Написав об «Андрее Колосове», я не могла пройти мимо другой тургеневской повести, написанной вскоре после неё (в собраниях сочинений они мирно соседствуют), - «Бретёр». Мне кажется, что между ними, при всём внешнем несходстве, есть немало общего. И в первую очередь – в изображении заглавного героя.
Казалось бы, как можно сравнивать их? Колосова, в которого «все его товарищи были влюблены по уши», и Лучкова, которого бо́льшая часть окружающих «чуждается»? Колосов «был роста довольно высокого, строен, ловок и весьма недурён собою», «Лучков был роста небольшого, неказист; лицо имел малое, желтоватое, сухое, волосы жиденькие, чёрные, черты лица обыкновенные и тёмные глазки», к тому же он и не молод («Лет… лет тридцать пять, я думаю», - скажет Кистер о его возрасте). Колосов, возможно, и не самый просвещённый человек, однако знает не так уж и мало; знания Лучкова очень ограниченны, да он к ним и не слишком стремится: «Я ничего не знаю и ничему не учился, да и способностей у меня нет, — думал он про себя, — так и вы ничего не знайте и не выказывайте своих способностей при мне…» Разве что в происхождении их что-то общее можно найти: не помнивший своих родителей Колосов «воспитан был на медные гроши в доме какого-то отдалённого родственника», зарабатывает на жизнь уроками; Лучков «рано остался сиротой, вырос в нужде и загоне». При этом он, скорее всего, дворянин, поскольку, вступив в службу, имеет офицерский чин; дворянство же Колосова не столь явно.
И тем не менее…
Оба этих персонажа обладают способностью привлечь к себе. Конечно, Колосов практически не прилагает для этого никаких усилий, а Лучков уже давно принял то, что можно назвать условиями игры: «Трудно и хлопотно заставить полюбить себя; но весьма легко и просто прикидываться равнодушным, молчаливым гордецом. Авдей Иванович был дурён собою и немолод; но зато пользовался страшной славой — и, следовательно, имел право рисоваться». Но именно эта его разочарованность (действие повести отнесено автором к 1829 году, когда «все умы в тумане» и «мораль наводит сон») делает его интересным для многих.
При выходе повести первые читатели и критики (принявшие повесть не слишком восторженно) увидели в герое её одного из «сколков с Печорина» (напомню на всякий случай, что к тому времени с момента выхода романа М.Ю.Лермонтова не прошло и десяти лет). Но так ли это?
В своё время я немало писала о Печорине, повторяться не буду, напомню лишь слова В.Г.Белинского, с которыми полностью согласна: «Разве сердце его не жаждет любви чистой и бескорыстной?.. Нет, это не эгоизм: эгоизм не страдает, не обвиняет себя, но доволен собою, рад себе. Эгоизм не знает мучения: страдание есть удел одной любви». Можно ли сказать это о Лучкове? Печорин действительно разочаровался в жизни, не может найти себя. А тургеневский бретёр? «Он принадлежал к числу людей, которым как будто дано право власти над другими; но природа отказала ему в дарованиях — необходимом оправдании подобного права. Не получив образования, не отличаясь умом, он не должен бы был разоблачаться; может быть, ожесточение в нем происходило именно от сознания недостатков своего воспитания, от желанья скрыть себя всего под одну неизменную личину. Авдей Иванович сперва заставлял себя презирать людей; потом заметил, что их пугнуть нетрудно, и действительно стал их презирать». Как видим, речи идёт просто об ограниченности…
Тургенев даёт описание отношений Лучкова и Маши. Романтически настроенная девушка, стремящаяся помочь герою (она сразу почувствовала, что «он, должно быть, очень несчастлив»), пытается внушить ему какой-то интерес к жизни, хотя и не знает, чем можно заинтересовать человека, не знающего литературы, не понимающего музыки, не чувствующего красоты природы (и в этом тоже – невыгодное отличие Лучкова от Печорина), соглашается на свидание с ним. И что же? Он тут же станет бахвалиться: «Кажется, что во мне такого особенного и привлекательного, а? Кажется, ничего. Ведь ничего? А вот завтра мне назначено свиданье» (и ведь «назначено» не совсем точно: место, конечно, Маша ему указала, но в ответ на его просьбу). И очень цинично станет комментировать: «Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь — скучно. Девочка хорошенькая… ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю — а девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьёв».
