Железная дорога всегда казалась Макару бесконечной. Стальные рельсы тянулись вдаль, как жизнь — необъятная, холодная и неумолимая. Поезд замедлил ход, и он прижался лбом к пыльному стеклу. Облупившаяся краска оконной рамы оставила на его щеке рыжеватый след — точь-в-точь как на лице Ленки после того, как она ревела, размазывая тушь.
Город встретил его равнодушием августовских пятиэтажек. Макар сошёл с электрички, поправил лямку рюкзака и потянулся. После месяца на Севере собственные движения казались чужими — будто тело принадлежало кому-то другому. Рядом спрыгнул Серёга, напарник, с которым они мантулили на буровой.
— Ну, бывай, Макарыч. Через три недели опять в бой, — Серёга похлопал его по плечу тяжёлой пятерней.
— Ага, счастливо, — Макар скривил губы в подобии улыбки.
Они разошлись как судьба — Серёга налево, к своей Танюхе и близнецам, а Макар поплёлся направо, туда, где ждала только пустая квартира с засохшим фикусом.
Квартал типовых пятиэтажек встретил его запахом подгоревшего лука и детскими голосами с дворовой площадки. Макар шагал, не поднимая глаз, — знал каждую трещину в этом асфальте. На подходе к своему подъезду он замер. Возле скамейки, нервно теребя ремешок сумочки, стояла Лена. Его Ленка. Бывшая его Ленка.
— Привет, — её голос прозвучал неуверенно.
Внутри что-то оборвалось и замерло. Правое веко задёргалось, а в затылке словно включили дрель. Три месяца он пытался вырезать её из памяти, как занозу, а теперь она стояла перед ним — похудевшая, с новой стрижкой, в том самом сарафане, который он привёз ей с прошлой вахты.
— Ты какими судьбами? — выдавил Макар, чувствуя, как пересохло в горле.
— Проходила мимо, — соврала она так неумело, что стало неловко.
— Конечно, мимо, — хмыкнул он. — Просто решила сумку на моей лавочке погреть.
Лена дёрнула плечом.
— Может, поднимемся? Поговорим?
— О чём? — Макар почувствовал, как внутри поднимается что-то тяжёлое и тёмное. — Ты, вроде, всё сказала в апреле. «Задолбало быть соломенной вдовой». Так, кажется?
Лена опустила глаза. Её ресницы чуть подрагивали, как крылья испуганной бабочки.
— Макар, я... я ошиблась. Понимаешь?
— Нет. Не понимаю, — он зашагал к подъезду, чувствуя, как ноги становятся ватными, будто после двойной смены.
Лена двинулась следом, цокая каблуками.
— Макар, стой! Дай мне хотя бы пять минут! Пять минут за три года — это так много?
Он остановился, но не обернулся. Её присутствие жгло спину, как солнечный ожог.
— Пять минут, — бросил он через плечо.
В квартире пахло застоявшимся воздухом и одиночеством. Макар распахнул окно, впуская звуки двора. Лена замерла на пороге, словно боялась войти.
— Тут всё... как раньше, — пробормотала она, оглядываясь.
Макар скинул рюкзак на пол и пошёл на кухню. Пустой холодильник встретил его белым гулким нутром. Он открыл кран и долго пил воду, чувствуя, как она течёт мимо губ, по подбородку, на футболку. Лена стояла в дверном проёме, сжимая ремешок сумки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
— Я слушаю. Пять минут, — он вытер рот тыльной стороной ладони.
— Я не знаю, с чего начать, — Лена прикусила губу.
— Начни с того, что не так с твоей новой жизнью без соломенного вдовства, — Макар оперся о подоконник, чувствуя, как левый локоть упирается в острую щербинку.
Лена вздрогнула, словно он ударил её.
— Мне плохо без тебя, — выпалила она. — Я думала, что дело в твоих вахтах, в том, что тебя вечно нет рядом. А оказалось, дело во мне. Я... я просто испугалась. Нашей жизни, твоей работы, своей привязанности к тебе.
