Именно так воскликнет Павел, узнав, что Варфоломей, воспользовавшись его отсутствием, «хозяином господствовал в доме».
Наверное, труднее всего писать о, как говорилось в старину, «голубых» героях (тогда это слово не носило никакого дополнительного смысла).
В самом начале повести автор, хотя и намекает на какие-то грехи родителей Веры (отец накопил небольшой достаток «невинными, а может быть, отчасти и грешными трудами», о матери тоже ходят разные слухи), о ней самой скажет: «Главную черту её нрава составляла младенческая простота сердца; она любила мать, любила по привычке свои повседневные занятия и, довольная настоящим, не питала в душе чёрных предчувствий насчет будущего». Мы видим, что она не только скрашивает дни матери, но и Павла едва не направила на путь истинный: «Частые свидания с молодою родственницей возымели на юношу преблаготворное действие; он начал прилежнее заниматься службою, бросил многие беспутные знакомства, словом, захотел быть порядочным человеком».
И, конечно, именно чистая душа вызывает у «влюблённого беса» желание покорить её. И понемногу он движется к своей цели, всё более подчиняя себе мать девушки и пользуясь свойством Веры видеть в людях лишь хорошее. «Он крутого нрава, — говорила она себе, — когда чего не хочет и скажешь ему: Варфоломей, Бога ради это сделайте, — он задрожит и побледнеет. Но, — продолжала Вера, мизинцем стирая со щеки слезинку, — ведь я сама не ангел; у всякого свой крест и свои пороки: я буду исправлять его, а он меня».
Финал повести трагичен: Вера теряет мать, ставшую покорной исполнительницей всех желаний коварного беса и по его вине умершую без исповеди; теряет крышу над головой (дом её загорается неожиданно и сгорает дотла); сама она едва не оказывается полностью во власти Варфоломея. «Варфоломей заступил ей дорогу и сказал уже с притворною холодностью, с глазами свирепыми: "Послушай, Вера, не упрямься; тебе не добудиться ни служанки, ни матери: никакая сила не защитит тебя от моей власти". — "Бог защитник невинных", — закричала бедняжка, в отчаянии бросаясь на колени пред распятием».
Она едва находит в себе силы: «"Да воскреснет Бог! и ты исчезни, окаянный", — вскрикнула она, собрав всю силу духа, и упала без памяти». Однако, спасённая из пламени и нашедшая приют в доме священника, Вера всё же погибает: «Её мучило тайное убеждение, что она своею слабостью допустила злодея совершить погибель матери в сей, а может быть — кто знает? — и в будущей жизни. Никакое врачевство не могло возвратить ей ни весёлости, ни здоровья».
Павел же после её смерти уезжает в «дальнюю вотчину» («Там во всем околотке слыл он чудаком и в самом деле показывал признаки помешательства») и умирает, «далеко не дожив до старости».
Та часть повести, где описывается конец жизни Веры, выглядит не по-пушкински сентиментальной. Зато мне представляется очень пушкинским описание «полицейского капрала», который хотел вынести из огня труп матери Веры: он «пробыл минуту и выбежал в ужасе; он рассказывал, будто успел уже добраться до спальней и только что хотел подойти к одру умершей, как вдруг спрыгнула сверху образина сатанинская, часть потолка с ужасным треском провалилась, и он только особенною милостию Николы Чудотворца уберёг на плечах свою головушку, за что обещал тут же поставить полтинную перед его образом. Между собою зрители толковали, что он трус и упавшее бревно показалось ему бесом; но капрал остался твёрд в своем убеждении и до конца жизни проповедовал в шинках, что на своем веку лицезрел во плоти нечистого со хвостом, рогами и большим горбатым носом, которым он раздувал поломя, как мехами в кузнице. "Нет, братцы, не приведи вас Бог увидеть окаянного". Сим красноречивым обетом наш гений всегда заключал повесть свою, и хозяин, в награду его смелости и глубокого впечатления, произведённого рассказом на просвёщенных слушателей, даром подносил ему полную стопу чистейшего пенника» (прошу прощения за большую цитату, но, думаю, грех сокращать).
********************
Вернёмся к вопросу в заголовке статьи. В одном из комментариев к предыдущей публикации я прочла: «Подобная "шайка домовых" присутствует у Пушкина и в сне Татьяны, с их «хозяином» - Онегиным. Она тоже "не с тем связалась"». Автор комментария как будто повторил мои мысли: я к тому времени уже выписала цитату – размышления Татьяны о герое:
Чудак печальный и опасный,
Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес,
Что ж он?
