Эта серия текстов будет посвящена музыкантам, поучаствовавшим в записи альбома моего музыкального проекта FILUM. К сожалению, ко времени выпуска самого альбома, нельзя с уверенностью сказать о том, жив ли проект и будет ли он продолжаться, но все музыканты коснувшиеся его своим талантом несомненно обогатили его звучание.
Первым будет интервью музыканта, оставившего самый заметный и объёмный вклад в запись.
С Григорием Козловым мы познакомились ещё в 2020-м году, до того, как группа дала свой дебютный концерт. Так получилось, что много воды утекло с тех пор и состав группы неоднократно менялся, но вот Григорий продержался до финиша.
Но и без участия в FILUM музыкант успел прожить насыщенную музыкальными событиями жизнь. В 90-е он варился в самой гуще российского хеви-метал движения, играя в разных металлических коллективах, именно с ним, например, легендарная группа Archontes записала свой дебютный альбом — «Concerto For Little Darkness & Orchestra». Затем Григорий стал участником «золотого состава» группы Монгол Шуудан, записав с ними три самых известных альбома: «Истина», «Alive» и «Абрикосы». Кстати, его, ещё молодого музыканта, можно видеть на многочисленных видео с группой той поры: Монгол Шуудан часто попадал на экраны телевизоров.
Разговор с музыкантом имел целью раскрыть грани его творческой личности через призму увлечения музыкой.
Я: Первый вопрос такой: у тебя семья музыкальная была?
Григорий Козлов: Нет.
Я: То есть музыку никак никто не слушал?
Григорий Козлов: Нет, почему? Слушали… Я из семьи дипломатических работников, в детстве много жил в капиталистических странах, даже в школу ходил там. По меркам Советского Союза это было круто. Отец очень много слушал музыки. Очень много! У него была колоссальная аудиотека на кассетах — это при том, что тогда только ещё появлялись аудиокассеты (конец 70-х). У нас была также очень большая коллекция винила.
Поскольку у него была возможность покупать, у нас была на конец 70-х, начало 80-х, большая аудио-система с большими колонками — AKAI — как сейчас помню — с виниловым проигрывателем, с двух-кассетником, с усилителем, ресивером и т.д. И, как сейчас я помню, в основной массе в этой аудиотеке были записи модных на тот момент диско-коллективов Запада, причём я не могу вспомнить даже названия: в СССР их тогда никто не слушал. Было большое количество германо-язычных записей, потому что мы жили в Швейцарии. Всё это было очень высокого качества с точки зрения продюсирования, — сейчас я это понимаю — хотя и неизвестных на сегодняшний момент. И, конечно, было большое количество записей советской эстрады. Что такое советская эстрада? Например, у него была вся аудиотека Высоцкого, много записей Муслима Магомаева, Людмилы Зыкиной, Пахмутовой и Добронравого — серьёзная, интересная композиторская музыка. Я был окружён музыкой: он постоянно что-то слушал. Причём у него была традиция — он каждый год — тогда был институт телевизионных концертов «Песня года» — записывал с телевизора на эту свою аудио-систему, на аудио-кассеты все концертные номера, ручкой писал, где кто поёт поминутно, чтобы ставить, перематывать, слушать любимые песни. По этому поводу он был очень заморочен. Но с точки зрения того, чтобы были у меня в роду музыканты — я, честно говоря, зная своих предков на три поколения, могу с уверенностью сказать, что таких людей не было. Ну, может, только гармонисты в деревне.
Я: Понятно, фоном вокруг тебя звучало много музыки разнообразной, а когда появилась тяга самостоятельно выбирать себе музыку? Ты помнишь этот момент?