— И как, избавилась от страхов? — Макар чувствовал, как голос срывается на хрип.
— Нет, — Лена опустила голову. — Стало только хуже. Я всё время думаю о тебе. О том, как ты там, один. Вспоминаю, как ты читал мне дурацкие стихи по телефону, когда у вас была метель, а связь еле-еле. Как привозил мне эти дурацкие северные сувениры.
— И решила зайти на огонёк? — Макар скрестил руки на груди. — Или Олежка уже не звонит? Не ждёт у подъезда с букетом?
Лицо Лены исказилось.
— Ты знал...
— Город маленький, — Макар пожал плечами. — К тому же, твоя подруга Светка много болтает, особенно когда Серёге моему мозг полощет. А он мне, по дружбе.
Лена молчала. По стене полз солнечный зайчик от чьего-то зеркала в доме напротив. Тишина разрасталась, заполняя каждый угол.
— Ничего у нас не было, — наконец произнесла она. — Олег... это просто способ заглушить боль. Я ошиблась, Макар. Ты мне нужен. Только ты.
Макар смотрел на неё, стоящую в проёме его кухни, такую родную и чужую одновременно. Сколько ночей он представлял этот момент? Её возвращение, её раскаяние. Представлял, как гордо захлопнет перед ней дверь. Или как великодушно простит. Но сейчас не было ни гордости, ни великодушия — только усталость и странное оцепенение.
— Вахтовик — это не профессия, Лен. Это судьба, — он тяжело опустился на табурет. — Я не могу просто всё бросить. Не сейчас, когда взял ипотеку на матушкину операцию.
— Я знаю, — Лена неуверенно шагнула вперёд. — Я не прошу бросать. Я просто хочу быть с тобой. Ждать тебя. По-настоящему ждать.
Макар посмотрел на её руки — тонкие, с выступающими венками. Эти пальцы... Макар помнил, как они стискивали его ладонь той ночью в палатке у реки, когда гроза застала их врасплох, и как потом скользили по шее, дразня и успокаивая одновременно.
— Слушай, а с чего вдруг такие перемены? — он уставился на трещину в кафеле возле её левого плеча. — В апреле ты носиться не могла с этой... как её... «свободой от ожидания». А сегодня уже готова ждать?
Лена закусила губу.
— Потому что я поняла, что без тебя всё не имеет смысла. Эта свобода... она оказалась пустой. Знаешь, как в детстве — выпросишь у мамы эту дурацкую куклу, а потом понимаешь, что она совсем не такая, как ты мечтала.
Макар усмехнулся.
— То есть, я — твоя старая, потрёпанная, но любимая кукла?
— Нет! — Лена всплеснула руками. — Почему ты всё переворачиваешь?!
— Не знаю, — Макар встал и подошёл к окну. — Наверное, потому что за месяц в тундре мозги вымерзают.
Он смотрел на двор, где дети запускали пластиковый самолётик. Самолётик резко взмывал вверх и тут же камнем рушился вниз. Мальчишка снова запускал его, и всё повторялось - взлёт, надежда, разочарование.
— Даже не представляю, как на это реагировать, — буркнул он, разглядывая облупившуюся краску на подоконнике. — Ты хлопнула дверью. Я месяц собирал себя по частям из этой... пустоты. А теперь притаскиваешь свою раскаянную физиономию и просишь всё вернуть? А если через месяц тебя снова накроет, что всё это... как ты говорила... «вечное ожидание невыносимо»?
Лена подошла и встала рядом. Её плечо почти касалось его руки.
— Я не могу обещать, что будет легко, — тихо произнесла она. — Но я могу обещать, что больше не сбегу. Никогда.
Макар повернулся к ней. В уголке её глаза дрожала слеза, не решаясь упасть. Такая же дрожала в апреле, когда она собирала вещи.