Седьмая глава «Евгения Онегина» пишется примерно в то же время, когда Пушкин рассказывает историю об «уединённом домике», пометы на рукописи сохранили точные даты: начата 18 марта 1827 года, окончена 4 ноября… Случайно ли? Когда-то критики писали: «Из мира карикатур мечтательных Поэт переносит нас в мир карикатур существенных». А может быть, не только карикатур?
*******************
Я уже говорила, что при выходе повесть была принята критикой более чем сдержанно. Самый положительный отзыв – «Рассказ не дурён, но с большими слишком подробностями, по примеру немецких отчётистых повестей; происшествие довольно занимательно». Вспомним и отзыв В.А.Жуковского о «длинных и бездарных повестях какого-то псевдонима» (хотя интересно сравнить: в сборнике «Русская романтическая новелла» повесть занимает неполные 23 страницы – ровно столько же, сколько «Лафертовская маковница» А.Погорельского, о которой никто дурного слова не сказал).
А вот при выходе под именем Пушкина повесть была принята почти восторженно: находили сходство её с «Домиком в Коломне», «Медным всадником», «Пиковой дамой», писали о «столкновении человека с темными силами, его окружающими». Где истина?
Думается, как обычно, - где-то посередине. Конечно, повесть в том виде, как её записал Титов, назвать шедевром трудно. Но можно ли согласиться с рецензентом, назвавшим повесть «самою худшею прозаическою статьёю в альманахе»?
Давайте посмотрим, что там было напечатано. Помимо обзоров словесности и критики, а также статьи «О новоустроенной церкви при Обуховской градской больнице», в альманах вошло пять произведений в прозе, причём «Выдержки из записной книжки» П.А.Вяземского трудно назвать повестью – это просто несколько «дней минувших анекдотов». Конечно, «IV глава из исторического романа» А.С.Пушкина (после смерти поэта этот роман от издателей получит заглавие «Арап Петра Великого») – высота недосягаемая.
Но тут же публикуется «исторический отрывок» Ф.В.Булгарина «Пётр Великий в морском походе из Петербурга к Выборгу 1710 года», как мне показалось, литературными достоинствами вовсе не обладающий, и «отрывок из неоконченного романа» Д.В.Веневитинова «Три эпохи любви». Тут не могу судить: судя по указанию страниц, опубликован был крошечный фрагмент. Наверное, Булгарина критиковать было нельзя, а незадолго до этого умершего Веневитинова – попросту неэтично. Но рядом с ними «Уединённый домик» выглядит вполне достойно.
Мне представляется совершенно ясным, что Титов действительно записал пушкинский рассказ (помните слова Пушкина о его «убийственной памяти»?), но, разумеется, изложить его так, как это сделал бы Пушкин, не смог.
Пушкин, возможно, действительно прослушал записанное и внёс некоторые поправки, но затем великодушно «подарил» повесть молодому автору (говорить, как некоторые авторы статей, о плагиате я бы ни в коем случае не стала). Почему? Наверное, права была Т.Г.Цявловская, считавшая, что поэт уже не собирался возвращаться к задуманному некогда произведению: «И так легко позволил Пушкин Титову напечатать услышанную от него новеллу и даже сам прикоснулся как-то к его рукописи потому, что не жаль было поэту своей старой, брошенной вещи. Он был уже к ней равнодушен. Она не была ему больше нужна».
И последний вопрос – стоит ли печатать эту повесть в собраниях сочинениях Пушкина. А почему бы и нет? Но, конечно же, только в качестве приложения.
**************
В интернете усиленно рекламируется книга «Влюблённый бес. История первого русского плагиата», куда включены: «повесть/реконструкция "Влюблённый бес" и эссе/заключение "Украденный шедевр" – история первого русского плагиата». Нас уверяют, что современный автор «решил переписать опус графомана и хотя бы отчасти реконструировать замысел Пушкина».
Пыталась прочитать «реконструкцию» - и не смогла: если повесть Тита Космократова упрекали в длиннотах, то здесь вообще мысль тонет в сентиментальных описаниях, посему дальше двух странниц дело не пошло. А самое главное - прочитала в аннотации: «Однажды Пушкин в приступе вдохновения рассказал в петербургском салоне историю одного беса, который влюбился в чистую девушку и погубил её душу наперекор собственной любви», - и задумалась, знакома ли вообще повесть оному «реконструктору». А посему рассматривать что-либо в этом труде всерьёз не считаю нужным.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
"Оглавление" по циклу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь