Я не собиралась подслушивать. Просто присела на лавочку у загородки подъезда — сумки оттянули руки, спина нудно заныла. За загородкой знакомые голоса: сын и соседка Марина.
— Сложно с мамой, понимаешь? — голос Димы звучал приглушенно. — Наташе некомфортно. А мама везде свои порядки.
Марина — крашеная блондинка с третьего этажа, вечная собирательница чужих секретов.
— А квартира-то чья? — спросила она напористо.
— Наша с мамой. Пополам. Она свою продала, когда мы с Ленкой разошлись. Деньги нужны были.
— Так имеет право, Дим.
— Да знаю! — раздражение плеснуло в его голосе. — Но она должна понимать. У нас с Наташей планы.
Пальцы онемели, сетка с картошкой врезалась в кожу. Я замерла.
— А мама где в этих планах? — не унималась Марина.
— Может, к сестре переедет. У Светки комната пустует.
Внутри что-то оборвалось. Светкина комната — девять квадратов с видом на мусорные баки. И она мне не дочь, а племянница.
— Наташа говорит, у неё мама в пригороде живет. Дом большой. Может, к ним... временно.
Временно. Я медленно поднялась, развернулась и прошла мимо них с сумками.
— Мам! — Дима вскочил. — Давай помогу!
— Справлюсь.
Он смотрел растерянно, глаза бегали.
— Ты давно здесь?
— Только подошла, — соврала я.
Дома разложила продукты. Руки дрожали, ноги гудели. А в груди — пустота, словно вынули что-то живое.
Вечером пришла Наташа. Улыбалась, рассыпала комплименты.
— Ольга Сергеевна, салат божественный! Научите меня?
Я смотрела на её ухоженные пальцы с маникюром. На лицо без единой морщинки. Красивая. А я — старая кляча с натруженными руками.
— Научу. Если хочешь.
Ночью лежала, глядя в потолок. За стенкой Дима с Наташей шептались, смеялись. В свои пятьдесят девять я чувствовала себя ребенком, которого не взяли в игру.
Утром позвонила Люсе — подруге ещё с фармучилища.
— Представляешь, хочет меня выселить. После всего, что я для него сделала.
— Погоди, — Люська закашлялась. — Он сам тебе это сказал?
— Я подслушала.
— Может, не так поняла?
За завтраком я не выдержала.
— Я слышала, как ты обсуждал меня с соседкой.
Дима замер с бутербродом у рта. Краска бросилась ему в лицо.
— Мам...
— Не надо, — я подняла руку. — В свои годы я больше не оправдываюсь. И не прошу прощения за то, что существую.
Он отложил еду. Потёр лоб.
— Мам, ты не так поняла. Наташе... нам... нужно больше пространства.
А мне — нет? Я проглотила эти слова.
— Мы купили эту квартиру вместе, — сказала я ровно. — Я отдала тебе все деньги от продажи своей. Чтобы помочь.
— Знаю! — Он стукнул кулаком по столу. И сразу смутился. — Прости. Но пойми... мы с Наташей...
— Хотите пожениться?
— Да. И возможно, ребёнка...
Я встала. Собрала тарелки.
— И что дальше?
Дима смотрел в окно, будто там показывали кино.
— Я подумаю, что можно сделать, — сказал наконец.
Это значило — он уже всё решил.
В своей комнате я взяла фото внука. Лёнька сейчас у бывшей невестки, приедет через неделю.
Пальцы скользнули по рамке. Интересно, ему тоже объяснят, что бабушка исчезла?
Наташа переехала в четверг.
Не спросила меня — просто явилась с двумя чемоданами и коробкой. Дима суетился вокруг, будто королеву встречал.
— Мам, нам бы шкаф в коридоре освободить, — бросил между делом. — Хотя бы половину.
Я посмотрела на него внимательно. Мой шкаф. С моими вещами.
— Половину жизни. Половину квартиры. Теперь половину шкафа?
— Ну, мам...
— Ладно.
Ночью они двигали мебель. Утром кухня выглядела по-новому. Баночки с крупами переместились в нижний шкаф. Теперь к гречке не дотянешься, а поясница и так ноет.
