«Без компромиссов» – так назывался вечер, посвященный 90-летию со дня рождения народного артиста СССР Олега Ивановича Борисова (1929 – 1994), который прошел в МХТ имени А.П. Чехова 5 лет назад. Сегодня, вспоминая этого грандиозного артиста в день 95-летия со дня его рождения, мы снова вспоминаем и эти слова.
Действительно, это был художник, не приемлющий компромиссы, ведущий с миром и в первую очередь с самим собой высокий разговор, разговор исключительной честности.
В Художественный театр Олег Борисов пришел в 1983 году уже знаменитым актером. За плечами у него был не только Киевский театр русской драмы имени Леси Украинки, где он играл в основном комедийные роли, но и ленинградский БДТ, глубокие драматические образы, созданные в спектаклях Георгия Товстоногова. Именно там определился его актерский почерк, этот удивительный симбиоз анализа и чувства, оголенного нерва, исключительной страстности и – «ума холодных наблюдений». Ганя Иволгин в «Идиоте» и Петр в «Мещанах», Робеспьер в «Правду! И ничего, кроме правды!» и принц Гарри в «Генрихе IV», Кистерев в «Трех мешках сорной пшеницы» и Григорий Мелехов в «Тихом Доне»… И, конечно же, «Кроткая» – спектакль Льва Додина по Достоевскому, в котором Борисов показал головокружительное погружение в мир этого автора, выявив в этом мире не только психологические бездны, не только его болезненность, но и его фантасмагорию.
В Художественном театре Олег Иванович прослужил недолго, четыре года. Тут вышла новая версия «Кроткой». Тут он сыграл Астрова в «Дяде Ване» – одном из самых значительных спектаклей «чеховианы» Олега Ефремова. Валерий Левенталь выстроил на сцене МХАТа чарующий уютный дом, но красота природы и усадьбы контрастировала с драматизмом происходящих там событий, с несчастьем и опустошенностью обитающих в доме людей. «Астров Олега Борисова был похож на старого воробья, которому не удавалась песня, звеневшая у него в ушах. Все же он спел ее, напившись и разгулявшись в ту самую грозовую ночь второго чеховского акта», – писала в энциклопедии «Московский Художественный театр. Сто лет» Галина Бродская, говоря об этом спектакле.
Была еще «Серебряная свадьба» по пьесе Александра Мишарина, где Борисов сыграл Выборнова. А потом на «Дядю Ваню» был введен второй состав: на роль Елены Андреевны, которую прежде играла Анастасия Вертинская, – Ирина Мирошниченко, на роль Астрова – сам Ефремов. Предстояли престижные заграничные гастроли. Борисов воспринял это как предательство, тем более, что о проходящих репетициях он узнал случайно. Этот эксцесс послужил толчком для расставания со МХАТом: Олег Иванович сначала взял творческий отпуск, а затем покинул театр. Его актерской вершиной в тот период стал Павел I в одноименной пьесе Дмитрия Мережковского – спектакль в режиссуре Леонида Хейфеца вышел в 1989 году на сцене ЦТСА.
Сегодня мы предлагаем вам, дорогие подписчики, вчитаться в дневники Олега Борисова, в этот уникальный документ, запечатлевший и работу его души, и само время. Мы выбрали несколько фрагментов, связанных с Художественным театром – его прошлым (Олег Иванович окончил Школу-студию МХАТ), и той порой, когда Борисов входил в труппу МХАТа.
Дневники цитируются по изданию: Олег Борисов. Без знаков препинания. М.: Артист. Режиссер. Театр. 1999 г.
«1985. Январь 15-16. Смерть Добронравова.