Григорий Козлов: Конечно. Когда я вернулся в Советский Союз из Швейцарии на короткий период, родители меня определили в школу-интернат. Есть единственное такое учебное заведение в стране — школа-интернат управления делами МИД для детей дипломатических работников. Он находится в Подмосковье, он до сих пор работает. Там находятся дети тех работников, которые вынуждены уезжать в командировки. И, когда я туда попал, там, естественно, были моменты, когда мы — дети — жили там без родителей: учились, питались, ночевали. Мы все варились в одном котле: палаты, пацаны. Два-три класса — все вместе, все одного возраста, максимум, два класса разница. Был парень один со мной в палате — к счастью, мы знакомы до сих пор, он хорошо себя сейчас чувствует, давно не музыкант — он был красавчик, подвижный, хулиганистый — все девчонки его любили. Он, конечно, на гитаре за 40 рублей изображал что-то «кудрявое». Я ему говорю: «Андрюха, научи меня, покажи, как играть на гитаре». Он показал мне как играть три блатных аккорда, какие-то песни, штук десять. У всех тогда были песенники: в тетрадочках записывали «Am, Dm…» — я переписал себе весь его песенник — эти песни играл. Мне это быстро наскучило.
Я: Сколько тебе лет тогда было?
Григорий Козлов: Это мне исполнилось четырнадцать лет.
И потом в мою жизнь вошла группа «Metallica» благодаря одному парню. На меня это произвело колоссальное впечатление, потому что это был 1986-й год — только вышел их легендарный альбом «Master Of Puppets», даже помню, что мы ждали его выхода.
И когда я услышал этот альбом, у меня перевернулось в голове, я не понял, как это всё может так звучать, как это гитара так звучит, как построена так композиция? Я, конечно, не задавался тогда такими глубокими вопросами, — формулировал проще. Как играет барабанщик? Как это всё подаётся! Я просто был раздавлен.
Я, конечно, начал увлекаться такой музыкой. В магазине «Рондо» — пока ещё существует такой магазин на углу Неглинной и Пушечной улиц, сейчас его уже продают, к сожалению. Это был самый известный в Москве музыкальный магазин в то время. Около него существовали развалы спекулянтов, продававших перепечатки пластинок, журналов, ксерокопии и так далее. Я нашёл ноты «Metallica». Оттуда началось моё познание нотной грамоты. Я купил ноты трёх альбомов: «Ride The Lightning» и «Master Of Puppets», «Kill Em All», всё разучил, кроме соло Кирка Хэммета. Всё вычёсывал — всё играл. Мне было очень интересно. Мне было интересно не просто играть, было интересно как это устроено: почему вот эти ноты вот так вот складываются. Я разобрал настолько досконально, что начал углубляться дальше в музыку — я полез в гармонию. Рядом с «Рондо» был магазин «Ноты» на Неглинке, чуть дальше, за Центробанком. Я купил книжки там: «Элементарная теория музыки» и «Гармония». Начал это читать. Сначала, когда только открыл эти учебники — ничего не понимал. Но помаленьку стал углубляться и понял, что музыка это не столько бесформенный поток эмоций, сколько сформированный в поток сознания, причём этот пласт сознания должен быть настолько глубоким, чтобы рамки этого потока максимально раздвинуть. В общем, у меня начала появляться структура музыкальных знаний. Что такое аккорд, как он строится, как его можно обыграть, как сделать тяготения.
Я: Это какой возраст у тебя уже был?
Григорий Козлов: Шестнадцать-семнадцать лет.
И вот. Я как-то повяз в этой рок-музыке. И там в интернате мы создали рок-группу в итоге. Так как интернат хорошо был обеспечен даже для Советского Союза — всё было, вся аппаратура, был человек, который этим всем заведовал в местном Доме Культуры. Нам всё выдали — мы там устраивали репетиции.
Я: А играли что?
Григорий Козлов: Играли свою музыку. Только сами сочиняли. У меня даже есть ноты: я писал ноты этой музыки тогда, сам. У меня до сих пор дома лежат эти нотные тетради. Причём, записывал я ноты прямо партитурами, за исключением только барабанных партий — даже вокальную партию туда писал: я пел в группе. Это были тексты на злобу дня, как тогда было модно. Эзоповым языком про партию и народ — как у всех в то время. Но только по музыке это всё с перегруженными гитарами. Мы устраивали концерты. На нас стали собираться люди. Даже проводили аудио-запись — микрофон ставили в зале. Аудио-альбомы записывали такие, подпольные. Обычно собирался полный зал — там 400 человек помещалось. Таких получалось несколько концертов в год. Продолжалось такое последних моих два года учёбы там. Даже приезжали посмотреть концерты люди из родственного нам интерната Министерства Внешней Торговли: эти два учебных заведения рядом. Мы в то время уже гремели, по крайней мере в этой локации, так вот к нам приезжали эти ребята оттуда, школьники тоже, «показить» — показать «козу», потрясти «хаерами». В этой локации нам можно было это делать — никто никого не гонял. Воспитатели и классные руководители за нами послеживали, но, понятно, нас они не могли поругать, потому что наши папы быстро могли сказать им: «увольняйтесь».
Естественно, я из интерната ездил за границу к родителям временами, и когда к ним приезжал, то мы тоже выступали там для сотрудников посольства СССР, но мы, правда, делали другую программу для этих концертов — это были кавера на такие группы, как «Воскресенье».
После завершения учёбы я сразу пошёл служить в советскую армию. Первые полгода «учебки», конечно, не в счёт, но, когда меня оттуда отправили в полк, я быстро сориентировался и нашёл ДК в гарнизоне. Мы разузнали, что там есть аппаратура, — конечно, в каждом гарнизоне есть ДК, в каждом ДК гарнизона есть какая-то аппаратура, звукоусиление, даже барабаны какие-то, и сколотили коллектив — человек девять. Я был гитаристом опять и даже пел что-то. Это был исключительно кавер-коллектив — мы пели песни групп: «Алиса», «ДДТ», «Кино», «Наутилус-Помпилиус». Кстати, перед тем как я в армию пошёл, этот пласт коллективов русского рока начал мне тоже взрывать мозг изнутри. Я, вдруг, услышал, что есть высокая поэзия, применительно к «Наутилус-Помпилиус» и, применительно к тому же «Наутилус-Помпилиус», очень высокое композиторское искусство.
Шевчук пленил меня своей мелодичностью. Насколько человек сочетал «немелодику» с мелодикой при его вокальных данных и всём, что было сделано вокруг него, составляло, на мой взгляд, шедевральную картину.
А вот Кинчев, по моему мнению, — великий мыслитель. Мы с ним, слава богу, позже очно познакомились. Он не музыкант в моём понимании — он мыслитель, художник. Я бы так его для себя определил. А вот Цой мне в то время не казался чем-то особенным. Я бы хотел, чтобы народ сейчас чаще переслушивал старые альбомы «Алисы». Вот это мне было бы приятнее, потому что, на мой взгляд, Кинчев был талантливее, чем Цой.
Так вот, возвращаясь к нашему армейскому музыкальному коллективу. Выступлений, конечно, было немного, но мы регулярно собирались: репетировали, пели. У нас были достаточно серьёзные клавиши, две гитары, барабанщик, бас-гитарист, вокалист — у нас был полноценный ВИА. Я там нашёл гитару а-ля «Лес Пол», вероятнее всего чешского производства. Она была с сингл-катом, с переключателем сверху и с очень низкой посадкой струн. Меня это просто пленило, мне настолько стало удобно играть, ведь в то время ещё были очень распространены электрогитары советских фабрик.
Музыкальная армия на этом, в общем-то, и закончилась.
И вот здесь, наконец, началась моя бас-гитарная жизнь. Почему? Потому что я нашёл по объявлению в газете «Из рук в руки» одного парня. Он жил на Речном Вокзале, был гитаристом, играл тяжёлую музыку и искал басиста. Ну я присоединился к нему.
В тот год в стране проводилась приватизация, и всем раздавали по паспортам приватизационные чеки номиналом в 10 000 рублей по деньгам на начало 90-х годов. Помню, ещё в армии мне выдали приватизационный чек на мой военный билет, а когда я пришёл из армии, то получил по паспорту ещё один “ваучер”. И когда понадобилось купить музыкальный инструмент — бас-гитару — я успешно эти ваучеры продал с рук в метро по номиналу, и купил в «Мире музыки» на «Маяковке» четырёхструнную чешскую бас-гитару «Diamant» — сингл-кат а-ля «Лес-пол» черного цвета.
Играл медиатором, но играл уже быстро, мощно, поскольку у меня была хорошая гитарная подготовка. По этой причине я потихоньку уже начинал цениться как бас-гитарист. С этим коллективом мы долго не играли.
Потом я попал в существующий до сих пор коллектив и стал одним из его родоначальников. Коллектив называется «Archontes», и считается одним из прародителей российского спид-метал. Они были увлечены такими группами как: «Halloween»,
«Gamma Ray»
— мелодический софт-металл — немецкие группы.
У них гармония, очень понятная, очень позитивная, очень мощная, маршевая, которая на обычный слух простого обывателя ложится всегда хорошо, при этом через хороший звук, через мощные рифы, хорошее звукоизвлечение, мощные барабаны, прекрасный вокал. Для меня новый мир вдруг опять открылся. Это был 1993-й. Как раз в тот момент у меня появились первые ученики на бас-гитаре. Я тогда наклеивал рукописные бумажные объявления при входе в нотный магазин на Неглинке, где были эти развалы спекулятивные.
Вместе с «Archontes» мы записали их дебютный альбом, с которого всё у них началось. Было это на студии во Внуково. Тогда я впервые столкнулся со студийной работой в своей жизни.
Андрей «Архонт» Федоренко - вокалист, клавишник, автор песен и текстов
Евгений «Ханс» Савостьянов - гитара
Александр Риконвальд - гитара
Григорий Козлов - бас
Владимир Латинцев - барабаны
Я: Какие впечатления у тебя остались от записи в студии?
Григорий Козлов: Меня поразило, что это какой-то свой мир с большим количеством оборудования, в котором я не понимаю ровным счётом ничего, но каким-то образом на эту магнитную ленту выдаётся звук, который можно печатать на виниле. Там, помню, стоял колоссального размера студийный пульт, отдельная комната для записи барабанов, либо инструментала. Второе впечатление — это жёсткий тайминг. Потому что мы сами платили деньги за студию и нам нужно было укладываться во время. Студия, конечно, вскрыла некоторые проблемы, с которыми сталкивается вероятно любой молодой коллектив, как например то, что барабанщик не может играть под метроном, или нюансы в аранжировке, которые приходилось додумывать прямо в студии. Несмотря на все трудности, у нас родился прекрасный магнитный альбом на аудиокассете, но уже студийного качества. После записи мы поиграли ещё какое-то количество концертов и про нас стали писать в журналах, в частности в «Music Box», мы стали участвовать в аудио-сборниках. Это всё начало 90-х.
Это были уже, прям, глянцевые журналы — всё про музыку, а-ля «Metal Hammer». Мы стали участвовать в сборниках — очень много тогда выходило сборников: такие группы как мы, записывали по одной-две песенки — выпускался аудио-сборник и продавался. И мы в таких сборниках участвовали вместе с «Арией», «Мастером», «Легионом», «Железным потоком», «Hellraiser», «Чёрный обелиск» — с топом металлической сцены страны. Это всё начало 90-х.
В тот период я очень много стал слушать академической музыки. И в одно время сильно запал на Альфреда Гарриевича Шнитке, переслушал все его произведения, собрал всю его дискографию. Я даже читал все аннотации к его Concerto Grosso, посмотрел, и прочитал все его интервью. Я по-другому начал смотреть фильмы, в которых он выступал композитором. Когда меня захватила академическая музыка я стал на бас-гитаре играть много классических произведений. Играл Мусоргского, несколько произведений которого хочу и сейчас записать в переложении на бас-гитару. Не обошлось тогда и без “Чардаша” Монти, и “Полёта шмеля” Римского-Корсакова — это всё банальные вещи для бас-гитаристов сейчас. Исполнял тогда и Прокофьева на бас-гитаре, и Шуберта, и даже Шопена. У меня лежат дома до сих пор, купленные в нотных магазинах, фортепианные книжки по всем опусам, этюдам, произведениям. В те годы я ежедневно занимался чтением и разучиванием новых произведений, занимаясь порой по 8-9 часов подряд.
