- Верка! Еще раз увижу, что Вовку прикармливаешь, так и дам ложкой по лбу. Поняла? Кто тебе муж, я или он? Помню я, как вы с ним в детстве шушукались, как в лес по грибы он тебя водил, все помню. Небось, с ним бы не стояла столбом, прижавшись к стене, небось, его любила бы, целовала бы, а?
Казалось, налаживается жизнь! Привыкли к жизни в городе, пусть не вольный народ, но еды хватает, родные рядом. Многие хуже живут и ничего, терпят – так рассуждала сама с собой Вера, пропалывая ряды картофеля, проваливаясь босыми ногами в теплую землю. Хорошо! Дождик два дня назад прошел, картошечка сразу в рост пошла, глаз радуется смотреть на нее! На всю зиму должно хватить.
- Вера, беда, Верушка –Агриппина, заметно поправившаяся за последнее время, запыхавшись от быстрой ходьбы, вошла в огород – слышишь, дочь, вой на! Немцы на нас напали!
- Батюшки-святы, мама, что ты такое говоришь? Сергей сказывал, не бывать этому, у нас с ними мирный договор.
- Ой, как же, договаривался волк с овцой – Агриппина оглянулась кругом – прости, Господи, не то ляпнула. – Чего делать-то будем? Заберут мужиков, как жить будем?
- Погоди, мама, кричать, как люди жить станут, так и мы. Может ты неверно услыхала? Придет Сергей с работы, все расскажет.
- Так и будешь полоть огород? Пошли хоть в народ, на рынок побежим, или к конторе Комбината!
- Никуда не побежим, мама! Что толку митинговать-то? Сейчас реви-не реви, если она началась, ничего не поделаешь.
- Ох, Вера, в кого ты такая покорная пошла? Ровно в твоих жилах не кровь течет, а красная водичка.
- Может и водичка. Какая я буду, матушка моя, если всю жизнь слышу, покорись, Вера, покорись! Ладно, пойдем до конторы, если тебе так хочется. Только помоюсь, ноги-то по колено в земле.
Возле конторы толпится народ, все чего-то ждут, а чего, никто не знает. Над площадью гул стоит, словно притащили сюда тысячу пчелиных ульев. Наконец, в дверях конторы появился заместитель директора, товарищ Воронин, за ним следом мужчина, несущий широкую лавку. Он поставил лавку, помог начальнику взобраться на нее.
Наступила тишина. Хриплый голос Воронина был слышен на всю округу. Зря некоторые надеялись, что это только разговоры, что никакой во йны нет. Все толково разъяснил товарищ Воронин.
Кончилась мирная жизнь. Надо сплотиться, надо защищать страну. Нужны танки, другое оружие, а для этого нужна сталь. Кому, как не рабочим Магнитогорска варить ее? Где-то взвыла баба, следом заплакал ребенок, толпа зашумела, народ разбрелся во все стороны.
Из мужчин Ершовых взяли на фронт лишь младшего, Михаила. У двух других братьев бронь. Сергей работает на электростанции, Владимир – сталевар, Андрей Афанасьевич не подходит по возрасту.
Комбинат расширялся с бешеной скоростью. В город эшелонами везли рабочих, эвакуированных. Их нужно куда-то расселять. Срочно строили бараки, рыли землянки. Частные дома обобществляли.
Сумел Андрей Афанасьевич договориться. Свой дом отдал под жилье женам офицеров, ушедших на фронт, сам с семьей перебрался в дом к Сергею. Туда же забрали Володю с беременной женой, Машенькой, и маленьким сыном, сестру Маши, Александру с двумя дочками. Муж Александры в первые же дни вой ны ушел на фронт и пропал, не написав ни одного письма.
Стали жить такой коммуной. Андрей Афанасьевич сколотил длинный стол, лавки, нары. Варили еды целый чугун, в котором раньше Вера варила картошку поросенку.
В первое время оставались старые запасы муки, крупы, картошка молодая выручала. Выходила Вера в огород, прикидывала, маловат участочек. Картошки месяца на два хватит, моркови и свеклы тоже для семьи из десяти человек мало.
На огород свекра надеяться не приходится, забрали дом, значит и огород, там другие теперь командуют. Андрей Афанасьевич расстраивался до сердечной боли, но как женщинам и детишкам запретить вырвать морковь, картошки ведро выкопать? Тоже есть хотят.
Сентябрь на носу, надо картошку копать, хоть ее немного, лучше вовремя прибрать
- Маша, подметешь тут маленько, ладно, я пойду в огород.
- Да, ладно, Марина большая девочка, она сама может подмести, правда, Маринка? Аленка с Леней поиграет, она тоже не маленькая, восемь лет. А я с тобой пойду, вместе сподручнее работать.
- Не знаю, Маш, можно ли тебе, живот-то уже большой.
- Чего нельзя-то, я до последнего дня полы сама мыла и воду носила, ничего, вон какого карапуза родила. Мне еще не скоро, срок-то в ноябре.
- Смотри сама, я вот не могу никак родить. Ладно хоть Сергей не сердится на меня, не ругается.
- Да, любит тебя твой Сергей, я тебе завидую, Вер! Как он на тебя смотрит, без хлеба бы съел, без соли.
- Любит, Машенька, любит, лучше бы меньше любил. Как в ночную смену мне идти, так он места себе не находит, ревнует к больным. Есть, когда санитарке смотреть на мужчин.
Ну, пойдем, дел невпроворот, мне еще сегодня снова на работу. Лиза записалась на фронт, вместо нее никого не берут, такое время, справляйтесь, всем трудно.
Взяв в сарае вилы, женщины вышли в огород, а копать-то нечего, нет картошки, торчит несколько хвостиков моркови и все. Ни свеклы, ни лука, ни капусты. Все подчистую убрали. Вера тут и упала на колени.
- Машенька, милая, чем ребятишек кормить станем? Вся надежда была на огород. Ой, как матушке скажу, она ведь с ума сойдет! Как ругалась на тятю, что он огород чужим отдал. Они ведь пайки-то побольше нашего получают, жены офицерские.
Маша еще не понимала, в какую беду они попали.
- Вера, не уби вайся так, вставай! Во йна скоро закончится, жили же как-то без огородов, сейчас проживем.
Вера вдруг соскочила и побежала в сарай, открыла курятник и заревела в голос
- Слава Богу, все на месте. Я ведь забыла вас выпустить сегодня. Идите, гуляйте, пока светло!
Маша осторожно подошла к Вере, потрясла за плечо
- Веруш, с тобой ладно ли? Ты чего воешь? С кем ты тут разговариваешь?
- Машенька, я с курицами говорю. Думала, что и их утащили, забыла выпустить я их с утра. Вспомнила сейчас, заходили за вилами, слышно их было, а я с разговорами про ребенка, совсем головушку свою затуманила.
Маша, надо будет на ночь кур в дом занести, нет, в сени, запереть в чулане. Не дай Бог, какой хорек объявится.
- Ладно, как скажешь. Занесем, пошли в дом, нет картошки, детям сварить чего-нибудь надо, да и самим поесть. Должно быть, скоро мать твоя придет. Не доверяет она никому карточки отоваривать. Все сама, все сама.
- Пусть сама, она постарше нас, больше в жизни видела. Разве плохо, когда кто-то рядом ответственный есть?
- Тебе может хорошо, но я ненавижу, когда за меня решают, что мне есть, когда спать ложиться. То мать твоя командует, то Александра. Сестра называется, подбросила своих девчонок, сама по два дня не появляется.
- Да ведь она работает. Думаешь легко столько народу принять, помыть, проверить на заразные болезни? И не обижайся, что командуют, они о нас заботятся.
Скажи спасибо, что есть хоть что-то поесть, да где поспать. Люди в землянках ютятся, да в бараках по семьдесят человек. Мы еще, как баре живем! Дай Бог, чтобы только хуже не было.
Не за горами был тот день, когда стало хуже. Куриц пришлось зарезать, как только застыла земля. Кормить стало нечем. Агриппина порезала тушки на маленькие кусочки и засолила.
Сталеварам, машинистам, тем, кто работал в горячем цехе, на карточки давали больше продуктов. Хлеба килограмм, давали и мясные, рыбные продукты, крупу, все вместе четыре с половиной килограмма. Другим рабочим давали меньше. Иждивенцам и детям на карточку приходились совсем крохи.
Андрей Афанасьевич посоветовался с сыновьями, и решили они с Сергеем проситься в горячий цех. Афанасьича взяли, а Сергей получил отказ. Недаром его в свое время в Армию не взяли. Был какой-то ущерб в его здоровье.
Все работали без выходных, Агриппина с Верой старались побольше еды дать мужикам, работа у них тяжелая. Хотел он того, или не хотел Сергей, но замечал, старается Верочка лишнюю ложку варева братцу положить. Зажал в хлеву, как обычно с утра, спозранку, чтобы не уйти на работу не получив свое, мужское.
- Верка! Еще раз увижу, что Вовку прикармливаешь, так и дам ложкой по лбу. Поняла? Кто тебе муж, я или он? Помню я, как вы с ним в детстве шушукались, как в лес по грибы он тебя водил, все помню. Небось, с ним бы не стояла столбом, прижавшись к стене, небось, его любила бы, целовала бы, а?
Сергей говорил отрывисто, с присвистом, с силой и злостью вталкиваясь в худенькое тело жены. Вера молчала, покорилась, ей все равно с ним не справиться.
- Чего молчишь? Хе, хе, хе? Говори, некогда мне, хе, хе, хе!
- Я не могу, Сергуня, больно мне.
- А мне не больно видеть, как моя жена глазами моего братца ласкает?
- Сережа, я просто жалею его, он ведь мне родня. У тебя работа полегче, Володе и на карточку больше дают, чтобы он питался лучше. Он же сталевар!
- О, как! Он сталевар, а я, значит никто, так выходит? Ты меня за человека не считаешь, замуж вышла без любви, терпишь меня просто, вот и детей не рожаешь.
- Ты знал, Сергей, что я не люблю тебя, надеялся, что смогу полюбить, я тоже на это надеялась. Однако, ты не даешь мне этого сделать. Чем дольше мы с тобой живем, тем злее становишься. Ты не думаешь, больна я или здорова, хорошо мне с тобой или больно, должна я покориться и не отказывать тебе. Я это и делаю. Ты получаешь все, что ты хочешь.
- Уйди, Вера! Уходи! Если я тебя сейчас ударю, не смогу остановиться, худо тебе будет.
- А ты ударь! Лучше уж совсем не жить, чем такое терпеть каждый день.
С этого дня Сергей поумерил свой пыл. Вера даже улыбаться чаще стала. Маша все жаловалась на жизнь, Вера ее уговаривала.
- Маша, ты просто сходи в барак, зайди на минутку, увидишь, как люди живут. Тут же варят, тут же стирают, тут же курят, печь топится, дымит, портянки грязные сохнут.
Баня у них раз в месяц, вшивые все, как ходят на работу в ватных комбинезонах и телогрейках, так и заваливаются в барак. Нет одежи переодеться, некоторые приматывают дощечки к ногам, так и ходят, нету другой обувки.
А у нас? Дом крепкий, ни в одни щелинки, никакой ветерок не задует. Одежка у всех есть, девчонки наши во двор играть выходят. По субботам, баня. По воскресеньям суп мясной, пусть жидкий и мяса там не найти, но суп же.
Тебе тяжело, беременная ты, поэтому кажется, что все плохо. Вот, не знаю, что дальше будет. Врач наш говорит, как бы тиф не начался, и так больных уже некуда класть, все коридоры заставлены койками.
Ты, Маша, потерпи, вот-вот родишь, в теплом дому, на чистой постели будешь лежать, маленького своего тетешкать. Счастливая ты, только сама этого не понимаешь.
Маш, ты сразу поняла, что беременна?
- Чего это ты спрашиваешь? Понесла никак?
- Да, уже вторую неделю нет на себе. Толку-то что, месяц, второй пройдет, и снова все вытечет. Больно так бывает, хоть криком кричи.
- Вера! Ты Сергуньку к себе не допускай, скажи, нельзя, мол, врачи запретили с мужем спать.
- Так он мне и поверил, не знаешь ты его Машенька.
- Догадываюсь, не слепая. По первости завидовала, как Сергей тебя любит. Правильно ты говоришь, лучше бы вовсе не любил. Разве она такая должна быть? Изверг он у тебя, и уйти-то некуда. Ссыльная, и есть ссыльная.
Вер! А ты справку у врача возьми. Вот, прямо так и расскажи про все, что между вами с Сергеем. Скажи, ребеночка хочу сохранить. Дадут тебе такую справку, даже не сомневайся.
- Может не стоит, Маш? Времена-то какие? Есть путем нечего, не доносить мне ребеночка.
- А ты попробуй, сама же говоришь, все в воле Божьей!
Продолжение Глава 12