Хорошилов стоял посреди зала, держа в руках документы, будто они весили тонну.
Рогов подошёл к нему и, глядя на папки, тихо спросил:
– Это оно? То, что мы так долго искали?
– Да, это оно, – ответил Хорошилов, переводя взгляд с документов на задержанных. – Хотя, честно говоря, я ожидал чего-то… большего. Они ведь уже начали сливаться. Видимо, в этом что-то не так.
Один из задержанных — мужчина около сорока лет, с густой щетиной и колючими глазами, — приподнял голову и хмуро взглянул на Игоря. Его взгляд был тяжелым, почти вызывающим.
— Думаешь, разобрался? — бросил он с насмешкой, в которой сквозила злоба. — Да эти бумажки ничего не значат, если не знаешь, как ими воспользоваться.
Хорошилов прищурился, чувствуя в его словах угрозу.
– А ты, похоже, знаешь? – холодно ответил он. – Могу устроить тебе поблажку на допросе, если расскажешь, где остальные.
Мужчина только фыркнул, будто ему было смешно, и, усмехаясь, сказал:
– Ну, попробуй. Но я тут – всего лишь мелкая сошка. Пока ты возишься со мной, другие уже работают над чем-то, что тебе и не снилось. Эти документы – ничто по сравнению с тем, что готовится.
Слова мужчины задели Игоря, но он не подал виду, стараясь сохранить спокойствие.
– Отлично. Значит, пока они «работают», ты нам расскажешь, что именно они замышляют. А потом мы с тобой вместе на это и посмотрим, – ответил он, кивая оперативникам, чтобы те вывели задержанных.
Когда помещение опустело, Хорошилов повернулся к Рогову и тяжело вздохнул.
– Чувствую, это ещё не конец. Ладно, Рогов, займись бумажной волокитой, а я съезжу к полковнику. Пусть знает, что у нас наконец-то есть хоть какие-то результаты.
Рогов кивнул, а Игорь быстрым шагом направился к выходу, по дороге обдумывая каждое слово, услышанное от задержанного. «Мелкая сошка» или нет, но, если верить его словам, впереди их ждала ещё более сложная игра. И кто бы ни стоял за всем этим, он точно знал, как вводить их в заблуждение и оставаться в тени.
В управлении, едва войдя в кабинет Шувалова, Хорошилов заметил, что полковник был чем-то сильно обеспокоен. Он уже знал о захвате на фабрике и задержании, но по его лицу было видно, что за прошедший час появились новые новости.
– Докладывай, – коротко сказал Шувалов, пронзая Игоря взглядом.
Хорошилов изложил все факты, включая слова задержанного о «большем замысле». Шувалов, выслушав его, вздохнул и, покачав головой, нахмурился.
– Ты не поверишь, Игорь, но только что поступил новый сигнал. Похоже, та фабрика – лишь верхушка. Есть информация, что за этим стоит группа, о которой мы даже не догадывались. Связь идёт с каким-то старым подпольным движением. И это – только начало.
– Как думаете, кто это? – тихо спросил Хорошилов, всё больше убеждаясь, что дело не просто запутанное, а опасное.
– Пока не знаю. Но эти люди играют в серьёзную игру. Думаю, тебе стоит подготовиться. Время сыграть по-крупному, – ответил Шувалов и, помолчав, добавил: – А Вероника с Ларисой… Они тоже в опасности, если это всё дойдёт до открытого столкновения.
Хорошилов почувствовал, как сжимаются кулаки. Он слишком долго надеялся, что эта работа обойдёт его близких стороной, но теперь было ясно: дело принимает другой оборот.
На улице он вдохнул полной грудью свежего осеннего воздуха и посмотрел на небо. Дождь давно кончился и сквозь проплывающие облака нет-нет, да проглядывали лучи осеннего солнца.
Хорошилов сел в машину и долго сидел за рулем, не трогаясь с места. В голове было столько мыслей, которые надо было как-то упорядочить.
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Между тем в доме Михеича произошли изменения. Вернулась наконец домой его жена Матрена Тимофеевна.
– Как ты тут без меня, Климушка? – спросила она с порога.
– Поманеньку, – сказал Михеч. Ты как, заблудшая душа? Как там внуки?
– Да живы-здоровы и внуки, и дети, слава тебе, Господи! – ответила Матрена и перекрестилась. – Тута люди поговаривают, что выселять нас всех хотят. Слыхал, нет ли?
– Отчего ж не слыхать. Слышал, чай. Эт некоторым старухам не сидицать дома. Шастают по чужим хатам.
– Чего это по чужим-то? У родной дочки и внуков родных гостила. А ты, пень старый, хоть бы разок приехал, глянул бы на крошек.
– Нешто дел у мене боле нету, как разъезжать?
– Ээх, что с тобой говорить? – махнула рукой на него Матрена.
Когда Матрена, сгоряча кинув на мужа взгляд, вытирала руки о передник, из-за двери высунулся сосед - Иван, он же Сомыч, с хитринкой в глазах. Как видно, сцена семейной встречи пришлась ему по душе. Это Сомов Иван Иванович. Но все почему-то звали его Сомыч.
– О-о, да тут семейный спектакль, – усмехнулся он, постукивая по косяку. – Матрена Тимофеевна, ты уж Клима сильно не гоняй, он-то у нас… как бы сказать… не привычный к дому одному быть.
– Сомыч, а ты чё, зритель тут? Ишь, в кресло уселся? Заступничек нашелси, – съязвила Матрена, но, видно было, что вовсе не сердится.
– Зритель, говоришь? Да я тут, знаешь ли, больше, как участник, – сказал Иван и сел в кресле поудобнее, будто собирался что-то серьёзное обсудить. – Слыхал я, выселять нас грозятся. И не на шутку, говорят, взялись!
– Вот-вот, – подхватила Матрена, – люди-то поговаривают, что скоро тут всё снесут, под высотки новые. И кого они на место наше сюда приволокут?
– Да не высотки вовсе, а центр какой-то, язви его в коромысло, развлекательный штоль, – подал голос Михеич. – А нас в город.
Он решил пока не говорить о том, что знал от девушек. Вдруг не получится, а он тут раньше времени будет хвастаться.
Иван лишь мотнул головой, будто подобная мысль была для него и вовсе немыслима.
– Да уж… Но нам-то куда? В эти, как их, новые человейники? Да там не услышишь, как петух поутру кукарекнет или как свекла зреет. Этак жить кто ж станет? Я не стану, вот! – и сомкнул губы, будто запер секрет, который и так был известен всем на свете.
Михеич тихонько хмыкнул, глядя на Ивана. Он был готов к тому, что Иван начнёт, как всегда, ворчать, но не ожидал услышать истинное, стариковское возмущение.
– Ты глянь на него, – пробормотал Михеич, – голос-то какой сделал. Прям как в юности, когда партком отчитывал.
– Да я и не отчитываю. Сказал, как думаю. Нас сдвинуть хотят, а мы как будем-то? Мы тут, знаешь ли, с корнями, да с судьбами своими. А то вот приедут, натаскают каменных туч. Где душа-то тут? Где, спрашивается, корень?
– А что ж делать-то, Ваня? – вздохнула Матрена, тяжело усаживаясь на стул. – Как мы этим скажем, что не хотим их новшеств?
Иван только пожал плечами, но взгляд у него оставался твёрдым.
– Так, что делать будем, как предки делали: пойдём все, как один, к ним и скажем. А если не услышат, так письма настрочим, да в газеты обратимся. Пусть знают, что мы – не молчаливый народ.
Михеич усмехнулся, прислушиваясь к Ивану, который во всю уже размахивал руками, будто речь свою произносил перед целой площадью. А Матрена Тимофеевна внимательно слушала, и в глазах её было нечто похожее на одобрение, хотя и притворялась, будто всё это несерьёзно.
– Сомыч, ты прям революционер у нас, – заметил Михеич, пытаясь не рассмеяться. – Небось, скоро на баррикады полезешь, да?
– А чего смеёшься-то, Климка? Вон, век-то какой настал! У нас, между прочим, ещё сила есть, – пробурчал Иван, не сводя боевого взгляда. – Надо нам держаться друг за друга, это ж с детства знаем.
Матрена, помолчав, сказала тихо, но твёрдо:
– Может, он и прав, Клим. Нельзя же вот так взять и согнуть голову. Глядишь, дети и внуки наши тут снова обоснуются, а мы уже привыкли, что так и должно быть. Нет, надо дать понять, что дом-то нам дорог, что жизнь эта нам дорога.
Михеич перевёл взгляд с жены на друга, что сидел напротив с упрямым выражением на лице, и словно чувствовал, как в груди что-то шевелится. Сколько лет, подумал он, прошло, как все тут жили вместе, в одной деревне, сплетённые жизнями, как корнями деревья в старом лесу. И разве можно вот так просто, по приказу, выдрать эти корни и выбросить?
– Ну ладно, стало быть, пойдём к этим, скажем, да? А кто говорить-то будет? Ты, штоль, Ванька?
Сомыч усмехнулся, да так, что в глазах его блеснула знакомая хитринка.
– А почему бы и нет, Климка? Мы-то что, хуже молодёжи? Не верь им, что мы с тобой – пеньки. Мы ещё поборемся, вот увидишь.
Они еще долго перепирались, пока не зашла еще одна гостья – соседка Авдотья.
– А я слышу, твой голос, чи шо? – сказала она, подбоченясь и обращаясь к Матрене.
– О, а без тобя ни одна свадьба не впрок, – сказал Михеич.
– У тебя что ли свадьба, хрыч старый?
– Акимовна, ты ругаться сюда пришли или что? – заступилась за мужа Матрена.
– Да повидаться с тобой зашла. Сколько ж времечка пропадала, – Авдотья прошла и села на стул у стола без приглашения. Так уж у них повелось. Заходили, как к себе домой и это было не зазорно. Они все считали себя одной семьей. Столько лет бок о бок прожили на одной улице.
– Так чего говорю-то… слыхали? И что будем делать. Я в прошлом годе токо сарайку подремонтировала. Стоко пузырей Степанычу отвалила. А теперь что? Все зазря?
– Да погодь, ты Акимовна, – сказал Михеич, – чаво вперед батьки в пекло-то? Мабуть все ышо выровнятца.
– Ага, как же… выровняется, – не унимался Сомыч. – всех уже оповестили, со всех подписи поспрошали.
– Чаво поспрошали? У мене никто ничевошеньки не спрошал. Давеча сунулись было, да… – Михеич осекся, поняв, что сболтнул лишнего. Но Сомыч уже наезжал:
– А ну колись, сучье вымя, кто к тебе давеча заезжал?
Матрена, предчувствуя не шуточную перепалку, попыталась успокоить всех и перевела разговор в другое русло.
– Акимовна, я слыхала, ты нонче какой-то сорт новый помидор высадила. И как они у тебя?
– Ой, Матрен, не налюбуюся просто. Такие помидоры уродились, такие уродились, ммм… Я принесу, попробуешь. Сладкие, медовые. И такие мясистые.
– Ай, да ну вас, – махнул рукой Сомыч и направился к двери.
– Иди, иди, рыбак, язви тя, – тоже махнул ему вслед Михеич.
Иван Сомов был заядлым рыбаком. Возможно, еще и поэтому закрепилась за ним эта кличка – Сомыч.
Михеич взял свою душегрейку и тоже вышел на улицу. К нему тут же подбежал Мухтар.
– Ну… Чаво ты? Скучно тобе? Мне тоже скучно с энтими бабами. Помидоры они высадили. Тут важные дела кипять, а они – помидоры. Тьфу…
Он уселся на крыльцо, почесывая Мухтара за ушами. Тот притих от удовольствия. Но вдруг резко вскинул голову и зарычал, глядя на калитку. К дому подъехала незнакомая машина.