- Вот именно, Ершовы не кулаки, а гораздо хуже! Они враги Советской власти! Они содержали у себя жену и детей попа, расстрелянного за антисоветскую пропаганду. Кто они, если не враги? Зачем сюда прибыл Михаил Ершов? Растлевать наше общество? Семьи советские разваливать?
Богато живут Солодовы, Николай Ефимович с супругой Лидией, прямо сказать, изобильно. Чего только нет на столе, щи из баранины, жирные, наваристые. Мясо тушеное с картошкой и луком. К этому, грибы соленые, капуста квашеная, огурчики, хлебушка вволю.
Залюбовался Михаил такой роскошью
- Надо же, а у нас в окопах говорили, в стране едва ли не голод, все для фронта, все для победы. Крестьяне, я смотрю, вполне себе ничего живут. Все остальное, Бог с ним, но мясо в будний день…
Николай смутился немного, но, под упорным взглядом жены, быстро пришел в себя.
- Понимаешь ли, Миша, все так жить не могут. Колхозников сотни, председатель один. Я ведь, брат, за весь колхоз отвечаю, соответственно, и оплата моего труда другая. Да, и у многих колхозников дети, семеро по лавкам, а мы с Лидой одни. Так вот и получается, что живем немного лучше
- Понятно, Николай Ефимыч. Не боитесь, вдруг кому-то не понравится, что вы в доме под тесовой крышей живете, у других избы соломой крыты? Придут в час, и отберут все, как у моих родителей отобрали. Не хмурьтесь, хозяева, я пошутил. На самом деле, нехорошо, приняли как человека, за стол посадили, а я тут со своими дурацкими разговорами.
- Ничего, Миша, я тебя понимаю. Поверишь ли, самому совестно иногда бывает, да и неловко в чужом доме жить. Маманя моя со мной в этот дом не пошла. Говорила, счастья не будет, спокойно дожить хочу, в глаза людям без стыда смотреть. Так в своей избушке и скончалась.
- Сочувствую, Николай. Не хотелось бы сейчас вспоминать об утратах, но куда от этого денешься. Моя мама тоже поме рла, до во йны еще.
- Да, ты что? Как так-то, она намного моложе моей мамки была.
- Работали же без отдыха и продуха. Видимо, голова закружилась, упала в котлован, и головой об камень ударилась. Скончалась на месте.
- Жаль! Андрей Афанасьевич скорбит, наверно. Они ведь с твоей матерью душа в душу жили.
- Как сказать? Скорбел, может быть. Теперь, едва ли. С другой женщиной он живет.
- Вот, в это бы никогда не поверил. Ссыльная тоже, женщина-то?
- Ну, да, Николай, ссыльная, вместе с нами сослали. Они с матушкой Агриппиной сошлись.
- Так ведь она венчанная, как бы. Может батюшка Порфирий еще жив, может он вернется? Ай, чего это я? Все в мире перевернулось, не поймешь кто с кем и где живет. Давай, Михаил, помянем наших с тобой матушек, всем бы таких матерей, какие нам с тобой достались.
- Чего это только ваших мам поминать? Моя тоже скончалась, чем моя мать хуже ваших была – возмутилась Лидия. – Страдалица была она, несчастная, всю жизнь с отцом мучилась. Ладно, хоть он раньше ум ер, мамка без него пожила, как человек.
Николай, успевший поднести стопку к губам, остановился
- Никто и не говорит, что тетка Мария была плохая женщина, но и отец твой был человек мягкий, беззлобный. Разве он обижал жену, бил, ругал?
- Вот! Миша, смотри, какой он. Я его мамку матерью признавала, а он мою маму-покойницу до сих пор теткой зовет.
Неудобно Николаю перед гостем, нехорошо
- Лида! Можно хотя бы один день без ругани? С языка сорвалось. Ладно, давайте, помянем родителей, матерей наших и отцов тоже. Пусть земля им будет пухом.