— Освободили место под кофеварку, — сообщила Наташа. — Ты же не против?
Я молча достала гречку, поставила кастрюлю.
— Только не на молоке, — вдруг сказала она. — У меня непереносимость.
— Себе варю.
Наташа переглянулась с Димой. Он прокашлялся:
— Мам, мы тут подумали...
Телефон зазвонил. Люся, как спасение.
— Приезжай, — позвала я. — Срочно.
Люся примчалась после обеда. Принесла пирог, заварила чай.
— Ого! — она окинула взглядом кухню. — Быстро осваивается.
— Уже полшкафа моего заняла. И часть ванной.
— А ты?
Я пожала плечами.
— Терплю. Пока.
— А может, правда, к Светке? — Люся подалась вперед. — Временно. Пока всё устаканится.
— Устаканится? — я усмехнулась. — Думаешь, она передумает и исчезнет?
— Нет. Но притрётесь.
Я покачала головой.
— Не выйдет, Люсь. Она меня стирает.
— Квартира большая! На всех хватит.
Люся не поймёт. У неё своя крепость, муж, внуки под боком. А у меня — только эти стены. И Лёнька, когда бывшая его привозит.
Вечером Наташа колдовала над плитой. Что-то ароматное, незнакомое.
— Что готовишь? — не выдержала я.
— Киш лорен, — с гордостью ответила она. — Французский пирог. Дима обожает.
Дима никогда не ел никаких кишей. И грибы терпеть не мог.
За ужином он расхваливал стряпню.
— Мам, попробуй, — пододвинул мне тарелку.
Я попробовала. Пресно, как картон.
— Вкусно, — соврала я.
Наташа просияла.
— Могу научить. Элементарно.
— Спасибо, — я отодвинула тарелку. — Что-то устала. Пойду прилягу.
Утром мои тапочки исчезли. Старые, с потёртым мыском. Но удобные, как вторая кожа.
— Дим, тапки мои не видел?
Он смутился, отвёл глаза.
— Наташа их... выбросила. Они совсем развалились, мам. Купим новые.
— Зачем выбросила? Они же мои.
— Рухлядь, — фыркнула проходившая мимо Наташа. — В приличном доме такое не носят.
Приличный дом. Рухлядь. Я вдруг ощутила себя старой вещью, которую держат из жалости. Ненужной. Мешающей.
После завтрака Дима отозвал меня в сторону.
— Мам, мы с Наташей думали... может, тебе правда к Светке? Пока не подыщем квартиру поудобнее.
— Удобнее этой? — я обвела глазами стены, которые сама выбирала.
— Ну... поменьше. Тебе же много не надо.
Сердце стукнуло и замерло. Много не надо. Как старой кошке — миска в углу, тихий угол.
— А моя доля в этой квартире?
Дима заёрзал.
— Выплатим потихоньку. Не сразу, конечно...
— Ясно.
Я заперлась в комнате. Достала документы. Свидетельство о собственности — моё имя рядом с его. Половина на половину.
Когда Дима был маленьким, я учила его: нельзя отнимать чужое. Нельзя обижать слабых. Нельзя выставлять из дома.
Вечером привезли Лёньку. Шустрый, веснушчатый — копия деда.
— Баб, а правда, что ты уезжаешь? — спросил он, забравшись ко мне на колени.
Я похолодела.
— Кто сказал?
— Папа. Сказал, ты будешь жить далеко, и мы к тебе на выходных.
В горле вырос острый ком.
— Пока никуда не еду, — сказала я тихо. — А ты хочешь, чтобы я уехала?
Лёнька обхватил меня за шею.
— Не-а! Кто мне тогда сказки? Тётя Наташа не умеет. Она только в телефоне сидит.
Я прижала его к себе. Вдохнула запах детских волос, мятной зубной пасты, карамелек.
Нет. Я не уеду.
Не оставлю его.
И себя — тоже.
В воскресенье проснулась от звона посуды.
Запах блинов разливался по квартире, вползал под дверь. Я накинула халат и вышла на кухню.