Мне кажется, это поведение, скорее, Грушницкого, а не Печорина (вспомним, как хвастался он кольцом, где «мелкими буквами имя Мери было вырезано на внутренней стороне, и рядом — число того дня, когда она подняла знаменитый стакан»).
Впрочем, нет. Грушницкий всё же будет по-настоящему увлечён Мери и строить пакости начнёт, лишь поняв, что она предпочитает Печорина. А Лучков просто наслаждается своей победой над тем, кто считал его другом: «Лучков покачивался в креслах, жмурился, потягивался — и, приписывая ревности волнение Кистера, чуть не задыхался от удовольствия». А на вопрос: «Разве ты её не любишь?» — «с злобным хохотом» ответит лишь: «О невинность! о Аркадия!»
И ведь в его словах оскорбляет Кистера даже не то, что ему, как он полагает, предпочли другого, а «грубая небрежность Авдея, его равнодушный и презрительный отзыв о Маше» («Что, брат? — говорил Авдей, — не ожидал, признайся? и теперь самому досадно? а? завидно? признайся, Федя! а? а? Ведь из-под носу подтибрил у тебя девчонку!»)
Ну, а на свидании он станет, подобно прочим романтическим героям, произносить мрачные фразы: «Своей судьбы не переменишь… Я привык встречать её удары!» (при этом автор иронично заметит: «Маше показалось, что теперь по крайней мере не следовало Лучкову жаловаться на судьбу»). А затем, вроде бы и признавшись в любви, решительно «идёт в наступление», и девушка, которая «мечтала о приятной вечерней прогулке, почтительных и нежных речах, мысленно кокетничала, приучала к себе дикаря, позволяла при прощанье поцеловать свою руку… и вместо того…
Вместо того она вдруг почувствовала у себя на щеке жёсткие усы Авдея…
— Будемте счастливы, — шептал он, — ведь только есть одно счастье на земле!..»
Мы не знаем, как начали складываться отношения Колосова и Вари – конечно, там всё было по-другому при встречах (во всяком случае, роль «просветителя» там выполнял именно герой: «Давно ли, кажется, он мне читал из Пушкина, сидел со мной на этой скамье…») Но вот цинизм героев мне кажется очень похожим. Далеко ли от заявления «А девчонку потешить можно. Вместе послушаем соловьёв» до пояснения Колосова «Помнится, в мае и я сидел с ней на этой скамейке… Яблонь была в цвету, изредка падали на нас свежие белые цветочки, я держал обе руки Вари… мы были счастливы тогда… Теперь яблонь отцвела, да и яблоки на ней кислые». Мне кажется, что и Лучков сказал бы именно так, если бы получил желаемое и натешился любовью девушки.
Испытывает ли он страдания от неразделённой любви? Думаю, нет, потому что и любви настоящей не испытывает (а скорее всего, и не способен её испытывать). Кистер, думаю, справедливо отметит: «Этот человек влюблён?.. Гадок этот человек с своим жёлчным и жёлтым лицом, с своими судорожными и кошачьими движениями, с приподнятым от радости горлом… гадок!»
И если Маша, исцелившаяся от того, что она считала любовью, «как будто пробудилась от тяжёлого сна, из тёмной комнаты вышла на воздух и солнце», то уязвлённое самолюбие Лучкова заставляет его проявить худшие качества своей натуры: «Авдей как исступлённый посмотрел кругом, с молчаливым бешенством сломал молодое деревцо, вскочил на лошадь и так яростно вонзал в неё шпоры, так безжалостно дергал и крутил поводья, что несчастное животное, проскакав восемь вёрст в четверть часа, едва не издохло в ту же ночь…»
«Андрей Колосов» завершится просто расставанием героев. Здесь же – трагическая развязка.
Описания двух дуэлей как будто обрамляют повесть. Дуэль, вспомним, всегда вводилась в произведение как проверка героев…
Но, наверное, об этом нужно говорить подробнее. А потому – до следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по тургеневскому циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
