка растёт, и пропускать всё это.
Её глаза вдруг наполнились слезами.
— Я постоянно думала, — прошептала она, — что если бы мы могли лучше рассчитать, получше экономить... может, тебе не пришлось бы уезжать. Может, мы справились бы и без этой вахты.
— Аня, — он стиснул её руку. — Мы не справлялись. Я же помню, как ты считала копейки до зарплаты.
— Но мы были вместе.
Что-то изменилось в воздухе между ними — словно невидимая стена начала таять.
Лёнька достал из кармана бархатную коробочку и положил на стол.
— Что это? — Аня моргнула, смахивая слезу.
— Открой.
Она медленно взяла коробочку, открыла.
— Лёня... — её голос дрогнул.
— Я откладывал с первой зарплаты, — тихо сказал он. — Как ты мечтала.
— Они прекрасные, — прошептала она. — Но...
— Я не прошу тебя второго ребёнка, — перебил он. — Сейчас не прошу. Я просто хочу... хочу найти своё место снова. Рядом с вами.
Она смотрела на него долго, изучающе, словно видела впервые. А потом вдруг качнулась вперёд и прижалась лбом к его плечу.
— Я скучала, — прошептала она еле слышно. — Боже, как я скучала.
И что-то внутри Лёньки надломилось и растаяло — прямо там, за грудиной, где весь год жила тоска по дому. По настоящему дому — который не стены, а люди.
Утром он проснулся от того, что кто-то маленький плюхнулся ему на живот. Открыл глаза — Мишка, взъерошенный, в пижаме с ракетами.
— Папа, — прошептал сын громким шёпотом, — а я видел, что ты маме подарил! Они красивющие! Она их уже примеряла!
Аня появилась в дверях с подносом, на котором дымились чашки.
— Миш, я же просила дать папе поспать, — сказала она, но без раздражения.
— Ничего, — Лёнька подтянул сына повыше, к своему лицу. — Я и так слишком долго спал без вас.
Аня присела на край кровати. И Лёнька увидел в её ушах те самые серёжки.
— Красиво, — сказал он.
— Как сапфиры, — она улыбнулась, впервые за эти дни по-настоящему. — Тебе придётся заново знакомиться с нами. Мы изменились.
— Я никуда больше не уеду, — сказал он. — Найду работу здесь.
— А второй ребёнок? — тихо спросила она. — Ты же так хотел.
— Мы ещё успеем, — он взял её за руку. — Если ты захочешь. Когда захочешь. Я просто хочу быть с вами. Мы справимся, даже если денег будет меньше.
Мишка вертелся между ними, счастливый.
— Значит, я больше никому не буду врать, что мой папа скоро вернётся! — вдруг выпалил он.
У Лёньки что-то сжалось в горле.
— Никогда больше, Мишань.
Тетрадный лист в клетку всё ещё лежал в ящике комода. Старые расчёты с одной стороны, "справлюсь сама" — с другой. Но теперь они знали: чтобы действительно справиться, нужно не только иметь смелость уехать, но и мудрость вернуться. И терпение найти своё место заново — даже если оно уже не то, что было.
Читайте также: