Фотография выскользнула из потрепанного сборника Есенина и плавно опустилась на пол. Елена наклонилась, подняла снимок и замерла. Женщина с волнистыми волосами до плеч улыбалась так, будто знала какой-то секрет. Немолодая, но моложе самой Елены ― морщинки вокруг глаз едва намечены, а взгляд живой, дерзкий. Елена перевернула карточку. На обороте витиеватым почерком было выведено: «Всегда твоя, Вера» и дата ― всего две недели назад.
Солнечный луч, пробившийся сквозь тюль, осветил книжную полку. Это был его любимый томик стихов ― с загнутыми уголками страниц, с карандашными пометками на полях. Сергей часто доставал его перед сном, а иногда просто сидел в кресле, рассеянно перелистывая страницы, словно искал ответ на какой-то мучивший его вопрос.
Каждый вечер одно и то же: он в своем кресле с книгой, она с вязанием на диване. Два острова в океане тишины ― изредка перебрасываются парой фраз о погоде или новостях. Когда-то они не могли наговориться, а сейчас слова, кажется, иссякли, выцвели, как старые фотографии.
Половицы в коридоре скрипнули. Елена вздрогнула и торопливо вложила фотографию обратно в книгу. Сборник едва успел занять свое место на полке, когда в дверном проеме показался Сергей ― в свежей рубашке, с тщательно зачесанными редеющими волосами.
― Лена, я задержусь сегодня, ― сказал он, застегивая пуговицы на манжетах. ― Не жди с ужином.
Он избегал ее взгляда. Это было заметно, потому что обычно, произнося такие обыденные фразы, он смотрел прямо, без лишних эмоций. Сейчас же его глаза блуждали по комнате, задерживаясь то на картине с осенним пейзажем, то на вазе с искусственными цветами.
― Совещание? ― спросила она, стараясь, чтобы голос звучал обыденно. Сегодня их годовщина. Тридцать пять лет совместной жизни. А он даже не вспомнил.
― Да, ― он переступил с ноги на ногу. ― Что-то вроде того.
Когда входная дверь захлопнулась, Елена снова достала фотографию. Женщина на снимке словно смеялась над ней. «Всегда твоя, Вера».
Елена подошла к зеркалу в прихожей. Отражение не радовало: тусклые волосы, собранные в привычный пучок, морщины вокруг глаз и губ, осунувшееся от постоянных диет лицо. Когда-то она была хороша собой ― многие оглядывались ей вслед. Тогда и Сергей смотрел на нее по-другому. В его взгляде было восхищение, желание, нежность. Когда это исчезло? После рождения Кати? Или позже, когда болезнь матери приковала Елену к дому на несколько лет? Или еще позже ― когда она сама перестала видеть в зеркале женщину, достойную восхищения? Лена сама не заметила, как прошло время.
Кухонные часы показывали начало одиннадцатого, когда в замочной скважине завозился ключ. Елена сидела за столом, бездумно помешивая давно остывший чай. Она слышала, как Сергей старается двигаться бесшумно ― осторожно закрывает дверь, разувается, крадется по коридору. От него пахло улицей, табачным дымом и ― она принюхалась ― специями?
― Не спишь? ― удивился он, заметив свет на кухне.
― Бессонница, ― она пожала плечами, внимательно разглядывая его. Ни следов помады, ни запаха духов. Только воротник рубашки измят сильнее обычного, да во взгляде какое-то новое выражение ― не то смущение, не то вина.
― Я сделаю чай? ― спросил он, и в этой обыденной фразе Елене почудилась неуверенность.
Она кивнула, не сводя с него глаз. Тридцать пять лет вместе, и вот они сидят на кухне, словно случайно встретившиеся в купе поезда попутчики. Когда-то она знала каждую его мысль, а сейчас не могла расшифровать даже выражение лица. Между ними словно выросла стена из невысказанных слов, несбывшихся ожиданий, взаимных обид.
― Давно хотел спросить, ― Сергей откашлялся, нарушив затянувшееся молчание. ― Что думаешь насчет поездки к морю? Не сейчас, конечно, а летом.
― К морю? ― переспросила, чувствуя, как к глазам подступают предательские слезы. ― Мы не были на море пятнадцать лет.
В последний раз они ездили в Крым, когда Катя еще училась в школе. Отдых тогда не задался ― Сергей простудился в первые дни, потом начались дожди. Они вернулись раньше срока, и с тех пор разговоры о совместных поездках как-то сами собой прекратились.
― Вот и я думаю... ― он замялся, помешивая ложечкой чай, хотя сахар давно растворился. ― Может, пора?
Она хотела ответить, но в этот момент зазвонил его телефон. Сергей вздрогнул, словно его застали за чем-то неприличным, посмотрел на экран и, пробормотав извинения, вышел на балкон. Елена слышала обрывки фраз: «Да, понимаю... Конечно... Завтра в то же время?»
На следующее утро Елена отправилась в парикмахерскую. Она не стриглась коротко со студенческих времен, но сейчас решительно попросила мастера убрать длину до плеч и добавить объема. Седые пряди, которые она привыкла маскировать в пучке, теперь стали частью новой прически ― благородное серебро на удивление не старило ее, а наоборот, смотрелось свежо и ярко.
В зеркале отражалась незнакомка ― растерянная, но неожиданно помолодевшая. Строгий овал лица, прямой нос, все еще красивые глаза. Может быть, слишком худа ― годы диет не прошли бесследно ― но в ней все еще угадывалась та девушка с живыми цветами в волосах, которую Сергей когда-то полюбил.
Молоденькая администратор улыбнулась ей: «Вам так идет! Какой-то особый повод?»
«Мой муж уходит к другой», ― хотела сказать Елена, но вместо этого улыбнулась: «Просто пришло время перемен».
Вернувшись домой, она открыла шкаф и вытащила синее платье, купленное три года назад и ни разу не надетое. Тогда Сергей только бросил мельком: «Зачем тебе такое? Куда ты в нем пойдешь?» И платье осталось висеть в шкафу, как немой укор ее нерешительности, ее готовности отступить, ее согласию на тихую, незаметную старость.
Примерив платье, Елена с удивлением обнаружила, что оно все еще впору. Синий цвет оживлял лицо, подчеркивал глаза, а силуэт был одновременно элегантным и женственным ― не старушечьим, но и не вызывающе-молодежным.
Телефон Сергея лежал на журнальном столике, забытый второпях. Елена смотрела на него, как на ядовитую змею. Она никогда не позволяла себе рыться в его вещах за все годы брака. Это было их негласным правилом ― уважать личное пространство друг друга. Но сейчас...
Она протянула руку и тут же отдернула. Нет, она не опустится до слежки. Если между ними все кончено, то пусть это произойдет достойно.
Но когда она проходила мимо столика, телефон словно сам собой оказался в ее руках. Экран засветился от нового сообщения: «Сегодня все получится! Жду в 18:00. Вера».
Комната поплыла перед глазами. Елена опустилась в кресло, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Вот и все. Конец. Сегодня в шесть вечера рухнет ее мир, ее тридцатипятилетний брак, вся ее жизнь.
Она положила телефон обратно на столик и пошла в спальню. Открыла шкаф, достала чемодан. Потом остановилась. Нет, она не уйдет тайком, как воровка. Это ее дом, ее жизнь. Пусть уходит он ― к своей Вере.
Вместо сборов Елена принялась за уборку. Она драила кухню с ожесточением, словно пыталась стереть следы их совместной жизни, семейных ужинов, утренних завтраков, праздничных застолий. Она терла и терла кафель, раковину, плиту, не замечая, как летит время.
Когда сил не осталось, она остановилась. На часах была половина шестого. Тридцать минут до назначенного Верой времени. Елена пошла в ванную, приняла душ, надела то самое синее платье и вернулась в гостиную.
Входная дверь хлопнула ровно в шесть вечера. Елена не шелохнулась. Она сидела в кресле, сжимая в руках томик Есенина.
А потом вернулся муж. Сергей замер на пороге, увидев ее в синем платье, с новой прической, словно чужую и одновременно странно знакомую.
― Лена, ты... ― он осекся.
В его взгляде читалось не только удивление, но и что-то еще ― то ли восхищение, то ли раскаяние. Он сделал шаг к ней, но она остановила его движением руки.
Она молча протянула ему раскрытую книгу. Фотография лежала на странице с «Письмом к женщине».
― Кто она? ― глухо спросила Елена.
Сергей побледнел. Его плечи поникли, и он вдруг показался старым и усталым ― не тем подтянутым мужчиной, который еще утром застегивал манжеты свежей рубашки.
― Ты не так поняла... ― начал он неуверенно.
― А как я должна была понять? ― голос дрожал, и она ненавидела себя за эту дрожь. Хотелось быть сильной, но боль предательства оказалась сильнее.
Он опустился на диван напротив, словно ноги не держали.
― Лена...
― Я видела сообщение. «Сегодня все получится»? ― она старалась говорить спокойно, но слова вырывались сами собой, горькие и резкие. ― И что же у вас сегодня получится, Сергей? Ты скажешь мне, что уходишь? Что наш брак был ошибкой? Что последние тридцать пять лет ничего не значили?
― Боже, нет! ― он закрыл лицо руками, и Елена с удивлением заметила, что его плечи дрожат. ― Это совсем не то, что ты думаешь.
― А что я должна думать? ― Елена поднялась, чувствуя странное спокойствие. ― Чужая женщина, тайные встречи, сообщения... Знаешь, что? Я не буду устраивать сцен. Просто скажи прямо: ты уходишь к ней?
― Никуда я не ухожу! ― в его голосе звучало отчаяние. ― Вера ― шеф-повар на пенсии. Она переехала к нам в подъезд прошлой осенью. Я брал у нее уроки кулинарии.
Елена замерла. Из всех возможных объяснений это казалось самым неправдоподобным.
― Уроки... чего?
― Кулинарии, ― он потер переносицу жестом, который она знала десятилетиями ― так он всегда делал, когда нервничал или смущался. ― Хотел приготовить для тебя тот самый пирог, помнишь? С нашего первого свидания.
Елена медленно опустилась обратно в кресло. Воспоминание нахлынуло внезапно ― яркое, живое. Они сидели на скамейке в городском парке, май цвел вокруг них, а Сергей, тогда еще просто сокурсник, угощал ее домашним пирогом.
― С яблоками и корицей? ― тихо спросила она.
― И с ванилью. Я помню про годовщину, Лена. Хотел сделать сюрприз.
― А запах специй, когда ты приходил поздно? И телефонные разговоры на балконе?
― Кардамон, ― усмехнулся он, и в этой усмешке было что-то от прежнего Сергея ― молодого, самоуверенного. ― Вера говорит, что с ним вкуснее. А звонил я Вадиму из турагентства. Путевки на море стоят сейчас дешевле.
Оглушительная тишина повисла между ними. В голове Елены вихрем проносились обрывки мыслей, воспоминания. Годовщина. Пирог. Море. Уроки кулинарии.
― Почему ты не сказал, что помнишь про годовщину? ― тихо спросила она наконец.
― А ты почему не напомнила? ― парировал он.
― Гордость, ― она грустно улыбнулась. ― Хотела проверить, помнишь ли ты сам. Без подсказок.
― Та же причина, ― вздохнул Сергей. ― Мне казалось, что тебе уже все равно.
― С чего ты взял?
Он пожал плечами, и в этом жесте было столько усталого смирения, что у Елены защемило сердце.
― Мы живем как соседи, Лена. Последний раз, когда ты спросила, как прошел мой день... Я даже не помню, когда это было.
В его словах была горькая правда. Они давно перестали делиться друг с другом ежедневными мелочами, давно не спрашивали: «Как дела?» ― с искренним интересом к ответу. Их жизнь превратилась в параллельные линии ― шли рядом, но не пересекались.
Телефон Сергея зазвонил. На экране высветилось: «Вера».
Сергей нервно посмотрел на Елену.
― Это она. Внизу, с продуктами для пирога. Мы договорились готовить у нее, но могу позвать сюда. Что мне... что делать?
Елена на мгновение задумалась, затем расправила складки платья.
― Пусть поднимается. Будем учиться печь пирог. Вместе.
Вера оказалась именно такой, как на фотографии ― яркой, энергичной, с заразительным смехом. Она ворвалась в их квартиру вихрем эмоций и специй, не замечая напряженной атмосферы, и тут же принялась командовать, расставляя на кухонном столе баночки с приправами.
Кухня наполнилась ароматами яблок, корицы и ванили. Вера командовала процессом с добродушной строгостью, которая не терпела возражений.
― Тесто не бейте, а поглаживайте, ― она показывала Сергею движения. ― Это как с женщиной ― нежность нужна, а не сила. ― Вы давно вместе? ― спросила, уже ловко нарезая яблоки тонкими дольками.
― Тридцать пять лет сегодня, ― ответили в унисон и переглянулись, удивленные.
― Вот это да! Золотой юбилей почти.
― Не совсем золотой, ― покачал головой Сергей. ― Было всякое.
― У всех всякое бывает, ― Вера посыпала яблоки корицей. ― Главное, что вы до сих пор смотрите друг на друга... как в первый раз.
Елена перехватила взгляд мужа. Действительно, странное чувство ― как будто видишь человека заново после долгого отсутствия. Его глаза, его морщинки, его седеющие виски. Когда она перестала замечать его? Когда он стал для нее просто частью интерьера, тенью в соседней комнате?
Когда пирог оказался в духовке, Вера заторопилась домой.
― У вас сегодня важный день, ― подмигнула она. ― А я тут лишняя.
― Спасибо за помощь, ― Елена пожала ей руку и вдруг порывисто обняла. ― И за все остальное тоже.
Когда за Верой закрылась дверь, они остались одни на кухне. Повисла пауза ― не тягостная, какие бывали между ними в последние годы, а просто тихая, наполненная ожиданием и запахом яблочного пирога.
Он молча взял ее за руку. Горячие пальцы, чуть шершавые ― руки ее мужа, такие знакомые и такие родные. Они давно не держались за руки ― просто так, без причины. Теперь их пальцы переплелись, как когда-то, в начале их истории.
