Несколько секунд молча смотрю в глаза стоящего напротив мужчины. В голове проносится целый ураган из чувств и мыслей. Но если первые удаётся подавить, поскольку мы всё-таки на работе, и я умею держать себя в руках, то со вторыми что делать? А здесь полный хаос. Чего добивается главврач своим неожиданным признанием? Если искренне это сказал, то ответить ему нужно в одном ключе. Если пошутил, то в другом. Если… Боже, да я так с ума сойду!
– Иван Валерьевич, я полагаю, что в данных обстоятельствах ваше заявление неуместно, – отвечаю ему официальным тоном. Он для меня сейчас словно бронежилет, помогает отбить неожиданное «нападение». А как ещё я должна воспринимать признание человека, который ещё совсем недавно мне трепал нервы? Да так, что иногда хотелось уволиться, лишь бы не иметь ничего общего с этим издевателем?
Вежновец насупился. Поджал губы, превратив их в две тонкие ниточки. Но я не хочу нанести ему душевную травму. Потому смягчаю тон и продолжаю:
– Полагаю, вы ошиблись с выбором места и времени.
Иван Валерьевич приподнимает брови. Линия рта становится мягче, лицо чуточку расслабляется. «Только бы он не подумал, что я даю ему надежду!» – решаю немного испуганно. Этого мне только не хватало, чтобы Вежновец всерьёз решил, будто я готова принять его ухаживания! Ведь только это следует за мужским признанием. По крайней мере, логика нормальных отношений такова. «Или он хочет сделать меня своей любовницей, как ту искусственного вида девицу, с которой его иногда видят на территории клиники?!» – меня чуть не холодным потом прошибает от такого вывода.
Мои сомнения и тревоги рассеиваются, когда Вежновец внезапно снова нажимает кнопку и говорит смущённо:
– Простите. Вы правы, конечно. Я что-то… в другой раз как-нибудь.
Я в этот момент готова задрать голову вверх, глубоко вдохнуть и выдохнуть с криком: «Ну слава Богу!» Главврач, когда двери открываются, галантно выпускает меня вперёд. Я иду следом за ним, и в голову приходит цитата: «Ещё никогда Штирлиц не был так близко к провалу». Ведь если бы Вежновец воспринял мои слова, следуя своей непростой логике, то всё могло обернуться страшной обидой. Ладно, когда Изабелла Арнольдовна его как следует пропесочила, заставив убраться из отделения с поджатым хвостом. Ей-то, Народной артистке СССР и Герою труда РФ, главврач отомстить при всём желании не сможет. Но я совсем другое дело.
На ум приходит тот момент на крыше. Так, получается, Вежновец уже тогда собирался сделать признание и не решился? А теперь, значит, сподобился. Да уж, выбрал момент неподходящий. Да и место романтичное лишь для тех, кто уже близок и предпочитает экстрим. Каюсь, мы с Артуром тоже в лифте целовались, как сумасшедшие, и однажды даже едва не оскоромились, но я сумела его удержать. Любимого, а не лифт.
Хорошо, что теперь всё обошлось. То есть отодвинулось во времени и ещё неизвестно, как будет дальше. Но зато у меня есть время подготовиться. Продумать тактику поведения, аргументы, как отказать Вежновцу, чтобы не растоптать его мужское самолюбие. Оно у него огромное, но хрупкое.
Я иду к регистратуре, вижу двух капитанов. Стоят, ждут кого-то. Багрицкий смотрит на меня хмуро, Яровая кривит бледно накрашенный рот в улыбке. Когда приближаюсь к ним, первый говорит, стараясь не смотреть мне в лицо:
– Эллина Родионовна Печерская, вы задержаны по подозрению в совершении преступления, предусмотренного статьёй 293 УК РФ «Халатность», – говорит он и протягивает мне раскрытые наручники.
Я нервно сглатываю, ощущая, как внутри всё холодеет.
– Простите, что вы сейчас сказали? – спрашиваю внезапно осипшим голосом.
– Не надо тут Ваньку валять, госпожа Печерская! – наглым тоном заявляет Алла Александровна. – Или у вас проблемы со слухом внезапно возникли? Всё вы прекрасно слышали! По вашей вине человек умер в подвале вашего отделения. Теперь понятно?
Я продолжаю переводить взгляд с одного капитана на другого, но разум никак не может найти ответ на вопрос: «Какое я имею к этому отношение?!» Между тем Багрицкий разворачивает меня, словно куклу, вокруг своей оси и собирается застегнуть наручники на запястьях. Но в этот момент быстро возвращается Вежновец:
– Что здесь происходит?!
Багрицкий замирает с раскрытыми «браслетами».
– Я главный врач этого медицинского учреждения! – с вызовом добавляет Вежновец. – Потрудитесь представиться!
Клим Андреевич называет свою должность, подкрепляя информацию удостоверением. Яровая делает то же самое. Разумеется, они прекрасно знают, кто такой Иван Валерьевич. Но ему же надо хоть попробовать надавить на них авторитетом. Хотя что толку? Ну ладно, пусть тешит самолюбие.
– А теперь потрудитесь мне объяснить, на каком основании вы задерживаете моего сотрудника! – возмущается главврач. Вижу, как его аж трясёт от злости. Ещё бы! Он пять минут назад мне в любви признался, а теперь объект его тайных воздыханий собираются упечь в каталажку.
– Ничего я вам объяснять не буду, поскольку не уполномочен. Все вопросы к моему руководству, – надменно отвечает Багрицкий.
– Послушайте, Клим Андреевич, – говорю ему. – Давайте обойдёмся без этого, – киваю на гремящие железки. – Я всё-таки не террористка какая-нибудь. Зачем же так строго?
Багрицкий раздумывает несколько секунд, потом убирает наручники.
Вокруг нас постепенно скапливаются люди. В основном медперсонал, но уже и несколько пациентов и посетителей пришли посмотреть.
– Коллеги! – смотрю на подчинённых. – Здесь вам не бесплатный театр. Прошу немедленно вернуться к своим должностным обязанностям!
Они начинают расходиться, заодно и пациентов уводят с собой.
– Кто ваш начальник? – кривя презрительно губы, покрывшийся красными пятнами от волнения, спрашивает Вежновец.
Багрицкий отвечает.
– Эллина Родионовна, не беспокойтесь. Я позвоню и всё улажу. Это чушь какая-то!
Яровая между тем предлагает мне пройти в кабинет и переодеться. Я, ошеломлённая происходящим, следую её указаниям. Спустя десять минут чёрный автомобиль с надписью «Следственный комитет» увозит меня в неизвестном направлении. Последний, кого вижу, – это Вежновец, стоящий снаружи у входа в отделение. Он провожает автомобиль долгим взглядом, сжимая в руке телефон.
***
Задержание Эллины Печерской произвело в отделении эффект взорвавшейся бомбы. Коллеги, едва её увезли, стали собираться по двое-трое и бурно обсуждать случившееся. Никто не мог поверить в то, что их начальницу подозревают в таком преступлении. Халатность. То есть Печерская наплевала на лечение человека, довела его своим равнодушием до такого состояния, что он в полном отчаянии ушёл в подвал, где забился в угол, чтобы упокоиться там с миром, как старый больной кот?!
Никто в это не верил. Все вспоминали, когда могло подобное случиться, но беда в том, что никто не знал, как звали того пациента. Во время осмотра криминалист не обнаружил при нём ни одной вещи, которая позволила бы идентифицировать личность. И как в таком случае искать гражданина по карточкам медучреждения? Этими вопросами задавалась Матильда Туггут, сидя в своём кабинете и напряжённо обдумывая ситуацию.
Ей было понятно, что Печерская не виновата. Да, как руководитель она несёт ответственность за всё, что происходит в отделении. Подвал к нему относится? Судя по схеме здания, – да. Но ведь важно ещё понять, как тот мужчина внутри оказался. А об этом пока никто не знает. И до тех пор, пока это выяснится, ей придётся снова исполнять обязанности Печерской. То есть наполовину. Они с Тумановой ещё в прошлый раз, когда Эллины не было, договорились: Туггут по-прежнему станет заниматься административными делами, Лидия Борисовна – сугубо медицинскими.
Но Матильда Яновна даже себе боялась признаться в том, что только сегодня, когда машина Следственного комитета увезла Печерскую, всерьёз испугалась за своё будущее. В тот раз, когда она пошла против воли Вежновца, поддержавшего идею комитета по здравоохранению о закрытии отделения, то испортила между ними отношения. Прежде всё было ровно и гладко, а в тот раз будто чёрная кошка между ними пробежала.
Матильда Яновна потом пару раз попыталась специально попасться главврачу на глаза, но он её категорически игнорировал. Тогда-то и пересмотрела Туггут свои жизненные принципы. Прежде всего поняла очень отчётливо: больше нельзя рассчитывать на карьерный рост. Вежновец, когда обозвал её однорукой врачихой, всё-таки, как ни обидно прозвучало, был прав. Она не сможет стать полноценным доктором: рука хоть и функционировала, но лишь на треть. К тому же в плохую погоду (а когда в Питере хорошая бывает?) ныла, заставляя комбинировать обезболивающие.
Значит, единственный способ удержаться на этой должности, не вылетев с работы (пусть и пришитая обратно, рука сделала её пожизненным инвалидом первой группы), – это всецело поддерживать Печерскую. Правда, Матильда Яновна понимала, что не сможет просто прийти к начальнице и сказать: «Я отныне преданный вам человек, можете на меня рассчитывать» после того, как трепала ей нервы и строила козни, чтобы Эллину уволили с позором. Потому оставалось одно: доказывать делами, на чьей она теперь стороне.
Когда ей доложили о задержании Печерской, Туггут испытала нечто вроде шока. Но быстро пришла в себя и решила твёрдо: сама проведёт расследование. Выяснит все обстоятельства смерти того незнакомца и сделает так, чтобы Печерскую поскорее вернули на работу. Всё это Матильда Яновна сказала Тумановой, когда вызвала её к себе в кабинет. Лидия Борисовна не ожидала подобного. Даже сперва решила, что это напоминает какую-то хитрую подставу. Но, пока смотрела в глаза Туггут, передумала. Тем более заместитель заведующей последнее время старалась работать, а не делала вид, как раньше. Да и отделение защитила от закрытия.
Спустя час после того, как увезли Печерскую, Матильда Яновна пошла в патологоанатомическое отделение, куда доставили незнакомца для вскрытия, и пообщалась с заведующей. Ольга Станиславовна рассказала, что время смерти (из-за состояния тела сделать это было непросто) установлено приблизительно: декабрь прошлого года, то есть одиннадцать месяцев назад. Мужчина, возраст примерно 35-40 лет. Внутренние органы в более-менее нормальном состоянии, кроме печени. Из этого Позднякова сделала вывод, что гражданин злоупотреблял алкоголем. Значит, в анамнезе надо искать сопутствующие пьянству заболевания. Например, алкогольный гепатит или хронический гепатит с фиброзом или циррозом печени.
– Но учтите, – предупредила Ольга Станиславовна. – Это лишь предварительные данные. Полный отчёт мы отправим в Следственный комитет позже, когда он будет готов.
Внимательно выслушав и поблагодарив коллегу, Туггут вернулась к себе и открыла на компьютере «Журнал учёта приёма больных и отказов в госпитализации». Она стала искать в нём выборочно всех, кто подпадал под указанное патологоанатомом описание. Кандидатов оказалось всего четверо. Пока Матильда Яновна возилась, рабочий день закончился. Она посмотрела на стоящие на письменном столе часы: они показывали половину седьмого. Пора было идти домой, но Туггут делать этого не хотелось.
Правда, всё-таки придётся. Дома скучает Фенька – её любимый кот породы мейн-кун. Огромный, размером со среднюю собаку, с большущей пушистой мордой, напоминающей львиную. Фенька (согласно родословной, Парфентий) всегда смотрел на хозяйку так, словно был готов её слопать. Но она-то прекрасно знала: её питомец – добрейшее существо. Он даже ни разу за пять лет совместной жизни не поцарапал её, не укусил. Фырчал и шипел, да, бывало, но не больше.
Матильда Яновна приехала домой, удостоила Феньку своим вниманием, а потом устроилась с ноутбуком в руках и котом в ногах и стала изучать карточки пациентов. Ближе к полуночи она остановилась на трёх мужчинах. Все трое поступили в разное время, будучи сильно пьяными. У первого, бывшего военного, обнаружили проблемы с сердцем и отправили в кардиологию. У второго, уличного бродяги, выявили пневмонию, и он оказался в терапии с букетом сопутствующих заболеваний. А вот с третьим пришлось повозиться.
Он поступил на «Скорой» избитым и в состоянии алкогольного опьянения, а на следующий день самовольно покинул клинику. Не предупредил медперсонал и не прошёл курс лечения, тем самым нарушил правила внутреннего распорядка для пациентов. Это расценили как отказ от медпомощи, поэтому и выписали.
На следующее утро, сразу после планёрки, Матильда Яновна продолжила своё расследование. Она решила узнать дальнейшую судьбу тех троих мужчин. Благо, в карточках были указаны их персональные данные. Но чтобы не возбуждать подозрений, сначала обзвонила поликлиники, к которым пациенты были прикреплены. Благо, у неё было много знакомых в медицинской среде Питера, и проблем не возникло. Потому Туггут довольно быстро узнала, что первый мужчина уже год как участвует в СВО, и даже проблемы с сердцем не помешали ему заключить контракт с министерством обороны.
Второй гражданин так и не долечился, поскольку позже у него диагностировали рак лёгких. А вот третий уже давно не показывался в поликлинике.
– Давно? – спросила Матильда Яновна.
– Да уже четыре года как не приходил, а последний раз обращался по поводу больной печени.
Туггут заинтересовалась. Стала выяснять подробности, но участковый терапевт ничего добавить не могла. Прочитала лишь записи в карточке, и только. Пациенту было рекомендовано пройти углублённое обследование. Он так этого и не сделал. Просто перестал приходить. У Матильды Яновны чутьё обострилось, как у гончей во время охоты. Возникло ощущение, что она вышла на след.