В первом спектакле Художественного театра “Дядя Ваня” Астрова играл Станиславский. И сравнение с Шопенгауэром было уместнее в его устах. В самом деле, разве не мысль Астрова: “Чем заполняет большинство свое свободное время? Скукой, очумелостью, если нет чувственных удовольствий или какой-либо ерунды под руками... Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время; человек же талантливый стремится его использовать”. Как все просто у этого Шопенгауэра! Хоть в пьесу вставляй! При таком Астрове фигура Войницкого несколько принижалась, рассказывали очевидцы. Они запомнили старую фуражку на голове Астрова, саквояж, длинный мундштук и свертывание папироски, которое приводило в экстаз.
Но вот в кедровском спектакле 47-го года появляется новый Войницкий – Добронравов. И меняется расстановка акцентов. На первый план выходит тема отвергнутости, неразделенной любви. Я помню его потерянное, белое лицо, беспомощно опущенные руки... И это при холодном, циничном Астрове – Ливанове. Когда Добронравов появлялся с цветами и находил свой идеал в объятиях доктора, то опускал букет на крышку рояля – неторопливо, будто на крышку гроба. Таков был трагический, даже сюрреалистический эффект от его появления... А когда Елена Андреевна – Тарасова спрыгивала с качелей, Добронравов долго смотрел на пустую деревяшку. В его глазах за эти секунды пробегала жизнь. А потом рукой эти качели останавливал.
В октябре 1949 года в нижнем фойе собиралась вся труппа – отмечали 51-ю годовщину театра. Мы знали, что там присутствует Книппер-Чехова. Через два года она подпишет мне диплом... А в тот день вечером шел “Царь Федор”. Мы, как всегда, смотрели сверху. Свободных мест не было, нам разрешалось сидеть на ступеньках. В конце шестой картины, после слов: “Пусть ведают, что значит/Нас разлучить! Пусть посидят в тюрьме!” – на сцене – мы это чувствовали! – какая-то заминка. Что-то случилось... Побежали вниз, но уже по пути увидели помощника режиссера, зовущего доктора. Тело Добронравова – бездыханное – перенесли в аванложу и положили на тот же диван, на котором умер Хмелев – умер в костюме Ивана Грозного. Добронравов не доиграл одну лишь сцену – финальную, “У Архангельского собора”, когда там должна начаться панихида по его отцу, Ивану Грозному!
Говорят, высшее счастье для артиста – умереть на сцене. Для верующего – в один из святых дней. Мало кто удостаивается такой чести.
Та, последняя картина, которую сыграл Добронравов, называлась “Святой”.
Февраль, 4
Кто-то сказал шутя, что мой грим в "Дяде Ване" – "под Станиславского". Я не ставил цель копировать. Все равно обречен: тот – красавец, здоровенный, ему вообще гримироваться не нужно. Он мог себе позволить сказать: "Сделаю для Тригорина красивый грим". Я вообще не сторонник какого бы то ни было грима – тем более бороды. Это – мука! Но чтобы "выскочить из своего сегодня", как просит Ефремов, нужно найти новое ощущение себя. По-новому вбить позвоночник.
Станиславский, как известно, не удержался, чтобы не подчеркнуть своего отношения к Елене: "Вы хи-и-трая!" – говорил он ей. Даже в какой-то момент стулья разбрасывал. На Книппер, видно, это действовало сильно. Она признавалась: "Когда я чувствовала на себе его влюбленный взгляд… мне досадно было на „интеллигентку“ Елену, что она так и не поехала к нему в лесничество…" Ах, как хотелось бы что-то подсмотреть в том спектакле! Или хотя бы в тех репетициях… Ведь на них присутствовал автор и однажды даже показал Станиславскому поцелуй – как надо целовать Елену Андреевну. Поцелуй был якобы неуважительный, короткий – Чехов на этом настаивал, – да еще с каким-то свистом. Чехов не мог примириться с тем, что Астров и в 4-м акте любит. Что он – живой.