Сытная еда на столе, вод ка хорошая, но все не к душе. К каждому слову Николая у Лидии подколка находится. Миша съел тарелку щей, поблагодарил
- Спасибо, хозяева! Накормили, напоили, пора и честь знать. Родни у меня в селе нету, навещать больше некого, сейчас дойду до ручья, к Каме спущусь и на большак.
Лидия обрадованно закивала. Но Николай Ефимович не согласился
- Нет, Мишка! Как я при встрече в глаза Сереге посмотрю. Не оставил его брата в родном доме переночевать. Никуда я тебя не отпущу. Сейчас вместе сходим на родник, к ручью, и к Каме спустимся. Вечером поужинаем в компании. Кликнем Виктора с Люсей, мы с Витькой вместе бегали, еще мужиков позовем.
- Не надо, Николай Ефимыч! Переночую с удовольствием, но застолья не хочу. Начнут расспрашивать про мать, про отца, тяжело было, вспоминать больно, рассказывать тем более.
- Ладно, Миш, как скажешь. Лучше и правда одни посидим, поговорим. Тебе устраиваться куда-то надо. Нужно все обмозговать.
- Куда ему устраиваться? – Лида усмехнулась, скривив губы – жилья в селе нет. Учетчик и бригадиры у тебя уже есть, куда ты его пристроишь?
- Тебя не спросили, не лезь в наши дела! Ну, и ехидна, ты Лидка!
- Какая есть, другая же за тебя не пошла бы, а я как-то живу, терплю.
Николай махнул на нее рукой
- Пойдем-ко, Миша, мы с тобой отсюда. Баня недавно топлена, посидим там, поговорим. Тут ведь слова не сказать, все какие-то подковырки услышишь.
- Идите, идите – Лидия достала из шкафа бутылку и выставила на стол – это, чтобы тебе обратно не ходить. Забрала я у тебя заначку из ящика, нет там ничего, кроме пары стопок.
- Сколько раз тебе говорено, не трогай ничего!
- Я, в своем дому, я здесь хозяйка, что хочу, то и делаю. Ты ведь только ночевать приходишь, и то не всегда.
- А что я хорошего в твоем доме оставил? Пойдем Миш, ну, ее.
В баню заходить не стали, спустились к ручью, сели на поваленную старую иву
- Вот так, Миша и живем. Когда понял, что своих детей не дождаться уговаривал ее, давай, возьмем из детдома мальчика или девочку, кого хочешь. Вырастим, как своего. Она не хотела, своего нет, а чужого не приму. И все тут.
Семен Щепкин с женой троих сразу взяли, не стали разлучать детей, младшая совсем малехонькая была, может годив двух или трех. Тогда неплохо стали жить, скотиной люди обзавелись. Тут возьми и начнись эта проклятая во йна. Ничего, вырастили Щепкины детишек, колхоз помогал, соседи тоже.
А нынче моя заявила, мол, давай, возьмем девчушку, лет семи. Вон, у Щепкиных младшая-то, гусей пасет и в огороде полет, а я все сама, да все сама. Понимаешь, да? Растить с двух лет неохота, готовую взять, чтобы ее гусей пасла, охота.
Я не согласился. Какая из нее мамка? Да, и не надо мне уже, у меня сын есть.
- Как сын? Где он у тебя?
- Как, как? Миша, жизнь так сложилась. У меня женщина любимая есть, сына она мне родила, только ведь пока не можем мы вместе быть.
- Чего так? Не понятно. Что мешает?
- Ничего непонятного. Шила в мешке не утаишь, узнала Лида быстро про мою любовь. Сразу пошла в Райком, в Райисполком, доложила, что нарушаю я семейный кодекс. Законный муж обязан быть при жене, и все тут. Меня и прищучили, или Партбилет выкладывай, или нормально живи с женой. Вот, живу, как видишь.
- Как же та женщина? Как ты ее с ребенком оставил? Семейным в наше время тяжело, каково ей одной растить ребенка?
- Не оставил я ее, Миша, не думай! Люблю я ее и жалею. Она ведь совсем молоденькая была, когда муж на фронте погиб. Девятнадцать ей было всего. Не буду рассказывать, как все случилось, но я не только голову и разум потерял. Веришь, день ее не увижу, сердце болит, в глазах темно, белый свет немил.
Стоит увидеть ее, в глаза родные заглянуть, да поймать мимолетную улыбку, все! Солнце светит, птицы поют, жизнь прекрасна!
- Ты не сказал, где она сейчас, твоя распрекрасная женщина?
- Отвез к матери в соседний район. Все объяснил мамаше, так и так, буду помогать. Со временем, непременно поженимся, надо только немного подождать. Думал, окончится во йна, времена поменяются. Может Лиде самой надоест такая жизнь? Жду вот, чего-то, помогаю им, чем могу. И Галинка моя ждет.
- Не пойму, зачем ждать? Сколько сыну твоему?
- Паше-то? Два годика скоро. Бойкущий растет парень. Увидит меня, кричит: «папка, папка». Он смеется, радуется, а у меня сердце болит, глядя на него.
- Ну ты и Ефимыч… Слов у меня нет не матерных. Каково женщине с нагулянным ребенком в селе, ты не знаешь? У тебя у самого отца не было. Сладко жилось?
- Ты, Михаил, того, полегче. Не нагулянный сын у меня, отец у него есть.
- Тогда вывеску напиши, и на спину Галине повесь, что не гулящая она женщина, у ее сына отец есть. Пусть увидят те, кто ей вслед плюет.
- Хватит, Миша! Ты, это чересчур! Зря я тебе рассказал, знал бы, лучше бы молчал.
- Правда, она завсегда неприятная. Плохая баба тебе досталась, Ефимыч. Другая принесла бы сына и посадила на председательский стол, на, отец, сумел заделать, сумей вырастить.
Ты за правду на меня не сердись, Николай Ефимыч. Зачем ты живешь с нелюбимой женой, которая тебя тоже не любит? Боишься место председательское потерять? Или страшишься Партийный билет выложить? Какой ты после этого мужик? Обнимайся, целуйся со своим Партбилетом, а сын твой пусть байстрюком растет! Так что ли?
- Михаил, ты нигде про Партбилет такие слова не говори. Сослать могут и в наше время. Ты все верно говоришь, обидные слова сказал, но все правда. Просто я не знаю, как?
Как бросить колхоз, на кого оставить? Я в него душу вложил, скотину сохранил от падежа, сам на ферму кормить ходил, когда некому было. Сено по дворам собирал. Землю на женщинах пахали, чтобы вырастить урожай, чтобы голода не было, сам впрягался в плуг вместе с бабами.
- Я не знаю. Только, если бы у меня был сын, нашел бы выход. Здоровый мужик везде может устроиться, рабочих рук везде не хватает.
- Вот, видишь, ты не знаешь! Если подумать, как бы ты поступил на моем месте?
- Я бы на твоем месте точно развелся. Разве это жизнь, вы же с женой не разговариваете, вы же лаетесь. После, женился бы на матери своего сына. Все очень просто. Суд разведет, куда бы твоя Лидия не обратилась. Суд Райкому не подчиняется.
Знаешь, Ефимыч, пожалуй, двинусь я в город, пока светло. Посидел у ручья, дом свой увидел. На Каму посмотреть, да искупаться летом приеду. Неуютно у тебя, Николай Ефимович, неприветливая у тебя хозяйка, прости за правду. Отвык на фронте по-людски разговаривать. Извини.
- Ладно, Мишаня, и ты меня прости, нагрузил я тебя своими заботушками. Знаешь, что, пойдем вместе на большак. Поведу тебя завтра на работу в райцентре устраивать. Знаешь, у меня сколько знакомых? Море!
- Думаешь, возьмут калеку на какую-то работу?
- Я тебе ручаюсь, с руками оторвут!
- Ага, одну уже оторвали! Хорошо, не с корнем выдрали.
- Мишка, ты тоже какой-то ехидный стал, а такой тихий-тихий был, все за мамкин подол держался.
- Жизнь такая, всему учит. Ты, Ефимыч, из дому мой рюкзак и чемодан прихвати. Думаю, твоя Лидия не обидится, если я с ней не попрощаюсь. И чего я с чемоданом приперся? Теперь обратно тащить.
Ждать пришлось довольно долго, Миша даже немного продрог. Послышалась какая-то возня, с лязгом покатилось ведро с крыльца, загоготали гуси, послышались вопли
- Я тебе покажу развод! Такой развод тебе будет, без Партбилета останешься, коров пасти не возьмут, не то что председателем! С голым задом уйдешь, ни одной портянки не отдам!
Это тебя отродье кулацкое взбаламутил! Завидки взяли, увидел, как мы живем, глаза его голодные. Они, Ершовы, завсегда такие были.
Николай, опомнись! Все у нас наладилось, я не стану тебе ничего поминать, ничем не укорю! Уйдешь сейчас, обратного ходу не будет. Кому говорю, куда пошел, слышишь или нет, я такой на тебя донос напишу, век не оправдаешься, в тюрьме сгниешь!
- Отстань ты от меня! Лучше в тюрьме, чем с тобой. Отсижу и освобожусь от тебя. Забери портянки тоже! Видишь, в чем был, в том и ухожу. Не надейся, что вернусь.
Выскочив из ворот, Николай зашагал по проулку, Миша едва за ним поспевал
- Ефимыч, ты серьезно? Ты решился подать на развод?
- Я давно решился, документы унес в контору еще месяц назад. Ох, ладно вспомнил, надо зайти за документами, деньги там у меня отложенные на всякий случай. Решался, не мог решиться. Видимо, пинка хорошего ждал.
Не стал Миша заходить в контору, не хотел ахов, охов, расспросов. Покаялся, что приехал, никогда не надо возвращаться туда, где тебя никто не ждет. Николай задержался недолго
- Ну, Михаил Андреевич, путь наш на большак! Наказы, приказы дал, сказал, ухожу в отпуск. Я не отдыхал всю во йну, в Райисполкоме мне не откажут в отпуске.
Очень удачной получилась дорога. Сразу попалась попутка, Ефимыч как раз успевал в Райисполком. Однако, председатель Райисполкома встретил его сурово
- Товарищ Солодов! Хорошо, что сначала зашел ко мне. До моего сведения донесли, якобы ты собрался разводиться. Опять старая песня! Кажется, мы с тобой этот вопрос закрыли. Запомни, не Райисполком, не товарищи по партии не позволят тебе разрушать советскую семью!
Ты, что с… сын! Позорить честь коммуниста вздумал? Думаешь, мы с тобой нянчится станем? Мне давно известна твоя мягкотелость по отношению к вражеским элементам. Терплю, ибо колхоз твой передовой. Но принимать у себя дома сына ссыльного кулака, кормить, поить его, это не в какие ворота не лезет!
- Михаил Ершов, между прочим, воевал, у него орден, медали и ранение. Руку он отдал, защищая Родину. Он не заслужил, чтобы его за стол усадили, угостили?
- Никто не умаляет его заслуг, но факт остается фактом. Он сын врага народа.
- Это еще надо доказать, у Ершовых никогда не было батраков, какие они кулаки?
- Вот именно, Ершовы не кулаки, а гораздо хуже! Они враги Советской власти! Они содержали у себя жену и детей попа, расстрелянного за антисоветскую пропаганду. Кто они, если не враги? Зачем сюда прибыл Михаил Ершов? Растлевать наше общество? Семьи советские разваливать?
Довели до сведения Райисполкома, какие он речи говорил про колхозников и про то, что могут вернуться хозяева и забрать обратно свое.
- Ничего подобного Михаил не говорил. Знаю я, это моя дорогая супруга позвонила. Завтра письменно все доложит. Может даже сегодня, если успеет.
- Может она, может, кто другой, главное, разбираться надо, кто такой Михаил Ершов и зачем он приехал.
Продолжение Глава 18
