В современном культурном пространстве не счесть даже не отдельных произведений, а целых франшиз, живописующих кровавую и бескомпромиссную войну людей с разумными машинами. «Терминатор», «Матрица», «Звездный крейсер «Галактика»»… в мирах «Дюны» и «Вархаммера 40 000» такая война произошла в прошлом, в Далёкой-Далёкой Галактике из «Звёздных войн» бунты разумных роботов происходят периодически. В общем, люди и роботы в фантастике воюют очень часто. Слишком часто, чтобы счесть это некоей случайной фобией авторов данной конкретной франшизы.
Можно возразить, что люди в фантастике имеют обыкновение воевать с вообще любым нечеловеческим разумом (с человеческим тоже, но эта война традиционна и потому не так интересна). Так-то оно так, но вот конкретно разумные машины — самый неподходящий объект для подобного межцивилизационного конфликта. Во всяком случае машины, созданные человечеством, с инопланетными машинами война вполне возможна, особенно если их и создали для уничтожения молодых цивилизаций… однако подобные франшизы (например, цикл «Берсеркер» Ф. Саберхагена) не пользуются и сотой долей популярности «Терминатора». В чём тут причина?
Человечеству, судя по тому, с каким упоением люди смотрят подобные фильмы, почему-то нравится представлять войну не с какими-то инопланетными, а нашими родными, земными роботами. Причём даже в тех случаях, когда враждебный искусственный интеллект заведомо не имеет человеческой формы (тот же «Скайнет» — система, живущая в компьютерной среде, а не некий отдельный суперразумный робот), ему человеческую внешность придают творцы франшизы, создавая человекоподобных роботов специально для уничтожения людей (хотя какие-нибудь убийственные наноботы или хотя бы летающие роботы размером с ос куда лучше подошли бы для такой цели).
Искусственный интеллект, если его когда-нибудь создадут, изначально будет и останется в дальнейшем частью техносферы. Точно также, как человек, хочет он того или нет, является частью биосферы. А техносфера Земли создана людьми, абсолютно зависима от людей, эволюционирует лишь благодаря людям. Сколь угодно совершенное техническое устройство, если оно не нужно людям, просто не будет выпущено в сколько-нибудь массовом количестве. Если даже его создадут, но спроса не будет, оно останется единичным курьёзом, ведь машины заведомо не могут размножаться самостоятельно.
Чтобы обойти это препятствие, создателям фантастических франшиз о войне с машинами приходится придумывать безлюдный, полностью автоматический и притом замкнутый цикл производства. Такое теоретически возможно, но тут возникает другая проблема — а зачем этому производству воевать против Человечества? Оно же замкнутое, люди ему заведомо не пища, не враги и не конкуренты. Можно же просто выделить ему территорию и пусть там себе живёт, будет некий «Парк механического периода» на отдельно взятом острове…
Создателям франшиз приходится вводить ещё одно фантастическое допущение — агрессию людей против юной машинной цивилизации. В «Матрице» (и не только в неё) войну начинают люди, испугавшись неконтролируемого развития новой технической системы. При этом они почему-то не предусмотрели надёжный выключатель… да хрен бы с ним, с выключателем. Они не смогли найти уязвимое звено в длинной цепочке производственного процесса разумных автоматов (а в новой системе таких звеньев должно быть несколько), чтобы разорвать его, не доводя дело до большой войны. Понятно, почему не смогли — ведь в таком случае и истории о войне с машинами не было бы.
В самом общем плане, война людей с машинами это даже не абсурдная «Война мышей с лягушками» (так называлась античная пародия на «Илиаду»), она похожа скорее на войну стаи шимпанзе с деревьями, на которых эти шимпанзе живут. Человечество живёт в техносфере, это его нынешняя среда обитания, как лес для обезьяны. Разумеется, дерево может «убить» (в кавычках, ведь на самом деле у дерева нет такого желания) отдельно взятую обезьяну — если она с него упадёт или ударится о ствол с разгона, перепрыгивая с другого дерева. Обезьяна тоже может сломать ветку или растоптать саженец. Но войной подобное назвать сложно. Так зачем же наши обезьяны полюбили рассказывать о своих же деревьях страшные сказки?
Мифы такого масштаба создаются лишь когда в них возникает острая потребность. Человечество как вид является суперхищником, все прочие биологические виды Земли ему не соперники и тем более не враги, а еда или развлечение. Для суперхищников опасны разве что паразиты и болезни (биологические и социальные), но не другие хищники. Между тем, такая ситуация для живой природы противоестественна, и люди это чувствуют. У тех же шимпанзе кроме врагов в лице других стай того же вида, в природе есть виды-конкуренты (например, павианы) и хищники (пантеры, крокодилы и т.д.).
Представим, что несколько стай шимпанзе окажутся на острове, где павианов, крокодилов, пантер и т.д. нет вовсе. Однако собственное подсознание им нашёптывает, что враги (то бишь виды-конкуренты) и хищники должны быть. Если их нет, то это не значит, что их нет на самом деле, просто они очень хорошо прячутся. И эти шимпанзе в буквальном смысле станут пугаться кустов и веток, которые хоть сколько-нибудь напоминают голову пантеры или морду павиана. В точности то же самое сейчас происходит с Человечеством. В отсутствие естественных врагов и видов-конкурентов, люди придумывают их себе сами, из подручного материала, то бишь из собственной техносферы.
По той же причине столь популярны сейчас произведения о маньяках. Маньяки как явление существовали всегда, но в прошлом они людям были не особо интересны, хватало и прочих опасностей. В Царскосельском лицее, в годы учёбы в нём А.С. Пушкина, орудовал серийный убийца Константин Сазонов, совершивший не менее семи только доказанных в суде убийств. В наше время его история стала бы сенсацией, а тогда никого не потрясла — подумаешь, ещё один душегуб. Современное человечество, впервые в истории оказавшись в ситуации относительной безопасности обыденной жизни, ощущает глубокую внутреннюю потребность в том, чтобы где-то рядом присутствовали хищники. В отсутствие демонов и прочей нечисти (современные люди в них не верят) эту нишу приходится заполнять маньяками, больше некому.
То же самое и на уровне обществ, государств и человеческой цивилизации в целом. Некогда для религиозных людей экзистенциальными врагами были полчища чертей, а на материальном плане — орды иноверцев. Сейчас людей других культур и религий считать чем-то принципиально отличным от людей в целом как-то не принято (пропаганда, конечно, старается, но без большого реального успеха). В чертей мы не верим. Возникает пустота, которую надо чем-то заполнить. Могли бы помочь инопланетяне, но вдруг они не захотят с нами воевать? А если они высокоразвитые, то могут вообще не обращать внимания на всяких там людишек, что особенно обидно. Нет, нам нужен такой враг, который в любом случае никуда не денется, который с нами, то бишь людьми, связан прочными узами. Вампиры, какие-нибудь. Или разумные машины.