— У нас с тобой как-то всё не вовремя выходит, — хрипло сказал он. — То я на вахте, то ты в бегах.
Лена судорожно вздохнула.
— А когда оно бывает, это «вовремя»?
Вечер опустился на город незаметно. Они сидели на кухне, пили чай из давно забытой банки, которую Лена каким-то чудом нашла в шкафу. Между ними лежала невысказанная боль, невыплаканные обиды, невыспрошенные вопросы.
— Расскажи про Север, — попросила Лена, когда молчание стало невыносимым.
— А что там рассказывать? — Макар дёрнул плечом. — Север и есть Север. Холодно, серо, одиноко.
— Как сейчас там? — Лена смотрела на него не отрываясь, словно заново изучала каждую черточку.
— Тундра цветёт. Представляешь? Такая красотища, что словами не передать. Будто кто-то разлил краски по серому полотну. Я тебе фотки привёз, — он осёкся. — То есть, просто фотки сделал. По привычке.
Лена опустила голову.
— Можно посмотреть?
Макар достал телефон, нашёл галерею. Их пальцы соприкоснулись, когда он передавал ей смартфон. По коже пробежали мурашки.
— Красиво, — прошептала Лена, листая фотографии. — А это кто? — она остановилась на снимке, где Макар стоял в обнимку с лохматым псом.
— Это Кубик, сторожевой пёс на буровой. Страшный бродяга, но характер золотой. Вроде тебя.
Лена подняла на него глаза.
— Я не бродяга, Макар.
— Но ты ушла бродить, — он забрал телефон и сунул его в карман.
— И вернулась, — тихо добавила она.
Макар потёр переносицу. Усталость пропитала каждую клеточку его тела.
— Знаешь, Лен, я сейчас не в том состоянии, чтобы решать судьбы мира. Мне бы выспаться, отмыться от северной грязи, в человека превратиться.
— Я понимаю, — она поднялась. — Я пойду. Можно... можно я завтра приду?
Макар посмотрел на неё — растерянную, с опущенными плечами. Не такую, какой он помнил её. Не такую, от которой он пытался излечиться. Новую Лену, которую ещё предстояло узнать.
— Приходи, — неожиданно для себя ответил он. — Только еды прихвати. В холодильнике мыши повесились.
Лена улыбнулась — несмело, но её глаза вспыхнули той самой искрой, которую он так любил.
— Я приготовлю твои любимые пельмени. И этот салат с крабовыми палочками.
— Ненавижу крабовые палочки, — буркнул Макар, но уголки его губ дрогнули.
Когда Лена ушла, Макар долго стоял под душем, смывая северную копоть и запах чужих земель. Вода стекала по плечам, смешиваясь с чем-то солёным, что никак не могло быть слезами — вахтовики не плачут, это все знают.
Завернувшись в полотенце, он вышел в комнату и замер. На тумбочке лежала забытая Леной заколка — маленькая, с пластиковой ромашкой. Такую же она потеряла три года назад, в их первую встречу, когда они столкнулись в автобусе.
Макар осторожно взял заколку, повертел в руках. Потом положил обратно, точно на то же место. Лена всегда теряла заколки. Возможно, специально, чтобы было, зачем вернуться.
Он лёг в постель, чувствуя, как ломит всё тело. За окном шумел вечерний город — чужой, забывший его за месяц отсутствия. Перед глазами стояло лицо Лены, её растерянный взгляд, дрожащие губы.
«Август не ждёт», — подумал Макар, засыпая. Но почему-то в этот раз ему показалось, что август всё-таки дождётся.
Утро ворвалось в комнату со звонком будильника. Макар по привычке потянулся отключить его, но рука замерла на полпути. Звонил дверной звонок, не телефон.
Он натянул штаны и футболку, прошлёпал босыми ногами к двери. На пороге стояла Лена с двумя пакетами продуктов и робкой улыбкой.
— Я подумала, что ты ещё спишь. Северный график и всё такое, — она переминалась с ноги на ногу. — Можно войти?
Макар молча отступил в сторону. Лена проскользнула мимо него на кухню и начала разбирать пакеты.
— Я взяла всё для пельменей. И крабовые палочки не взяла, раз ты их не любишь. Хотя ты раньше их ел. По крайней мере, делал вид.
— Просто не хотел тебя расстраивать, — Макар прислонился к дверному косяку, наблюдая, как она двигается по его кухне, будто никуда не уходила. — Ты же так старалась с этим салатом.
Лена замерла, держа в руках пачку масла.
— Знаешь, в чём моя главная ошибка, Макар? Я думала, что отношения — это когда всё хорошо. Когда удобно, легко, сплошной праздник. А потом поняла: отношения — это когда ты жрёшь ненавистные крабовые палочки, потому что человек старался. А он терпит твои закидоны и слушает твою дурацкую музыку.
Макар смотрел, как солнечный луч скользит по её волосам, высвечивая рыжеватые пряди.
— Я никогда не говорил, что твоя музыка дурацкая, — тихо произнёс он.
— Зато думал, — Лена улыбнулась и начала нарезать лук. — Я же видела, как ты морщился, когда я включала свой рок.
Макар подошёл ближе и остановился за её спиной.
— Это не делает тебя плохой, — внезапно сказал он. — То, что ты ушла. Это делает тебя... человеком. Который ошибается, понимаешь?
Лена вздрогнула и обернулась. Их лица оказались так близко, что он чувствовал её дыхание.
— А то, что я вернулась? — прошептала она.
— А это делает тебя храброй, — Макар осторожно убрал прядь волос с её лица. — Гораздо храбрее меня. Я бы не смог вернуться.
— Вернулся бы, ещё как, — она потянулась и неловко дотронулась до его щеки. Палец дрогнул, оставляя невидимый след. — Просто тебе не довелось быть тем, кто сбегает.
Мир сузился до размеров кухни. Макар чувствовал, как колотится сердце где-то в горле, мешая дышать. Лена смотрела с такой надеждой, что глаза казались почти прозрачными.
— Давай сначала позавтракаем, — сказал он. — А потом уже будем решать судьбы мира.
Лена кивнула и вернулась к нарезке овощей. Макар достал чашки, заварил чай. Они натыкались друг на друга, дёргались в разные стороны, тянулись к одной полке одновременно — будто разучились двигаться в одном пространстве, как близорукие танцоры, потерявшие очки.
— Слушай, я ж не требую ответа прямо щас, — Лена смешно подула на чай, сдувая невидимые пылинки. — Я понимаю, тебе надо... ну... переварить всё это.
— Три недели, — перебил её Макар. — Потом я снова уеду на вахту. И если ты за эти три недели поймёшь, что снова не сможешь ждать месяц — лучше скажи сразу. Потому что второй раз я...
Он не договорил. Лена накрыла его руку своей.
— Я поняла, Макар. Поняла, что дело не в расстоянии и не во времени. Дело в выборе. Каждый день выбирать человека, снова и снова. Даже когда тяжело, даже когда одиноко.
Макар смотрел на её ладонь, лежащую поверх его руки. Маленькую, с тонкими пальцами и обкусанными ногтями — привычка, от которой она никак не могла избавиться. Такую знакомую и такую новую одновременно.
— А я понял, что иногда нужно отпустить, чтобы понять, как сильно держишься, — тихо сказал он и сжал её пальцы.
За окном август раскрашивал мир в яркие краски, как тундра в короткое северное лето. Быстротечный, драгоценный, настоящий. Макар подумал, что, возможно, им с Леной понадобилось потерять друг друга, чтобы наконец-то найти.
Железная дорога всегда казалась Макару бесконечной. Но сейчас, впервые за долгое время, он думал не о расстоянии, а о возвращении.
Читайте еще: