В глубине души она начинала ему верить. Благо, с детства увлекалась фантастикой и до сих пор хранила дома несколько книг.
― Расскажи все еще раз, ― попросила она.
Виктор рассказал. Теперь она слушала очень внимательно, и с каждым его словом вся эта история уже не казалась бредом странного алкоголика.
Все, что произошло между ними дальше, спустя неделю после такого трудного разговора, можно описать одним предложением: «Виктор и Вера стали близки». В какой-то момент ― очень и очень близки, причем здесь же, в подсобном помещении гастронома, после закрытия. Впрочем, Вера не чувствовала себя виноватой ― одинокая женщина имеет право сама выбирать, с кем ей спать. Самое главное, чтобы никто не узнал, а то неприятностей в виде сплетен и разговоров на партсобрании про аморальное поведение не оберешься. Молодая советская женщина, член партии, должна быть эталоном морали и нравственности.
Она помогла Виктору устроиться грузчиком к ним в гастроном, сочинив для заведующей историю про двоюродного брата из деревни, который по пьянке потерял документы и готов работать за десять рублей в день и койку в служебном помещении. Благо, помещение имело отдельный выход на улицу, и можно было не опасаться за сохранность продуктов ночью.
― Он так-то работящий мужик, хотя и любит иногда заложить за воротник. Две недели, Оксана Геннадьевна, документы только выправим ему. Потом сразу в деревню обратно его отправлю. Я бы его дома поселила, да сами знаете какие у меня жилищные условия. Однушка маленькая, ― упрашивала она заведующую.
― Ладно, пусть поработает, ― снисходительно согласилась Оксана Геннадьевна. ― Но под твою ответственность.
― Конечно, спасибо, глаз с него не спущу, ― пообещала Вера.
А спустя неделю после того, как Виктор стал разгружать продукты в гастрономе, Вера пригласила его домой.
* * *
Небольшая однокомнатная квартира Веры располагалась на последнем этаже пятиэтажки на окраине Саратова.
Виктор позвонил в дверь, ощущая, как накатывает уже знакомое волнение. Ему очень нравилась Вера, но одновременно он испытывал непреодолимое чувство вины. Как будто его близость с Верой делала его предателем перед погибшими женой и сыном.
Вера открыла сразу, улыбнулась радостно и смущенно.
― Здравствуй, ― посторонилась, пропуская его в маленький коридор с настенной вешалкой и полкой для обуви. ― Ты пока проходи в зал, а я сейчас, ― кивком указала на проем с занавесками по бокам, и ушла на кухню.
Виктор разулся, повесил куртку и прошел в комнату. Диван, накрытый жаккардовым покрывалом, напротив узкая кровать, небольшой обеденный стол, трехстворчатый шифоньер, по стенам развешаны фотографии в рамках ― простая обстановка. Но комната очень чистая и уютная, такая, какие бывают у хороших хозяек, не располагающих лишним рублем.
Виктор остановился и стал разглядывать фотографии. В комнату вошла Вера. За руку она держала маленького мальчика.
― Познакомься, мой сын, Саша.
― Здравствуйте, дядя Витя, ― вежливо произнес мальчик и протянул Виктору руку.
Виктор обернулся и застыл. Ему показалось, что пол под его ногами завертелся быстро-быстро, как юла. Дыхание перехватило, а глаза противно защипало. Он, не отрываясь, смотрел на мальчика, которого Вера держала за руку. Смотрел и не верил ― это был его Сашка. Светловолосый, с большими зелеными глазами ― сколько раз ему снились эти глаза в те последние минуты. Его Сашка, с такой забавной вихрастой головой, нескладной детской фигуркой, стоял и смотрел прямо на него. Только одежда другая ― темные брюки и свитер с забавным утенком в кепке.
Будто и не было этих беспросветных дней, когда Виктору хотелось выть, нет, не на луну, как волку, а просто в любое время дня. Когда он чувствовал, как сдавливает грудную клетку от невозможности выпустить страшный крик. Такой, каким он кричал, когда нес умирающего сына от горящей машины, в которой осталась его Катя. Ей было уже не помочь. Он кричал тогда, понимая, что ничего уже не сможет сделать. Но все равно пытался, пытался, пытался… И даже когда Сашка открыл глаза, посмотрел на него и сказал: «Папа…», и тоненькая струйка крови потекла у него из уголка маленького рта, он прижал сына к груди, словно его живое тепло могло вернуть к жизни это хрупкое тельце.
Виктор не понимал как, не понимал почему, но он снова видел живого сына. Остальное не имело значения. Виктор бросился к мальчику и заключил его в объятия.
Вера недоуменно смотрела на них, не понимая, что происходит. Виктор, не выпуская мальчика, повернулся к ней. По его щекам текли слезы.
― Это, это… мой… Сашка…. ― голос его звучал хрипло, надтреснуто.
― Пустите, дядя Витя, ― мальчик попытался вырваться. ― Мама!
Вера рванулась к ним и буквально вырвала его из рук Виктора. В тот же самый момент плечи Виктора поникли, он опустился на пол, закрыл лицо руками. Его сотрясали рыдания.
Вера растерянно смотрела на Виктора. Ей нечасто приходилось видеть плачущего мужчину. Точнее, никогда до сегодняшнего дня.
― Сынок, пойдем, я тебя посажу, ты поиграешь, а мы пока с дядей Витей поговорим, ― ласково сказала она и повела сына в соседнюю комнату.
Когда она вернулась, Виктор успел взять себя в руки и просто сидел за столом, низко склонив голову. Поднял глаза ― в них стояла мольба, будто от Веры зависела теперь вся его жизнь.
― Расскажи мне все, ― потребовала Вера, присаживаясь рядом.
И он начал рассказывать. Слова вырывались наружу с трудом, как будто река вскрывалась от льда постепенно, метр за метром. Закончил свой рассказ и вопросительно взглянул на нее.
Вера немного помолчала, а потом произнесла фразу, которая дала ему надежду ― нет, не на возвращение прошлой жизни, но на счастье, такое внезапное и оттого хрупкое.
― Я верю тебе, оставайся.
И он остался. Остался в тот день и еще на много-много дней.
Он так никогда и не вернулся в свое время. И не задавал себе вопросов «почему я оказался в прошлом» ― ему было все равно, даже если на самом деле он погиб тогда, возвращаясь домой пьяным в 2027 году, и Саратов 1973 года ― это его личное посмертие. Главное, теперь с ним снова был его Сашка и любимая женщина, и новая-старая счастливая жизнь, и… нежная докторская колбаса со вкусом как из детства.
Автор: Мария Киреева
Кровь от крови моей
Алла наконец-то добралась до автостанции. Можно было не волочить тяжелые сумки, вызвать такси и доехать с ветерком. Можно было вообще никуда не ехать – дочка и сама в гости приехать в состоянии, не сахарная.
Но… Она так измучена работой, ее девочка. Работой, большим городом, бесконечной чередой дел – весь мир взвалила на себя Маринка, хрупкая Маришка, Марочка, Маруся… Когда она успела повзрослеть, ее маленькая дочка?
***
Тогда и успела. Она всегда была самостоятельной, с детства. Она всегда пыталась помочь родителям, таким же, как и она сама сейчас, измученным, загнанным, усталым. А потом она полюбила… И что? Аллу ждало лишь беспросветное будущее – расплата за любовь. Господи, как звучит пафосно: расплата за любовь… Соседка Варвара, простая баба, родная душа, говорила тогда:
- С жиру бесишься? Хрен на блюде тебе подай! Мужик ей не такой! Какой есть, такого и терпи! Думаешь, больно сладко одной? Одной, да с девкой на руках? Думаешь, сладко?
Алла молчала, убитая наповал предательством Виктора, дышать была не в состоянии, не то, что говорить! Варя, раздраженная инертностью своей любимицы (Ни рыба, ни мясо, Господи, прости!), громко хлопала дверями, обидевшись смертельно.
В комнате гулила крохотная Марочка, пухлощекая, румяная. Счастливая в своем незнании. Ей пока ничего не надо: лишь бы мама была, теплая мама, с теплыми руками и вкусным молочком. Лишь бы сухо и светло, лишь бы сытно и покойно – как мало надо младенцам, все-таки! Витя предал не только Аллу, но и Марочку предал Витя. Поменять семью на чужую женщину… Как можно вообще такое?
Можно было простить, закрыть глаза на легкую интрижку, сохранить брак, вцепившись в него когтями, как вцепляются в свой брак многие другие женщины. Но Алла не хотела. И не желала. Предательство, единожды свершенное, свершится еще много раз. Зачем?
- Ты ненормальная! Ты – дура непроходимая? За что? А ребенок – как? Да я же не бросал тебя, идиотка, и бросать тебя не собирался, хотя жить с тобой невыносимо! – кричал тогда Витя.
Он прав был, Витя, прав: жить с такими, как Алла, невыносимо. Не было у нее своего мнения, гордости не было, она вообще пугалась громкого голоса, плакала, когда муж сердился, терялась, когда ее перебивали во время разговора, густо краснела и пряталась в уголок. Размазня бесхребетная. А тут – раз, и уперлась: уходи! Кретинка!
Алла сама не понимала, как. Ее вовсе не так воспитывали. В первую очередь – благо ближнего! Никому не досаждай! Отдай свою душу людям! Ты – ничто, народ – все! Лозунги родителей – учителей с большой буквы. Они не умели жить для себя, у них-то и семьи толком не получилось. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>