Нет, в этой части с А.П. не соглашусь. Тем более когда рядом такая ослепительная Елена Андреевна…
1985. Июнь 27. Процесса нет
Давно не писал. Кое-что за это время накопилось. Главное: разродились наконец "Дядей Ваней". О спектакле особо не спорят, но говорят все. Общее настроение: до чего-то высокого не дотянули, но, в общем, в том направлении. У некоторых текста не слышно – это оттого, что акустика плохая. К Борисову нужно еще привыкать, но зато – мужик, ничего не скажешь! Для себя же главный итог, что сыграл Чехова. В первый раз. И сыграл, наверное, неплохо, значит, все предубеждения в этом плане отпали. Испытание "на кружева" выдержал.
Но ждало еще испытание. Нужно было восстановить "Кроткую" на сцене Филиала. Я думал, это так просто – взять и восстановить старый спектакль. Но три года не играли, партнеры другие, город... тоже имеет значение. Теперь нет Акимовой, вместо нее – Таня Шестакова. Со стороны Левы последовали новые нюансы, и все в основном затрагивали ее. В сторону расширения, укрупнения ее образа. Мы долго ходили по внутреннему дворику, пока ставили декорации. Он старался меня убедить: "Если раньше играли про ненависть, теперь должны выйти на ее оборотную сторону – любовь. Ведь она же была между ними... И зависимость должна быть не только ее от него, но и обратная тоже. Все-таки у Федора Михайловича вещь называется «Кроткая»"... Я принял почти в штыки. Внутренне, конечно: "Мне кажется, любви там было столько, сколько требовалось. А если уйдет тема несовместимости, то уйдет и стержень". И все-таки я прислушался. Многие аргументы говорили в его пользу. Во-первых, слепок с любого спектакля, пусть и хорошего, нежелателен. При возобновлении нужно учитывать, что изменился ты, что-то вокруг. Говорят, я стал спокойней (это возможно...), в моей московской жизни появилась гармония. Значит, это отразится на моем Ростовщике. И потом – Достоевский! Тысячи вариантов, не исключающие друг друга. В этом я убедился, когда делал первый, ленинградский вариант. Назовем его в шутку "Крот". Предстояло убедиться снова...
"Сдача" прошла спокойно, если не считать выпившего Ефремова. Он заснул под конец, а разбудило его только чье-то короткое "ах!", раздавшееся в тот момент, когда я запрыгнул на шкаф. Этот эпизод всегда сопровождается чьим-нибудь вскрикиванием – так уж действует эта стремительная цепочка прыжков: с пола – на стул, со стула – на стол, со стола – на бюро, а потом уже на самую верхотуру. И все это, чтобы остановить маятник. Лева перенес этот "тройной прыжок" с начала второго акта на самый конец – рассчитывая на эффект. Таким образом я и разбудил Ефремова. После обсуждения он говорил не очень внятно: "Зачем так выворачивать внутренности? Достоевский всегда на это провоцирует, а вы с Додиным поддались. Надо бы это легче как-то... И главное: процесса нет..." "Чего нет?" – переспросил я. "Не важно", – отмахнулся Ефремов. Так закончился во МХАТе уже второй сезон.
1989. Октябрь, 2. Разрыв
Так получилось, что сезон во МХАТе открывался "Серебряной свадьбой" 1 октября. И премьеру “Павла” назначили на это же число. По недомыслию или чьему-то умыслу – что теперь разбираться... Евстигнеев заболел, и мне позвонили оттуда: ваш отпуск закончен, теперь вы должны... “Глупо уходить за месяц до юбилея, – стали советовать добрые люди. – Погоди, остынь... Перенеси премьеру на один день...” Наверное, кто-то другой так бы и поступил. Мне еще раз позвонили и передали мнение Ефремова: “Борисов заболел звездной болезнью... От Коли-Володи отбрыкивался, Шарон его не устраивает... В конце концов, репертуар есть. Пусть выбирает!” Теперь я знаю, что и он сделал выбор – со мной это случилось уже год назад».
Фото из фондов Музея МХАТ
Генеральный спонсор театра – Банк ВТБ
Также будет интересно:
Алиса Коонен. В поисках судьбы
«Весь этот джаз» Евгения Евстигнеева. Ко дню рождения артиста