— Доброе утро! — защебетала Наташа. — Кофе?
Она взмахнула новенькой туркой. Моего заварочного чайника на столе не было.
— Где мой чайник? — спросила я напрямик.
— Убрала в шкаф. Он такой... архаичный, — Наташа изобразила улыбку. — Попробуйте кофе. С корицей.
Я не пью кофе. Сердце барахлит. Дима это знает. Она — нет?
— Дима где?
— Побежал за сметаной. Мы завтракаем блинчиками.
Мы. Уже не "я и Дима". Теперь — "мы".
— Лёньку разбудить?
— Пусть поспит, — отрезала Наташа. — Нам с Димой нужно поговорить. Наедине.
Я отступила на шаг. Наедине. В моей кухне. За моим столом.
— Ольга Сергеевна, — Наташа вдруг сменила тон. — Хочу с вами поговорить. По-женски.
Я опустилась на краешек стула.
— Слушаю.
— Понимаете... — она замялась. — Мы с Димой женимся. В июле. И планируем ребёнка.
— Я в курсе.
— Но с малышом понадобится детская. И я подумала...
— Моя комната? — я усмехнулась.
— Зачем вы так? — она поджала губы. — Дима говорил, вы можете пожить у сестры... временно. А мы пока что-нибудь решим.
Дверь хлопнула. Вернулся Дима.
— О чём шепчетесь? — улыбнулся он.
— О будущем, — отозвалась Наташа.
Я промолчала. Блины на сковородке чернели, но Наташа не замечала. Слишком увлеклась планированием чужой жизни.
После завтрака я позвонила в дверь соседке. Марине с третьего.
— Чаем угостишь? — спросила прямо.
— Заходи, — удивилась она. — Расскажешь, что стряслось.
За чашкой выложила всё. Про тапки, чайник, планы на мою комнату.
— Обнаглела девка! — всплеснула руками Марина. — А Димка твой — тюфяк.
— Он её любит.
— А тебя — нет?
Я промолчала. Любит ли? По-своему, наверное. Как любят старую, но удобную вещь. Жалко выбросить, но и на видное место не поставишь.
— Что делать думаешь? — спросила Марина.
— Ещё не решила.
Вернувшись, застала тишину. Лёнька сидел один перед телевизором.
— Папа где?
— Они с тётей Наташей уехали кроватку мне выбирать, — пожал плечами внук. — Я не захотел. Скукотища.
Кроватку? Вот как. Значит, мою комнату уже освобождают. Даже не спросив.
— Баб, ты чего? У тебя глаза мокрые.
— Соринка попала, — я смахнула слезу. — Сыграем в шахматы?
Мы расставляли фигуры, когда вернулись Дима с Наташей. Затащили в прихожую что-то большое, в картоне.
— Кроватку купили? — спросил Лёнька.
— И кое-что получше, — подмигнул Дима. — Пойдём, покажу.
Они ушли в гостиную. Я осталась одна. Вскоре Наташа заглянула ко мне.
— Ольга Сергеевна, мы тут барахло разбираем... можно ваш шкаф посмотреть?
— Зачем?
— Вы же скоро... съедете. А нам место нужно.
Я встала. Медленно подошла к двери. И захлопнула её перед Наташиным носом.
— Нет.
— Простите?
— Я никуда не переезжаю.
Она растерялась.
— Но мы думали...
— Вы — думали. Я — нет.
Вечером Дима постучался ко мне. Вошёл, сел на край кровати.
— Мам, ты чего?
— Ничего, — я перебирала старые фотографии. — Вспомнила, как эту квартиру выбирали. Ты сказал: "Мам, давай тут. Будем вместе".
Он промолчал.
— Дим, — я повернулась к нему. — Ты правда хочешь, чтобы я уехала?
— Хочу, чтобы всем было удобно.
— А мне — будет удобно? В чужом углу?
Он встал, прошёлся по комнате.
— Мам, пойми... Наташа беременна.
Я замерла.
— Что?
— Два месяца. Мы сегодня и кроватку, и вещи... готовимся.
