Итак, прогуляемся по Васильевскому острову и посмотрим на «уединённый домик»?
Видимо, в конце своей Михайловской ссылки Пушкин составляет список задуманных им драматических произведений:
«Скупой
Ромул и Рем
Моцарт и Сальери
Д. Жуан
Иисус
Беральд Савойский
Павел I
Влюблённый бес
Димитрий и Марина
Курбский».
Часть из этих замыслов была осуществлена, часть так и осталась нереализованной. Меня интересует третья строка от конца – «Влюблённый бес». Интересует, потому что, скорее всего, имеет она какую-то связь и с «Домиком», и с записью плана ненаписанного произведения с тем же заглавием, сделанной, как считают пушкинисты, в 1821—1823 годах, а опубликованной впервые в 1922 году:
«Москва в 1811 году. Старуха, две дочери, одна невинная, другая романическая — два приятеля к ним ходят. Один развратный; другой В<люблённый> б<ес>. В<люблённый> б<ес> любит меньшую и хочет погубить молодого человека — Он достаёт ему деньги, водит его повсюду. Наст<асья> — вдова ч<ертовка>. Ночь. Извозчик. Молод<ой> челов<ек>. Ссорится с ним — старшая дочь сходит с ума от любви к В<люблённому > б<есу>».
Т.Г.Цявловская, используя эти записи, рисунки Пушкина из «кишинёвской тетради» (я привожу некоторые из них в статьях о повести) и обрывочные стихотворные наброски, реконструирует замысел «романтической поэмы». Насколько это верно, сказать трудно. Меня интересует сходство этого плана с повестью Тита Космократова.
Позволю себе ещё раз указать, как он вспоминал о «Пушкине, мастерски рассказавшем всю эту чертовщину уединённого домика на Васильевском острове, поздно вечером, у Карамзиных, к тайному трепету всех дам...» Титов указывает, что Александру Сергеевичу принадлежит «честь… главной нити рассказа».
В интернете нашла иллюстрации, как было указано, из комикса по повести (художник Н.М.Смирнов):
О чём же он? В начале повести мы узнаём о мирной жизни героинь рассказа: «Несколько десятков лет тому назад, когда сей околоток был еще уединённее, в низком, но опрятном деревянном домике, около означенной возвышенности, жила старушка, вдова одного чиновника, служившего не помню в которой из коллегий… Вдова вскоре нашла себя принуждённою продать всё, кроме дома, и жить малым денежным достатком… Всё ее семейство составляли дочь и престарелая служанка, бывшая в должности горничной и вместе кухарки… По праздникам в церковь; по будням утро за работою; после обеда мать вяжет чулок, а молодая Вера читает ей Минею и другие священные книги или занимается с нею гаданием в карты».
Вам это ничего не напоминает?
Жила-была вдова,
Тому лет восемь, бедная старушка,
С одною дочерью. У Покрова
Стояла их смиренная лачужка
За самой будкой…
…Старушка мать, бывало, под окном
Сидела; днём она чулок вязала,
А вечером за маленьким столом
Раскладывала карты и гадала…
…По воскресеньям, летом и зимою,
Вдова ходила с нею к Покрову
И становилася перед толпою
У крылоса налево.
«Домик в Коломне», думаю, узнали все. Описание быта женщин очень даже сходно (говорю сейчас о сюжете, не касаясь нюансов изложения)
А дальше идёт рассказ о двух друзьях, посещающих этот дом… Ещё раз посмотрим на приведённый выше план, набросанный Пушкиным. Конечно, есть существенные отличия: Москва, а не Петербург, две дочери, а в повести одна. Нет в повести и вдовы Настасьи (впрочем, есть «графиня И.», тоже вдова, а если принять прочтение «ч<ертовка>», то к ней оно относится несомненно). Довелось прочесть в одной из критических статей: «Кроме того, в повести действительно два приятеля, но если одного можно назвать влюблённым бесом, то второй явно не подходит под описание развратного», - но ведь и добродетельным, даже поначалу, его никак назвать нельзя! Ведь этот«достаточно отдаленный родственник», («Мы условимся называть его Павлом») «принадлежал к числу тех рассудительных юношей, которые терпеть не могут излишества в двух вещах: во времени и в деньгах. Он, как водится, искал и приискал услужливых товарищей, которые охотно избавляли его от сих совершенно лишних отягощений и на его деньги помогали ему издерживать время». И, наконец, находит несколько странного Варфоломея, который «часто наставлял его на такие проказы, какие и в голову не пришли бы простодушному Павлу; зато он умел всегда и выпутать его из опасных последствий; главное же, неоспоримое право Варфоломея на титул друга состояло в том, что он в нужде снабжал нашего юношу припасом, которого излишество тягостно, а недостаток ещё тягостнее — именно деньгами». Напоминаю запись в плане – «Он достаёт ему деньги, водит его повсюду».
Можно ли при таких условиях считать запись планом данной повести? Я думаю, что да. Сравните, к примеру, с первоначальным планом другом повести, прекрасно нам известной: «Метель. Помещик и помещица, дочь их, бедный помещик. Сватается, отказ. Увозит её. Метель. Едет мимо, останавливается. Барышня больна. Он одет с отчаяния в армию. Убит. Мать и отец умирают. Она помещица. За нею сватаются. Она мнётся. Полковник приезжает. Объяснение». Со временем автор внёс в свой замысел коррективы, но общий сюжет остался прежним. И примерно то же самое мы видим здесь.
В дальнейшем план несколько меняется: вместо двух приятелей, которые ходят к двум сёстрам, мы видим любовный треугольник, после того как Варфоломей практически потребует представить его девушке, а она вдруг узнает его: «Черты Варфоломея были знакомы Вере. Два раза, выходя из храма Божия, с душою, полною смиренными набожными чувствами, она замечала его стоящим у каменного столпа притвора церковного и устремляющим на неё взор, который пресекал все набожные помыслы и, как рана, оставался у неё врезанным в душу. Но не любовной силою приковал этот взор бедную девушку, а каким-то страхом, неизъяснимым для неё самой». Здесь уже начнёт действовать «чертовщина», но если отбросить влияние тёмных сил, то мне сразу вспомнится фрагмент другой повести: «Однажды Лизавета Ивановна, сидя под окошком за пяльцами, нечаянно взглянула на улицу и увидела молодого инженера, стоящего неподвижно и устремившего глаза к её окошку. Она опустила голову и снова занялась работой; через пять минут взглянула опять, — молодой офицер стоял на том же месте… Дня через два, выходя с графиней садиться в карету, она опять его увидела. Он стоял у самого подъезда, закрыв лицо бобровым воротником: чёрные глаза его сверкали из-под шляпы. Лизавета Ивановна испугалась, сама не зная чего, и села в карету с трепетом неизъяснимым».
А вот старушке-матери новый гость как раз понравится («она, по своему обыкновению, видела в нем выгодного женишка для своей Веры»). А вскоре мы узнаем об их таинственной беседе за гаданием, когда гость «говорил долго и тихо. Что говорил? Бог весть, только кончилось тем, что она от него услышала такие тайны жизни и кончины покойного сожителя, которые почитала Богу да ей одной известными. Холодный пот проступил на морщинах лица её, седые волосы стали дыбиться под чепцом; она дрожа перекрестилась», однако это не помешает Варфоломею «всё более и более вкрадываться в доверенность вдовы».
А вот дальше и начнутся те самые «вымыслы», которые пленили господина Титова…
До следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
"Оглавление" по циклу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь