Давно не писала в рамках рубрики «невыносимое кино», как, впрочем, вообще ничего не писала. Прости, дорогой читатель, это я не со зла. Просто моя жизнь – это не жизнь в интернете. По большому счету, интернет – это свободное от жизни время ))))
Хотя захотеть что-то написать заставил именно интернет. В шортсах увидела фрагмент из сериала «Тест на беременность» с участием Кристины Орбакайте. Очень удивилась, узнав, что она еще снимается в кино. Вторым удивлением был ее киношный образ: в черном парике она выглядит старше своего возраста. Выглядеть хуже, чем ты есть на самом деле, это для актрисы, конечно, плюс, а вот для певицы, кем Кристина все-таки является – смелый поступок. Ну, и в третьих, по тому кратенькому фрагменту я не заметила какой-то уж плохой актерской игры, наоборот, очень даже убедительно, этакая злобная завистливая стерва…. А я вспомнила ее первую актерскую роль, причем, сразу главную – фильм «Чучело».
Фильм этот я видела, как и другие, о которых я здесь уже писала, только один раз в жизни и ничто и никто больше не заставит его посмотреть второй раз. Это то самое невыносимое кино.
Я училась в 9м классе, когда вышел фильм. Очень хорошо помню, что школа организовала коллективный поход всех классов в кино. Был ли он бесплатным или мы все заранее сдавали деньги, этого не помню, а вот то, что пошли всей школой на дневной сеанс, это точно.
В памяти остался не сам фильм, хотя выходили с сеанса все в очень тягостном настроении, а то, что случилось после фильма. Мы, старшеклассники, были в шоке от того, что уже на следующий день в каждом младшем классе начали выбирать свое чучело. Уж какая там у Роллана Быкова была сверхзадача, не знаю, но фильм сотворил прямо противоположное: он ввел моду на издевательство над слабыми одноклассниками. Наверняка, в других школах было по-разному. Я знакома с женщиной, моей ровесницей, которая при воспоминании о школе, сразу начинает плакать. По ее рассказам, все детство одноклассники издевались над ней из-за ее псориаза, который в детстве никак вылечить не могли, а с возрастом он прошел сам собой. В нашей же сельской школе (большой, на 700 человек) до выхода «Чучела» на экраны ни о каком буллинге речи не было. У мальчишек было по-всякому, они дрались, конечно. Если кто-то давал слабину, того, конечно, доставали регулярно, пока не соберется с силами и не даст отпор. Но вот чтобы травили девочек… Например, в нашем классе были разные дети. Даже на нашем деревенском уровне социальные различия были. Был мальчик, сын райкомовского работника, который одевался лучше всех. Была девочка, дочь очень пьющих родителей и школьную форму ей каждый год покупала школа. Когда я однажды попала к ним домой, я была в шоке от отсутствия постельного белья на кроватях, только полосатые ватные матрасы и все. Сейчас этот мальчик-мажор самый главный наш организатор и объединятор, он все никак не угомонится и снова и снова пытается нас всех, бывших одноклассников собрать в кучу. А, когда я недавно встретилась с той девочкой, дочкой пьющих родителей, я узнала, что у нее очень хорошая семья, трое прекрасных сыновей и уже, не в пример мне, есть любимые внуки. Но не это меня поразило, пока мы общались. А ее бесконечное «когда мамочка была жива», «мамочка мне тогда…», «мамочка»… А у меня-то в памяти осталось только то, что школьную форму ей и ее пятерым сестрам покупала школа и те полосатые матрацы …
Отдельной категорией в каждом классе нашей школы были «интернатовские». Нет, это не были дети сироты, у них всех были родители, вот только жили они не в нашем селе, а в соседних деревнях, где были только начальные школы. А, значит, в каждом 4м классе в нашей школе приходило большое количество новеньких. Кого-то каждый день, после уроков, возили домой на специальном автобусе, а кто-то жил в интернате рядом со школой и домой уезжал только на выходной. Вот поэтому интернатовские. Эти дети заметно хуже учились, они хуже и беднее нас одевались и с ними мы, местные, не очень-то и стремились дружить. Мы как бы держались разными лагерями, не взаимодействуя и пересекаясь только вынужденно. Но ни о каком буллинге речи не было. До этого самого «Чучела». После просмотра фильма нам, старшеклассникам, то и дело приходилось заступаться за младшеньких, рыдающих от обиды. Учителя тоже увидели эту проблему и даже собрали комсомольское собрание, где просили нас, «взрослых» помочь. Но как мы могли помочь? Только раздавая подзатыльники обидчикам и утешая обиженных словами «не давай себя в обиду»… Но тот самый пресловутый ящик Пандоры уже открылся… ((( И сделал это Роллан Быков.
Те, кто уже читал другие мои статьи из рубрики «Невыносимое кино», уже знает, про кино в них нет почти ничего. А только об эмоциях, которые вызывает лишь воспоминание о нем. Воспоминание, потому что, повторюсь, ничто и никто не заставит меня посмотреть какой-то фильм второй раз.
Вот так короткий шортс с Кристиной Орбакайте вызвал воспоминание о самом первом ее фильме. А воспоминание об этом фильме вызвали мысли о школьной дружбе. Дружбе, в которой не было обиды или предательства, но она закончилась сразу с окончанием школы. Точнее, она закончилась с окончанием жизни.
Я не знаю, дорогой читатель, как ты выбирал себе школьных друзей, я выбирала исключительно по удобству этой самой дружбы. С одной девочкой я дружила только потому, что моя мама дружила с ее мамой и мне очень нравилась подружка моей мамы. О ней, о маме подружки, я подробно рассказала вот здесь. С другой девочкой я дружила только потому, что у ее родителей, школьных учителей, была потрясающая библиотека. И, хотя саму девочку я считала жуткой занудой, я все равно с ней дружила, чтобы иметь возможность читать книжки из ее семейной библиотеки. С третьей девочкой я дружила только потому, что она тоже училась в музыкальной школе и нам было удобно ходить в музыкалку вместе. Просто не скучно тратить время на дорогу. Вот, пожалуй, и все мои подружки. Правда, было очень много друзей мальчишек, но это были друзья моих братьев и соседи. Как то так мы поселились, что девочек в соседях почти не было, а вот мальчишек было хоть завались, вот и приходилось и дружить и ссориться именно с ними…
С моей школьной подружкой Валей Карасевой мы родились в одном селе с разницей в один месяц: я в апреле, она в мае. На всех ясельных и детсадиковских фотографиях мы обе присутствуем в кадре. Истории отдельных кадров в детском саду я даже посвятила целую статью вот здесь. На этих кадрах мы с Валей, как говорится, крупным планом и свои коварные планы я строила именно в отношении нее)))
Дружить с ней мы начали в восьмом классе и тоже, можно сказать, из-за определенного удобства. Именно в восьмом классе к нам в школу пришла молоденькая учительница химии, которую назначили в наш класс классным руководителем. И она, молодая и прогрессивная, наконец-то разрешила нам всем садиться по желанию – кто с кем хочет. А я с самого первого класса сидела с мальчиком, с Сашей Полозковым. Других одноклассников время от времени друг с другом рассаживали, а вот нас с Санькой почему-то никогда не трогали, хотя мы оба каждый раз этого категорически требовали. Зачем требовали, понятия не имею, мы друг к другу очень хорошо относились, но, видимо, так было положено: требовать и все тут!!! И вот, наша Надежда Михайловна нам всем заявила: садитесь, кто с кем хочет! А я понятия не имела – с кем я хочу сидеть, я всю жизнь только Сашку Полозкова рядом с собой видела. Я зависла, стоя посреди класса. Валя тоже зависла, но по другой причине: она вообще никогда не проявляла никакой инициативы. Она никогда первая ни с кем не заговаривала, ни к кому не приставала и поэтому просто стояла и ждала – захочет ли с ней кто-нибудь сидеть. Так получилось, что мы обе зависли около свободной парты в среднем ряду, прямо посередине этого самого ряда. Я кивнула ей на свободную парту «Давай?», она кивнула в ответ. Вот так мы и оказались за одной средней партой в среднем ряду на все три оставшиеся года нашей школьной жизни.
Не поймите не правильно, Валя не была какой-то безвольной и закомплексованной, она была в высочайшей степени деликатной. Я это поняла с возрастом, вспоминая нашу с ней дружбу. В детстве же такое качество, как деликатность, по-моему, вообще в словаре отсутствует. Уж у подростка точно.
Не смотря на то, что мы всю жизнь с ней жили бок о бок в одном селе, и даже наши отцы были родом из одной деревни, а, значит, и наши предки попали в Сибирь из одного и того же района Черниговской губернии (получается, мы с Валей были земляками в кубе))), мы жили в очень разных семьях. И дело даже не в том, что мой отец был водителем, а её печником. Те, кто жил в деревне, знает, насколько уважаемым человеком был в любой деревне хороший печник. А дядя Боря, Валин отец был не просто хорошим печником, он был единственным печником на всю округу. Вот только, если мой отец был 1940-го года рождения, а дядя Боря был 1905-го года рождения!!! Он был ровесником моего деда. То есть, когда Валя родилась, дяде Боре было 63 года. А тете Фросе, Валиной маме в 1968м году, когда мы родились, было 44 года. И при этом у Вали была еще младшая сестренка. Да, у Валиных родителей это был второй брак. Я знала, что у дяди Бори от первого брака был сын 1942-го года рождения. И, когда Виктор приезжал к ним из своего Свердловска, я в гости к Карасевым не ходила, я его боялась. Ну как это так может быть, чтобы родной брат учился в одном классе с моим дядей?... Какой же это родной брат, если это очень взрослый дядька?...))
Никогда не забуду свой шок, который я испытала, когда задала Вале вопрос: «а почему дядя Боря не воевал?». Историю своего деда я тогда уже знала и даже уже ее описала вот здесь. Нам, тогдашним школьникам, совершенно справедливо казалось, что воевали в Великую Отечественную все, а дядя Боря, ровесник деда, не воевал. А Валя мне ответила: «Его не призывали из-за того, что он у Колчака воевал…» Что??? У какого Колчака??? Того самого Колчака, который сам себя провозгласил правителем Сибири??? Мы же это по истории проходили. Где учебник истории и где дядя Боря? Он же вот, только что из дома на улицу вышел… или, наоборот, с улицы только что в дом вошел. Он же вот – реальный, живой и настоящий, а не какой-то учебниковый Колчак. И Валя мне рассказала про принудительную мобилизацию в армию Колчака, которая проводилась в нашем районе и под которую попал дядя Боря, будучи подростком. Я не знаю – сколько времени он провел в колчаковской армии, каким образом в ней пришлось ему воевать, были ли какие-то репрессии после, но именно поэтому на войну дядю Борю не призывали.
Про тетю Фросю я знаю еще меньше. Когда несколько лет назад в нашем районе отмечали её 95летие и в интернете писали о ней, как о старожиле села статьи, я узнала, что она родом из Брянской области. Я всегда была уверена, что она родом откуда-то из Украины, потому что у них в доме было все пронизано украинской культурой. Именно по Валиным детским фотографиям я узнала, что такое вышиванка. Тетя Фрося одевала своих маленьких дочек именно в такую одежду, вышитую своими руками с украинским национальным колоритом. В деревне, где родился мой отец и где жил мой дед (откуда был родом, повторюсь, и дядя Боря) было тоже очень много украинского. Тот же суржик, который меня очень веселил, кухня, причем не только с борщами и варениками, этого в любом доме хватало, самом русском. Разные варианты галушек, например, не были чем-то редким. Но вот вышиванок в отцовской деревне я не видела вообще. Значит, это было исключительно тети Фросиным.
Особенной Валина семья мне казалось не только потому, что родители были такими «старенькими», а еще и потому, что дядя Боря никогда с семьей своей не разговаривал. За те три года нашей дружбы, когда я постоянно была у них в гостях, я, по-моему, ни разу дяди Бориного голоса не слышала. Они тоже с ним не разговаривали. Мне было это очень странно: в то время, когда в моей семье был главным отец и все решал только он, в Валиной семье как будто жили тетя Фрося с девчонками и дядя Боря – вроде бы вместе, но совершенно друг друга не касаясь. Не знаю, было ли это так на самом деле, мне не у кого сейчас это спросить. Когда мы очень редко встречались с Леной, с младшей Валиной сестрой, мне не приходило в голову у нее спросить, не в той степени мы были друг для друга, чтобы задавать такие интимные вопросы. Да и не виделись мы уже много лет…
Наше село расположено особенным образом, зажатое между двух озер с экзотическими названиями «Пресное» и «Соленое». )))) И наши с Валей дома располагались фактически напротив друг друга, мой дом выходил огородом на озеро Пресное, а Валин точно также огородом выходил на озеро Соленое. Между нами было три параллельные улицы. Со школы мы шли всегда по очереди, то по моей улице и потом она сворачивала к себе, то по ее и тогда я сворачивала к себе. Получается, каждый раз кто-то из нас провожал другого до дома. И, если оказывалось, что что-то важное не договорили, тогда нужно было зайти домой и договорить. Сами понимаете, что не договорить, не успеть, случалось почти всегда, уж так в этом возрасте случается – все очень важное и важно обязательно договорить.
Мы сами с Валей были очень разными. По подростковым меркам она была тихоней, а я этакой звездой на всю школу. Мне учеба давалась очень легко, а она рыдала после каждой плохой отметки. Сначала я этого не понимала, чего так убиваться, двойкой больше, двойкой меньше, завтра исправишь, делов-то. И только потом я поняла, что для нее это действительно «делов». Учеба ей давалась с большим трудом, те домашние уроки, которые я делала лишь потратив время на скорость написания чего-то там на бумагу, она делала вечерами напролет. Причем, сама, без всякого тети Фросиного наущения. Узнав Валю поближе, я стала испытывать к ней колоссальное уважение из-за этой целеустремленности – учиться не хуже других, затрачивая на это колоссальные ресурсы. Если мне было достаточно прочитать параграф учебника один раз, чтобы завтра оттарабанить его на отлично, она была вынуждена весь вечер его зазубривать. Вот поэтому и плакала после каждой двойки или тройки, осознавая, сколько времени и сил ей придется затратить, чтобы исправить оценку. Мы обе не были красавицами, обе были, что называется, кровь с молоком, но тоже совершенно разными: я русоволосая и сероглазая, а она, как смоль черная – и волосы и глаза. Я все время комплексовала из-за своих коротких ресниц, а у нее ресницы были длиннющие, но совершенно прямые. Из-за этих длинных и прямых ресниц на всех фотографиях кажется, что у нее маленькие глаза, что на самом деле было не так.
Я изо всех своих девичьих сил ненавидела спорт, а она была лыжницей. Участвовала во всех соревнованиях, которые только проводились. И я сопровождала, ждала, болела за нее и каждый раз бурчала, как она задолбала меня своими лыжами, я замерзла, я хочу домой… А она ходила на все концерты, где я пела и ждала меня за кулисами.
Она была тихоней, но не безвольной. Вспоминая нашу дружбу, я не могу сказать, что я была лидером, а она ведомой, вовсе нет. Просто все, что я делала громко, она говорила очень тихо: «нет». И уж если сказала, то хоть убейся, уговаривать бесполезно. Были в нашей дружбе и явные противоречия, например, индийское кино. Я его терпеть не могла, называла отцовским термином «мультики», а Валя просто обожала. И я была вынуждена ходить с ней на все сеансы, а то и не по одному разу. И, что меня особенно злило, она каждый раз рыдала! Рыдала самозабвенно, размазывая ленинградскую тушь для ресниц по всему лицу. Очень хорошо помню, как захожу за ней, вижу, как она красится и с раздражением говорю: «Опять же будешь рыдать, зачем красишься?» А она радостно мне говорит, оторвавшись от зеркальца: «Я твердо решила: сегодня я плакать не буду!!!!» И потом мы идем из клуба и я распекаю её за невыполненное обещание. Опять рыдания в голос и размазанная тушь по лицу…
21 мая 1984го года мы отмечали Валины 16 лет. Настроение было великолепным, погода прекрасная, 9-й класс заканчивается, через неделю каникулы и при этом никаких экзаменов. Тетя Фрося испекла какой-то пирог, еще чего-то наготовила и мы наелись от пуза всякой вкуснятины. Потом тетя Фрося достала фотоальбом и мы начали рассматривать детские фотографии обоих девчонок. И вот тут я сделала тете Фросе комплимент по поводу девчоночьих вышитых нарядов. Конечно, ей было это приятно и она начала рассказывать, как ей нравилось дочек красиво одевать, когда ни у кого не было такой красивой одежды и рассказала историю, которая нас тогда насмешила, а я потом вспоминала всю жизнь. Вале было три годика и они с тетей Фросей ехали где-то куда-то в поезде. К ним в купе подсаживается цыганка и разглядывает вышитый Валин наряд. А потом выдает фразу: «Зря наряжаешь…Осмнадцати годочков завянет твой цветочек…» Боже, как мы хохотали над этими словами. Что называется, смешинку поймали. Лена нас младше была на два года и тоже принимала участие в веселье. Мы обсудили – какой Валя цветочек, все названия перебрали. Потом начали выяснять «осмнадцать» - это сколько? И сколько осталось времени до увядания? В общем, это было что-то невероятное, столько девичьего веселья из-за одной только фразы…
Уже в сентябре, в начале 10 класса, то есть через 4 месяца после того нелепого веселья, я Вали заболел живот. Ну, заболел и заболел. Выпей анальгин или парацетамол, попарься в бане…рецептов лечения в деревне не так много. А живот болит и не проходит. И вот однажды, в среду, когда в расписании стояли физика, химия, алгебра и еще какая-то мура, по которой я не сделала уроков, я придумала выход. Я заявила Вале: «Хватит терпеть боль, пошли в больницу!» Мне очень сильно не хотелось идти на уроки и я потащила ее к нашей классной: «Надежда Михайловна, у Валюхи который день болит живот, а она в больницу идти не хочет. Можно я её свожу?...» Классная согласилась, пообещала отпросить у всех учителей, в общем, сделала именно то, на что я и рассчитывала, когда затевала этот поход в больницу.
Мы очень долго сидели в очереди к хирургу. Дядька он у нас был легендарный. Насколько хороший врач, настолько же грубиян и хам. Валя зашла к нему в кабинет, ее долго не было и через некоторое время я услышала его повышенные интонации. Чего-то он на Валю орал. Я поразилась – из-за чего можно орать на человека, который в принципе не умеет громко разговаривать? Через некоторое время они оба вышли из кабинета. Точнее, хирург вылетел весь какой-то разъяренный, а Валя вышла за ним совершенно растерянная. Я кинулась к ней, но она махнула рукой и поспешила за врачом в другой кабинет с табличкой «Гинеколог». Там тоже некоторое время была тишина, а потом опять начался ор. Я четко расслышала только женский крик: «Да какая беременность, если я вам говорю, что она девственница?...»
В общем, домой я пошла одна. Валю положили в больницу. Надолго. В смысле ее жизни – навсегда.
Сначала сделали одну операцию, через некоторое время вторую. Она лежала в нашей сельской больнице, в Ишиме, в Тюмени. Диагноз «рак» ей никто не ставил, во всех бумажках было написано «киста яичника». И она, когда приезжала на короткое время домой, с обидой мне говорила: «Как меня бесят все эти деревенские сплетни. Все твердят, что у меня рак. А у меня не рак, я знаю, я обязательно поправлюсь, вот увидишь. ..» У меня до сих пор сохранились ее письма из тюменской больницы, где она просит отправить ей какую-то книжку, чтобы она могла приготовиться к выпускным экзаменам. Она верила, что до экзаменов она обязательно поправится и боялась просто не смочь их сдать из-за недостаточной подготовки.
Наша классная руководительница, не смотря на свой молодой возраст, добилась у руководства школы, чтобы Вале выдали школьный аттестат, хотя ни один экзамен она не сдавала. Как потом Надежда Михайловна мне говорила, что они, взрослые, уже все понимали и она просто хотела доставить ребенку одну маленькую радость. Валя пришла на вручение аттестатов, а вот на выпускной она не пошла, сказала мне: «Марин, не обижайся, я устала очень…» А я ни о чем не догадывалась, я точно так же, как она верила, что болезнь эта временная и уже скоро все пройдет и, пока я поступаю в свой институт, Валя поедет поступать в свой педагогический, на учителя младших классов.
Я сдавала вступительные экзамены в Челябинске, когда в один из междугородних разговоров с домом мне мама очень осторожно сказала: «Доча, я не знаю, успеешь ли ты… Валя умирает…» А я очень разозлилась на нее за эти слова, посчитала, что моя мама уподобляется деревенским сплетникам, повторяет их слухи.
Я вернулась из Челябинска домой 23 августа счастливая, поступившая в институт, жутко гордая от того, что я теперь студентка. Мама, рассказывая новости, сказала, что Валя лежит в нашей больнице и спросила: «Пойдешь к ней?» Я, не спавшая всю ночь в дороге, посмотрела в окно, где лил дождь, ответила: «Я так спать хочу. Завтра с утра пойду…» Я так и сделала. С самого утра пошла в больницу. В регистратуре у окошка никого не было. За столом поодаль собрались несколько женщин в белых халатах и что-то кружком вполголоса обсуждали. Я громко сказала: «Здравствуйте! А в какой палате Валя Карасева лежит?...» Они, как по команде замолчали, как по команде обернулись все ко мне и зависли… Я решила, что они не расслышали и повторила свой вопрос. В ответ опять молчание и взгляды, направленные на меня. Потом одна из женщин произнесла: «А ты ей кто?» «Подруга» - ответила я и добавила на всякий случай «близкая…Одноклассница…» И эта женщина, которую я, конечно, знала и знала, что она работает здесь санитаркой, а вовсе не врачом и даже не медсестрой, тихо говорит «Умерла она полчаса назад…». И вот тут я позволила себе то, что никогда не позволяла раньше: «Ты что несешь? Ты что, не опохмелилась сегодня?» Та женщина санитарка была неравнодушной к алкоголю, все село об этом знало, но посметь себе это в глаза кому-то сказать я точно тогда еще не умела. И то, как эта женщина отреагировала на мои слова, меня больше всего убедило, что она сказала правду. Она никак не среагировала на мою грубость, ни на «ты», ни на обвинение в алкоголизме. Я поняла, что именно Валину смерть они, стоя кружком вокруг стола и обсуждали в тот момент, когда я к ним обратилась. Не каждый день умирают 17летние девчонки.
А я опоздала. Если бы я не поленилась прийти вчера, я бы застала ее. Как потом мне рассказали, до последней минуты она была в сознании. Врачи уже все понимали и заранее попросили двух деревенских женщин быть с Валей в одной палате, предупредив их. Как нашей классной с вручением аттестата, врачам тоже хотелось, чтобы Валя не была одинокой в палате, чтобы чувствовала себя такой же временно заболевшей, как и эти деревенские тетки. И в 6 часов утра 24 августа Валя проснулась, села на кровати, уперлась затылком в стену и тихо замычала «мммм». Одна из теток кинулась к ней: «Валюша, ты чего?» А она, не открывая глаз, произнесла «Мамочка моя, как умирать не хочется….» Через два часа ее не стало…
После похорон поминальные столы накрывали прямо на улице рядом с домом, т.к. и сам дом и двор Карасевых были крохотными. Дядя Боря из дома не выходил, хлопотали только тетя Фрося и Лена. Мы, одноклассники, все враз съехавшиеся, поступившие кто куда, не могли горевать. Мы то и дело начинали галдеть, рассказывая про свои приключения кто в Тюмени, кто в Омске, кто в Свердловске, кто в Челябинске. Взрослые односельчане подходили к нам со словами «Миленькие, потише…» Мы осекались, потом опять забывались….
Дядя Боря пережил дочь на два года. Он умер в 1987м, в 82 года. Тетя Фрося умерла то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году, в 2021м ей всем селом отмечали 95 лет. Лена, младшая сестра, стала учителем.
Еще несколько лет Валя мне снилась. Причем, во сне я четко осознавала, что она умерла и пыталась расспрашивать её, как там у них все устроено. Сны были яркими, некоторые из них я помню в мельчайших подробностях. Так однажды Валя мне сказала, что начала встречаться с мужчиной. Правда, он сильно взрослый. На что я спросила ее: «Валюш, а он знает про тебя?» А она засмеялась в ответ: «Конечно, знает, он такой же, как и я. Правда, он всего две недели в земле лежит…» Потом был очень странный сон. Как будто я стою в огромном холле, подобном нашей второй городской больнице, у меня в руках огромный бумажный кулек с печеньем. Именно кулек, свернутый конусом и песочное печенье с горкой в этом пакете. Я стою и думаю: «зачем Валюхе столько печенья? Что она с ним делать будет?..» и тут же успокаиваю себя : «да угостит кого нибудь»… И тут вижу, что по лестнице спускается Валя в цветном фланелевом халате и останавливается, как бы решая – идти ей ко мне или нет? Я бросаюсь к ней: «Валюш, привет!» Начинаю пихать ей свой кулек с печеньем, а она молчит, смотрит на меня и отодвигает кулек от себя. Я не рассчитываю, что она кулек не возьмёт и он падает на пол… Печенье рассыпается по полу и его так много. Плиточный пол в клетку и печенье на нем. А Валя разворачивается и уходит от меня. Молча. Сон мне приснился, когда я была в деревне у родителей и я сразу кинулась маме рассказывать: «Мам, Валюха на меня за что-то обиделась….» Мама знала про все мои сны и не удивилась. Мы начали перебирать – что я могла не то сделать, чтобы оскорбить ее память и ничего не смогли придумать. Я проделала все, что народными традициями предписывалось сделать в таких случаях (я, атеистка и комсомолка, хоть и бывшая) – сходила на кладбище, раздала милостыню, всякие там крупы для птичек и мышек насыпала везде, где было нужно это сделать. Ничего не помогло, Валя перестала мне сниться.
И лишь когда я родила сына, когда уж про что-что, а про свою подругу я точно думать не могла (если утверждается, что сны это всего лишь производная того, чем мы заморачиваемся пока бодрствуем), она снова мне приснилась. Она начала меня поздравлять, сказала, что очень-очень рада за меня. А я перебивала ее и спрашивала: «Валечка, ты где столько времени была? Ты за что на меня обиделась? Прости меня, пожалуйста…» А она в своей тихой манере, как всегда у нас было, когда я говорила на повышенных, а она всегда тихо мне отвечала: «Да не выдумывай, ни на что я не обиделась…» И опять что-то там желать и мне и моему сыну…
Чтобы больше ни разу не присниться… Но я больше не переживаю за это, она сама мне сказала, что ни на что не обижается. Просто, видимо, так нужно.
Зато, когда мне кто-то говорит, что боится смерти, я всегда думаю: «А чего бояться-то? Там же такие хорошие люди. Там моя подружка, там мои мама и папа…» И, как сказала еще одна моя подружка: «Люди такие придумщики, если бы там было плохо, они бы давно уже придумали, как оттуда сбегать. А, раз не сбегают, значит, там лучше…» )))) Мои подружки они такие, я им верю, иначе бы и не дружила. Ой, пожалуй, это повод открыть еще одну рубрику, про женскую дружбу. Мои подруги этого заслуживают…))))))
Грустный, тяжелый фильм «Чучело», а вот сколько воспоминаний вызвал, аж на 12 страниц вордовского документа. Воспоминаний хоть и грустных, но светлых. Светлая память моей доброй подружке Валечке, Валентине Борисовне Карасёвой. Ох, и любили нас поддразнивать одноклассники за наши фамилии: одна Карасёва, другая Баранова. Однажды мы в классе устроили конкурс карикатур и одноклассники изобразили нас на фоне вывески магазина «Мясо-Рыба»)))))
Есть и другие, совершенно невыносимые для меня фильмы, где точно так же, как и здесь о самом кино – чуть, а вот воспоминания всяких разных – прорва.
Невыносимое кино «Калина красная»
Невыносимое кино «Белый Бим, Черное ухо»
Невыносимое кино «Мусульманин»
Невыносимое кино «Семьдесят два метра»