— Поздравляю, — выдавила я.
— Нам нужна комната, мам. Скорее, чем мы думали.
Я смотрела на него — родного, но чужого сейчас. Всё решил. Без меня.
— Ясно, — сказала тихо.
Когда он ушёл, я достала телефон. Набрала номер риелтора, который помогал покупать эту квартиру.
— Игорь? Это Ольга Сергеевна. Помните меня? Мне нужна ваша помощь.
Ночью я не спала. Прислушивалась к шёпоту за стеной, к шагам, к звукам чужого счастья. Вспоминала, как носила Диму на руках, когда резались зубки. Как читала сказки. Как утешала, когда ушла жена.
Я отдала ему всё. А теперь он забирает последнее — дом. И называет это заботой.
Утром Лёнька забрался ко мне под одеяло, прижался тёплым боком.
— Баб, ты правда уедешь?
— А ты хочешь этого?
— Нет! — он обхватил меня руками. — Я буду скучать. И кто мне оладьи делать будет?
Я гладила его вихрастую макушку и думала: нет, так просто не уйду. Не для того растила сына, чтобы научился выставлять мать за дверь.
Я буду бороться. За себя. За внука. За свой дом.
Даже если придётся сражаться с собственным сыном.
Игорь, риелтор, приехал на следующий день.
Высокий, в очках, с папкой документов.
— Значит, продаём вашу долю? — спросил он, листая бумаги на кухне.
Наташа замерла у холодильника. Дима, который только вошёл, застыл в дверях.
— Мам, ты что задумала?
— Продаю свою половину квартиры, — я говорила спокойно, хотя сердце колотилось. — Игорь поможет найти покупателя.
— Какого покупателя? — Дима шагнул вперёд. — Ты не можешь!
Наташа подошла к нему, положила руку на плечо.
— Дима, успокойся. Давай послушаем.
Игорь откашлялся.
— По закону, Ольга Сергеевна имеет право продать свою долю. Но сначала должна предложить её вам, как совладельцу.
— И сколько ты хочешь? — Дима смотрел мне прямо в глаза.
— Рыночную стоимость. Половину от цены квартиры.
— Ты же знаешь, у меня таких денег нет!
— Можно в рассрочку, — предложил Игорь. — Или ипотека.
— Ещё одна ипотека? — Дима всплеснул руками. — Мам, ты с ума сошла? У нас ребёнок скоро!
— У меня тоже был ребёнок, — я смотрела ему в глаза. — И я не выгоняла его из дома.
Наташа побледнела.
— Никто никого не выгоняет, — сказала она тихо. — Мы просто просили временно пожить у родных.
— Светка мне не родная, — отрезала я. — И дом в пригороде — не мой.
Дима опустился на стул, обхватил голову руками.
— Мам, давай поговорим. Без посторонних.
— Я подожду в машине, — Игорь понимающе кивнул и вышел.
Мы остались втроём. Наташа прислонилась к стене, скрестив руки на груди. Дима смотрел в пол.
— Что ты хочешь? — спросил он наконец.
— Остаться в своём доме.
— Но ребёнку нужна комната...
— А мне — не нужна? — я повысила голос. — Я что, кукла? Вещь? Мебель, которую можно переставить?
— Мама...
— Нет, ты послушай! — накипевшее рвалось наружу. — Когда ты развёлся, кто продал квартиру? Кто отдал тебе деньги? Кто варил супы, пока ты страдал? Кто с Лёнькой сидел, пока ты работал?
Наташа побледнела ещё сильнее.
— Вы не понимаете...
— Нет, это ты не понимаешь! — я повернулась к ней. — Я в этой квартире не гостья. Не приживалка. Я здесь живу. По праву. И только попробуй ещё раз выбросить мои вещи!
Воцарилась тишина. Дима смотрел на меня так, словно видел впервые.
— Я не думал, что тебе так больно, — сказал он тихо.
— Потому что не спрашивал, — я встала. — Решили всё за меня. Распланировали. А я — как старый шкаф. Прислонили в углу, потом выбросили.