Возвращаясь к «Archontes», в 94-м или в 95-м году я закончил с ними сотрудничать: посчитал в то время, что коллектив не развивается. И тут ещё подвернулся коллектив, не помню уже, как называется, который, как мне казалось, наоборот набирает силу. Та группа выступала на бо́льших площадках, и, на тот момент исполняла более интересную с моей точки зрения музыку. Технически она точно была сложнее, чем композиции у «Archontes». Я всегда для себя, уже на тот момент, отмечал такую историю: хочешь развиваться — тебе нужно не стесняться своих навыков, а показать лучшее на что ты способен на прослушивании и сделать всё возможное, чтобы в этом коллективе заиграть, что тебе сильно поможет в твоём дальнейшем развитии.
Кстати, не рассказал очень важную историю: тогда ещё в «Archontes» играл гитарист, который потом будет играть в «Монгол Шуудан», и этот гитарист был с джазовой подготовкой. Александр Риконвальд — именно этот человек, о котором я вспоминаю до сих пор — открыл мне что такое многогранность звучания инструмента внутри рамок какого-то стиля.
Я вдруг впервые услышал, что соло можно сыграть не банальной пентатоникой, грубо говоря. Когда он начинал обыгрывать какие-то вещи это настолько взрывало мозг, настолько гармонично ложилось — я понял, что у него внутри столько знаний, которые делают его игру сложной, но при этом естественной. Звуки его гитары выходят именно в тот момент, когда это должно именно так прозвучать. Я был поражён, я начал с ним разговаривать — мы с ним, конечно, подружились. Уроков особых он мне не давал — мы с ним встречались на репетициях, в основном, но я от него тогда впервые услышал такие имена как: Джон Скофилд, Пэт Мэтини… Он что-то коротко мне показывал: «а, это как у Скофилда…». А я слышу что-то невообразимое. Я в тот момент почувствовал себя неполноценным что ли. Не то, чтобы это меня тогда как-то задело, но мне стало любопытно. Я вдруг понял, что я не знаю ничего. Я начал потихонечку входить в эту музыку, вслушиваться. И вот этот парень — Саша Риконвальд — он с «Archontes» остался играть, а я ушёл оттуда. А потом он перешёл в группу «Монгол Шуудан», на тот момент уже достаточно известную. Как раз это было на заре, когда они только-только становились популярными в широком круге людей — начали появляться на телеэкранах, о них начали писать большие печатные издания. Там произошла ситуация, когда потребовался бас-гитарист: бывший басист группы «Браво» (к сожалению, недавно он покинул наш мир), — Сергей Лапин — перестал устраивать коллектив «Монгол Шуудан» по причине своей любви к «нездоровому образу жизни», так скажем. Им потребовались «трезвые» руки, и вот Саша предложил меня. Меня пригласили на прослушивание, а репетировали они тогда там же, где и я занимался со своими новыми музыкантами, к которым я пришёл из «Archontes». По сути, мы репетировали в одном ДК «им. 40-летия Октября», что у Карачаровской эстакады на Рязанке. Я пришёл на прослушивание, разучил программу, поиграли несколько концертов, я зацепился и стал с ними работать. Мы стали записывать с ними пластинки, я попал на экраны телевизоров — у меня большое количество дома видеоматериалов на видео-кассетах — записанных телепередач с моим участием в этой группе. Где мы только не участвовали… Была такая передача «Манхэттен трансфер», был ещё тогда одноимённый клуб — очень модный на тот момент, где это всё снимали. Там была презентация альбома 1995-го года «Чересчур» где вышла впервые эта знаменитая песня «Москва». Это была первая телесъёмка со мной.