― Знаешь, ― тихо сказал Сергей, разглядывая их сплетенные руки, ― я все думал, что теперь, когда ты на пенсии, ты поймешь, как пуста наша жизнь. И уйдешь.
― А я думала, что больше не нужна тебе, ― грустно улыбнулась Елена. ― Состарилась, стала неинтересной...
Он осторожно коснулся ее новой прически, словно боялся спугнуть мгновение.
― Тебе очень идет. И платье тоже.
Духовка звякнула, сообщая о готовности пирога. Сергей достал его ― румяный, истекающий соком, с золотистой корочкой, посыпанной сахарной пудрой.
― Совсем как тогда, ― прошептала Елена. ― Помнишь, как ты угощал меня в парке?
― Помню. Ты еще сказала, что никогда не ела ничего вкуснее.
― И это была правда.
Она отломила кусочек горячего пирога и поднесла к его губам. Сергей осторожно взял лакомство, на мгновение задержав ее пальцы своими. Капелька сока осталась на его губах, и Елена инстинктивно протянула руку, чтобы стереть. Знакомый жест ― сколько раз за тридцать пять лет с того памятного дня она так делала. И сейчас, как тогда, в парке, ее рука задержалась на его лице чуть дольше необходимого.
― Давай научимся жить заново, ― неожиданно для себя произнесла Елена. ― Вместе.
Сквозь кухонное окно пробивался луч заходящего солнца, окрашивая комнату в теплые тона. Как будто кто-то дал им еще один шанс. Как будто мир, наконец, обрел резкость после долгих лет размытого существования.
― С чего начнем? ― спросил Сергей, не отпуская ее руки.
Елена улыбнулась, глядя ему в глаза:
― С самого начала.
Автор: Прокопий
Меж трех мужчин
― Три? Серьезно? На фига тебе столько?
На добром лице Кати было неподдельное удивление. Она не видела подругу два года, поэтому была шокирована изменениями и новостями, которые они сейчас обсуждали.
― Да. Три. А что? По-моему, вполне удачное и счастливое число, ― усмехнулась Маша, хорошо одетая стройная шатенка лет тридцати, с жестким взглядом. Она не видела смысла это скрывать и даже в какой-то мере испытывала гордость.
― Вот уж от кого я такого не ожидала, так это от тебя! Всегда была такой тихоней, ботаником. А тут на тебе. Такие изменения!
Катя даже прихлопнула в ладоши, демонстрируя свое восхищение.
― Ты так говоришь, как будто сейчас этим кого-то удивить можно. Многие имеют по несколько любовников, да еще и в серьезных отношениях состоят. А я хотя бы никому ничего не должна.
― Да это понятно. Просто обычно так мужики делают. Женщины же хранительницы очага и все такое.
― Все так делают… Просто женщины не кричат об этом на каждом углу.
― Что-то, когда я уезжала в Германию, ты такой распутной не была, ― рассмеялась Катя. Она не хотела задеть Машу, однако другой формулировки в голову не пришло.
Маша слегка скривилась от слова «распутная».
― Называй как хочешь. Просто я устала от двойных стандартов. Мужчина, у которого несколько женщин ― красавчик. А женщина ― ш.алава.
Катя слегка улыбнулась, но поджала губы. Именно так в обществе и считалось. Пережитки патриархата, изжившая себя мораль ― не суть важно, главное, что это осуждалось.
― Но почему я, самодостаточная, успешная женщина, должна подстраиваться под мнение серой массы? Эти люди в большинстве своем ничего не добились. Они замкнулись в свои моральные рамки, которые во всеуслышание называют принципами, и гавкают на других исподтишка. И в большинстве случаев это именно неудовлетворенные своими мужиками женщины, которым проще обвинять других во всех смертных грехах, чем заняться личной жизнью. Обычная зависть, замаскированная под этику.
Сказано было сильно. От Маши так и веяло самоуверенностью и решимостью сломать общественные стандарты. Катя же чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы развивать дискуссию.
― Не спорю. Не спорю. Имеешь право! Я ни в коем случае не осуждаю и даже в чем-то завидую.
И было чему позавидовать! Катя была в отношениях уже более трех лет, но перспектива замужества даже не маячила на горизонте. А интимная жизнь… Они уже давно пресытились друг другом, но ничего с этим не делали. Жили вместе просто потому, что было комфортно и привычно. И Катя не могла отрицать, что ей чего-то не хватало. От обыденности ― тошнило. Вот только не было повода что-то менять. Она просто ждала предложения, чтобы двинуться дальше и уже заниматься семьей и детьми. А завести любовника просто не решилась бы. И речь даже не о морали и порядочности, а именно о смелости. О страхе быть пойманной.
― Но как все так сложилось? Два года назад ты и одного мужика завести не могла. А тут сразу трое. . .
. . . ДОЧИТАТЬ>>