Я направилась к двери.
— Мам, подожди!
— Игорь ждёт, — я обернулась в дверях. — Решайте. Или выкупаете мою долю, или я продаю её чужому человеку. И тогда делить квартиру будете с ним.
Вечером Дима пришёл ко мне в комнату. Один, без Наташи.
— Мам, давай правда поговорим, — сказал он, садясь на край кровати. — Без этих... ультиматумов.
— Давай.
— Зачем ты устроила этот цирк с риелтором?
— А как иначе ты бы меня услышал?
Он потёр лицо руками.
— Я всегда тебя слышу.
— Нет, Дим. Ты слышишь только Наташу. С тех пор, как она появилась, я стала лишней. Мои вещи исчезают. Мои привычки мешают. Мои тапки выбрасывают. Даже внук спрашивает, куда я денусь.
— Но мы же должны жить дальше! — он повысил голос. — У нас будет ребёнок. Семья.
— А я? Я уже не семья?
Он замолчал. Долго смотрел в окно.
— Не знаю, что делать, — сказал наконец. — Наташа беременна. Нам нужно место. А денег выкупить твою долю нет.
— О деньгах надо было думать до того, как выбрасывать мои вещи, — я вздохнула. — Дим, я не чужой человек. Я твоя мать. Почему ты решил, что можно просто... избавиться от меня?
— Я не...
— Что не? Не думал? Или не считал, что я замечу?
Он молчал. Я подошла, села рядом.
— Дим, я не хочу сражаться. Ни с тобой, ни с Наташей. Но я не уйду просто так. Это мой дом. Моя жизнь. Моя семья.
Он вдруг обнял меня. Крепко-крепко, как в детстве.
— Прости, — шепнул он. — Я... я не думал. Правда. Я не хотел делать тебе больно.
Я погладила его по волосам. Мой мальчик. Мой глупый, взрослый мальчик.
— Я знаю, — сказала тихо. — Но иногда нужно думать головой, а не... другими местами.
Он рассмеялся сквозь слёзы.
— Что будем делать?
— Для начала — позвонишь Игорю. Скажешь, что мы будем решать семейными методами.
— А потом?
— А потом сядем и поговорим. Все вместе. Как взрослые люди. Без шептаний по углам.
Ночью я снова не могла уснуть. Но теперь не от страха. От ожидания. От надежды.
Завтра всё изменится. Я не знаю, как. Но знаю точно: молчать больше не буду.
Я здесь живу. Это мой дом. И пора всем запомнить это.
К семейному совету готовились как к важным переговорам.
Наташа надела платье вместо привычных джинсов. Дима отутюжил рубашку. Я достала свой единственный приличный костюм — синий, с брошью-листиком.
Сели на кухне. Чай, печенье. Будто чужие люди, а не семья.
— Итак, — начал Дима, прокашлявшись. — Нам нужно решить, как быть дальше.
Наташа сидела прямо, положив руки на живот — обозначая границу, защищая. Я смотрела ей прямо в глаза.
— Наташа, скажи честно — ты хочешь, чтобы я исчезла?
Она вздрогнула от прямоты.
— Я хочу, чтобы у ребёнка была своя комната.
— Понятно, — кивнула я. — А ещё чего хочешь?
— Свой дом. Свою семью. Чтобы всё стало... нашим.
— Как мои тапки и чайник?
Она залилась краской.
— Извините за это. Я перегнула.
Дима переводил взгляд с меня на Наташу. Молчал.
— Послушай, — я подалась вперёд. — Я всё понимаю. Ты хочешь свой дом, свои правила. Но эта квартира и моя тоже. Я не могу просто взять и раствориться.
— Давайте разделим пространство, — неожиданно предложила Наташа. — Чётко. По зонам.
Я удивлённо подняла брови.
— Как это?
— Ваша комната — только ваша. Никто не входит без стука. Никто не трогает вещи. А кухня и ванная — общие, с понятными правилами.
Дима просиял.
— Отличная мысль!
— Временно? — уточнила я. — Или насовсем?
— Насколько потребуется, — Наташа не отводила глаз. — Пока не найдём решение, которое устроит каждого.
Я откинулась на спинку. Обдумала предложение.
— Согласна. Но с условиями.
— Какими?
— Мои вещи — неприкосновенны. Мой чайник — на столе. Мои тапки — у двери. И никаких обсуждений меня с соседями.
Дима вспыхнул.
— Обещаю.
— И ещё, — я посмотрела в глаза Наташе. — Ты перестаёшь делать вид, что я здесь временно. Я не гостья. Я здесь живу.
Она выдержала взгляд.
— Согласна.
— Последнее, — я повернулась к сыну. — Лёнька остаётся со мной на выходных. Как прежде.
— Разумеется, — Дима кивнул. — Он сам просит.
Наташа помедлила, затем протянула мне руку.
— Мир?
Я пожала её ладонь — прохладную, с длинными пальцами.
— Перемирие.
Вечером я позвала Наташу к себе. Открыла старую коробку с фотографиями.
— Хочешь взглянуть?
Она удивилась, но присела рядом. Я начала показывать: Дима-карапуз, Дима-школьник, Дима-подросток.
— Какой серьёзный, — улыбнулась она, глядя на снимок, где он хмурился в выпускном костюме.
— Всегда такой. Ответственный. Упрямый.
— В вас пошёл, — неожиданно сказала Наташа. — Вы тоже... с характером.
Я усмехнулась.
— Когда припрёт.
Мы долго сидели над фотографиями. Потом она вдруг произнесла:
— Знаете, я тоже боюсь.
— Чего?
— Что не справлюсь. С малышом. С Димой. Со всем этим, — она обвела рукой комнату. — Я никогда не была... ни женой, ни матерью.
Я увидела в её глазах то, чего не замечала раньше. Страх. Неуверенность. Желание защититься любой ценой.
— Справишься, — сказала тихо. — Все боятся. Я тоже боялась.
— Правда?
— Ещё как. И знаешь что? Я помогу. Если захочешь.
На следующий день Дима вернул мой чайник на прежнее место. Наташа поставила на стол три чашки — мою с отколотым краем, свою белую и Димину с машинками.
— Чай будете? — спросила она. — Я заварила.
Мы пили втроём. Молча. Но без напряжения.
Через неделю приехал Лёнька. Ворвался ураганом, обнял с разбега.
— Бабуль! Я на выходные! И мы в шахматы, и в парк, и блины!
— Обязательно, — я прижала его к себе.
— А тётю Наташу научишь блинам? — вдруг спросил он. — Она только магазинные покупает.
Наташа смутилась. Я улыбнулась.
— Научу. Если попросит.
— Прошу, — тихо сказала она. — Очень.
Вечером мы стояли на кухне втроём: я, Наташа и Лёнька. Месили тесто, жарили, смеялись, когда блины рвались.
Дима наблюдал с порога. Улыбался.
— Мам, — сказал он, когда сели за стол. — Я тут подумал... может, лоджию утеплить? Сделать детскую там?
Я удивлённо подняла глаза.
— Детскую?
— Да. Места хватит. А твоя комната останется твоей.
Я взглянула на Наташу. Она кивнула.
— Это я придумала, — призналась тихо. — Места действительно хватит. И никому не придётся... уходить.
Лёнька захлопал в ладоши.
— Бабушка останется! И у нас будет много блинов!
Я рассмеялась. Взъерошила его вихры.
— Много блинов. И оладьи. И сказки перед сном.
Мы сидели допоздна. Говорили. Планировали.
Ночью я стояла у окна. Смотрела на звёзды, мерцающие над городом.
Я здесь живу. Не из милости. Не временно.
Потому что это мой дом. Моя семья.
И я никуда не уйду.
***
Если вы когда-нибудь чувствовали себя лишней в собственной семье — расскажите в комментариях! Что заставило вас наконец сказать «Стоп»? А может, вы всё ещё молчите?
Угостите автора билетом в кино, куда мы, женщины за 50, всё реже выбираемся.
Подписывайтесь. И давайте вместе научимся отстаивать свои границы.
***