Я: Это какой год был?
Григорий Козлов: Я попал туда в конце 1995-го года в декабре, может быть в ноябре. В итоге до 1998-го года я с ними отыграл более 500 концертов, записал три полноценных студийных альбома. Мы были тогда на волне популярности, выступали и гастролировали со многими известными артистами, заключили контракт с известной тогда продюсерской компанией. Это время, когда я работал в «Монгол Шуудан», позволило мне познакомиться с очень большим количеством людей, что помогло мне дальше двигаться. Я в этот период 90-х годов, благодаря этой волне, чрезвычайно расширил круг знакомств, примелькался на экранах ТВ так, что у меня стали брать автографы прямо на эскалаторе метро. Нас настолько много было в телевизоре, что ко мне, например, подходили люди прямо в вагоне — я просто ехал с инструментом, а ко мне незнакомый человек подходил: «Вы всё круто делаете, молодцы, супер!».
Однако в первой половине 98-го года нам пришлось расстаться с "Монгол Шуудан”, и я сейчас коротенько постараюсь рассказать, что тогда произошло.
Я пришёл в коллектив, в котором не так давно появился новый менеджмент, появился директор, пошло движение в направлении больших сцен, появилась возможность и необходимость записывать что-то более интересное. Возвращаясь к Саше Риконвальду — альбом “Истина” с яичницей на обложке полностью аранжирован был им.
Валерий Скородед - гитара, вокал
Александр Риконвальд - гитара, клавишные, семплы, сведение
Григорий Козлов - бас-гитара
Владимир Дягель - барабаны
Все партии, композиционное решение всех песен, звучание — всё это его. По сути, на этой пластинке он стал полноценным соавтором. Я помню, что меня это тогда сильно увлекло, я с большим энтузиазмом участвовал в этом процессе. Он умел придумывать простые партии, которые звучали очень небанально. Лучшего гитариста рядом со мной после него не было: он мог выиграть всё что угодно, с любой скоростью. Рекомендую послушать альбом “Истина” там все его соло, все гитарные партии. И на песне “Москва”, которую мы на этом альбоме перезаписали ещё раз, соло его.
В итоге, благодаря этому нашему взаимодействию, появляется некое джазовое звучание в доселе известной, как панк-коллектив, группе «Монгол Шуудан». Не то, что джазовое — поп-джазовое, наверное. Валера Скородед относился к этому немного отстранённо, или, может быть, даже с неким тихим любопытством. Мы брали его произведения — будь то новые, или уже известные песни, создавали варианты аранжировок и показывали ему. В редких случаях он говорил: «Нет!», обычно просил что-то подправить. Потом, после альбома «Истина», Саша ушёл к тогда ещё набирающему ход Григорию Лепсу, а на замену ему к нам пришёл молодой гитарист, с которым мы, после ухода Риконвальда, продолжили эту волну «оджазрокивания» звучания «Монгол Шуудан». В коллективе появилась духовая секция: саксофонист и трубач, которые уже давно звучали на большой сцене. Количество музыкантов выросло до семи человек на сцене. Ребята-духовики поддержали эту нашу общую тенденцию, могли сыграть практически любое джазовое соло и импровизации. Был в группе и прекрасный джазовый клавишник — Роман Дворцов. Очень мощный собрался джазовый бэкграунд. Ребята на репетиции могли сыграть любую аранжировку сходу, «с листа».
Валерий Скородед - гитара, вокал
Олег Пронин - саксофон
Виктор Романов - труба
Денис Сериков - гитара
Роман Дворцов - клавишные
Григорий Козлов - бас-гитара
Владимир Дягель - барабаны
В какой-то момент за Валерой образовался мощный джазовый коллектив, причём самодостаточный. Мы понимали, что мы можем из этого сделать вообще всё. И на третьем со мной альбоме с группой, “Абрикосы”, есть произведение за авторством, естественно, Валеры Скородеда, которая называется “Узбечка Лейла”, сделанная нами в около-смус-джазовой обработке. Очень советую послушать.
Валерий Скородед - гитара, вокал
Олег Пронин - саксофон
Виктор Романов - труба
Денис Сериков - гитара
Роман Дворцов - клавишные
Григорий Козлов - бас-гитара
Владимир Дягель - барабаны
И вот к тому моменту, как я вышел из «Шуудана», я уже слушал много джазовой музыки, использовал в звукоизвлечении только пальцевую технику исполнения, технически стал более подкованным.
Когда мы с «Шууданом» расстались, я ещё немножко, по накатанной, потыкался по разным артистам, в том числе по достаточно известным фамилиям: у кого-то прослушивался, с кем-то порепетировал, с кем-то поиграл, где-то просто пообщались. Всё это достаточно быстро наскучило, и мне пришла мысль о том, что со сценой пора заканчивать. Почему решил уходить? Потому что в конце 90-х годов — в 1998-м случился дефолт — заработки были очень нестабильными. Условно говоря, я мог месяц вообще не работать, а следующий месяц наоборот был забит концертами и колоссальным заработком — я боюсь даже суммы эти называть. То есть то пусто, то густо. Эта нестабильность выбивала, и к концу 90-х я захотел стабильности, захотел семью, захотел детей. Тогда же у меня появилось серьёзное увлечение одной молодой особой, что тоже повлияло на осознание в необходимости переходить на новый этап своей жизни.
Кстати, к тому моменту, когда я ушёл из “Шуудана” я уже слушал много джазовой музыки, ко второму альбому я перестал в руке держать медиатор на бас-гитаре — я всё стал играть пальцами. Я играл быстро, например, играл Пасториуса всего. Технически я тогда стал мощным музыкантом. В конце 90-х годов Толя Крупнов (бас-гитарист, основатель групп: «Чёрный Обелиск» и «Крупский сотоварищи») мне как-то сказал: «наверное, круче тебя нет» — а он заслуженно считался в то время рок-басистом номер один! Технически, в стране я был одним из ведущих бас-гитаристов, но который застрял где-то в пласте эстрады.
В то время у меня было короткое пересечение с Игорем Бутманом. Не знаю, вспомнит он об этом или нет. 1999-й, может быть 2000-й год. Мы с ним пересеклись на записи пластинки для «одного известного в музыкальных кругах человека, который до сих пор занимает определённый пост на государственной службе» — скажу так. Этот человек захотел записать пластинку со своей музыкой — он в прошлом музыкант, хотя давно уже занимает министерскую должность. Его фамилия на слуху — не буду говорить. У него на тот момент уже был личный дом в Барвихе и в этом доме, на третьем этаже была просто нереальных размеров и комплектации собственная студия. Это был человек, у которого было большое количество музыкальных инструментов. Когда он позвал меня записываться, он мне сказал: «не бери свой инструмент — ты приезжай ко мне и выберешь». И когда я приехал к нему, он мне открыл кофр с инструментом, на тот момент только-только начавшими становиться известным в России брендом «Sadowsky», бас-гитарой ручной сборки американского мастера.
Такие гитары на тот момент стоили ну просто космических денег. Они и сейчас стоят. Я даже не знал, как это взять в руки, реально, у меня они просто дрожали при прикосновении к инструменту.
Так вот, возвращаемся — этот «известный государственный деятель» заметил меня. Но, поскольку, как я уже говорил, он бывший музыкант и играл в известном в СССР вокально-инструментальном ансамбле в 70-х годах, он видимо понимал, что моя игра будет уместна на его пластинке. Я спросил его, а кто ещё будет? Он мне назвал несколько фамилий, одна из которых была фамилия Игоря Бутмана. Хотя, мы с Игорем и до этого были знакомы, но мы были знакомы не как музыканты — он меня знал как музыкального бизнесмена.
Я: Эта пластинка в общем доступе есть?
Григорий Козлов: Наверное нет. Я не знаю. По крайней мере, когда я спросил у этого человека: «Ты собираешься её выпускать?» Он сказал: «Нет! Я её пишу для себя и для мамы». Но при этом там участвовали музыканты очень крутого уровня. Я горд тем, что я попал в их число! Наверное, это был последний эпизод моего музыкального пути того времени: бизнес меня постепенно захватывал и у меня всё меньше оставалось времени для музыки. Потом появились дети и так далее. Дошло, однажды, до того, что я продал инструмент. Наверное, лет пять не играл вообще. Потом, спустя годы, купил всё-таки себе какую-то гитару и начал подыгрывать всяким молодым музыкантам. Были коллективы, были даже записи. Но это было не то, что мне хотелось, не того уровня: я это всё перерос.
Я сейчас понимаю, если бы я тогда, в конце 90-х - начале 00-х, всё не бросил, я был бы сейчас в другом месте. Но тогда эта неопределённость с работой, непредсказуемость заработка... Ты всё время должен находиться в поиске, ты не можешь заснуть, практически, нормально — у меня не было полноценного сна. Я вставал с мыслью: где сегодня я найду деньги, кому позвонить, кому написать, к кому ехать на репетицию, когда мы будем играть концерты, ведь основные деньги музыкант получает за живые выступления. Мне это очень надоело — я устал тогда от этой жизни. Я тогда для себя понял: я хочу зарплату 5-го числа каждого месяца.
В итоге, после возвращения интереса к музыке, во мне открылась тяга к композиторству. Я начал что-то писать не в джазовой стилистике, но в той, которой очень много от джаза — в стилистике “трип-хоп” например, которая была модной в один из периодов моей музыкальной жизни.
В итоге я уже занимался музыкой больше для себя и своего интереса, когда попал в FILUM.
В конце хочу ещё вот что сказать. Я сейчас много смотрю в соцсетях музыкантов, которые кого-то чему-то учат — много на кого подписан. Так вот, у одного из них я услышал правильную мысль. И это касается не только музыки. Если вы хотите стать хорошим музыкантом — я сейчас не говорю технически качественным исполнителем, а хорошим музыкантом, который умеет сыграть и одну ноту так, что у тебя всё «опустится или поднимется» — для этого нужна колоссальная наслушанность. Причём, не просто поверхностная наслушанность, а глубокая, детальная. Возвращаясь к моему отцу, я вынужденно был погружён в эпоху музыки, построенной на качественной аранжировке, в которой я, конечно, тогда ничего не понимал, да я тогда и не вслушивался толком. Все советские люди вообще, выросшие в 60-е, 70-е, — это люди, выросшие на качественной советской аранжировке, которые делали настоящие композиторы с образованием. Это настолько грамотно было прописано и продуманно, что сейчас я понимаю, что это не могло не повлиять на мой вкус. Так вот, если вы будете слушать много всего подряд, от Вивальди до «Сектора Газа», или наоборот — разворачивайте кто как хотите — но если вы в этом услышите чуть больше, чем в этом могут слышать другие и прослушаете каждую запись много (может быть, десятки) раз, тогда вы поймёте, что автор хотел донести и каким инструментами он это сделал. Да музыка — это математика, где всё просто, всё понятно устроено, но как в эту математику привнести эмоции, свой стиль и своё мнение — здесь поможет только та самая наслушанность.
Послушать альбом FILUM - "2Q2Q"
Alexey Shapovalov - Guitars, Percussion, Programing, Music By, Mixing By, Mastering By
Grigory Kozlov - Bass (2,3,5-7,9,11)
Grisha Grishin - Drums (3,5-7)
Misha Fotchenkov - Drums (2,9,11,12)
Kasyan Lekus - Double Bass (12)
Azat Gaifullin - Tenor Sax (2), Flute (12)
Konstantin Ogarkov - Recording engineer (3,5-7)
Alexander Basian - Recording engineer (2,9,11,12)
Понравилось? Прочитайте остальные интервью серии:
Серия "повод — Babuinumfest 21":
Если понравилось, не забудьте подписаться!