Можно девушку вытащить из деревни, но деревню из девушки – никогда. Эта фраза уже оскомину набила. Однако, что-то в этом есть. Дарья, столько лет прожившая с ленинградским Николаем, сыном научного работника, так и не обрела тот самый лоск, отличающий обычного человека от интеллигента. Она не умела строить слова в красивые, обкатанные, круглые выражения, чтобы вести непринужденные светские беседы в кругу людей умственного труда, предпочитая отмалчиваться.
Она не понимала вкусов творческой среды, и на выставках, выслушивая восторги ценителей перед картинами современных художников-ипрессионистов, снова отмалчивалась, чтобы не казаться дурочкой. Николай терпеливо объяснял жене суть и смысл шедевров нового времени, та кивала, предпочитая лицезреть произведения классиков, Серова, Крамского и Левитана, чьи картины просты и понятны каждому.
Она не читала запрещенную литературу: Булгакова, Набокова, Ахматову, Мандельштама и прочих гениев русской словесности, почему-то методично отсеиваемых из общего числа известных авторов. Нельзя, так нельзя. И как не старался Николай приобщить Дарью к бессмертным строчкам из «Мастера и Маргариты», та равнодушно откладывая затрепанные самодельные экземпляры «негорящих» рукописей, зачитывалась романами Анатолия Иванова и стихами Эдуарда Асадова.
Она была простым человеком. Не глупым, а простым. В ее доме всегда был горячий обед. Квартира сверкала чистотой. Сын был опрятен, а муж никогда не появлялся на людях в невыглаженной рубашке и нечищеных ботинках. Дарья не гнушалась обязательного дежурства по лестничной клетке, и, так же, как все, не стеснялась мыть пол в парадной. Участвовала в субботниках. Высаживала в сквере деревья и цветы. Помогала матери в деревне и знала, с какой стороны подходить к домашней скотине. И уж ее никогда не пугал ни запах навоза, ни хлорки.
Николай, привыкший к перманентной заботе супруги, не замечал этой заботы, принимая ее, как должное. Ему не хватало вечерних споров на кухне, бесед за чашкой чая и культурных вылазок в музеи. Мать в этом плане была безупречна. Она представляла из себя тот самый сосуд, полностью насыщавший потребности сына в духовном развитии.
Конечно, ленинградцу было бы сложно привыкнуть к иной среде, не такой изысканной, в которой он вырос. Но частые командировки выручали: Николай никогда не упускал возможности напитаться духом современности, держать, так сказать, руку на пульсе, развиваться, расти над собой, мыслить и рассуждать. Ему было комфортно – вот он, в самой середке бурно кипевшего котла общественной жизни. Работа, люди, общение – он нужен и полезен народу. И рядом – тихий, верный, надежный тыл, куда так приятно возвращаться после насыщенного событиями дня.
Он любил Дарью крепкой и надежной любовью. Страсти давно уже улеглись – Дарья не давала никакого повода усомниться в ее верности. Дарья никогда не задерживалась на работе, не ночевала у подружек, не любила шумных мероприятий, и не скучала по поводу отсутствий развлечений в провинции. А чего скучать? У нее столько дел и делишек, что просто некогда стонать от скуки. Муж постоянно на работе? А что она хотела – все нормальные мужчины пропадают на работе. Они обеспечивают семью. Они трудятся на благо Родины. Они физически не могут сутками торчать возле женской юбки и одновременно работать. Сутками торчать дома могут только лодыри, иждивенцы и тунеядцы. Правильно, что их поведение всячески порицают! Дармоедам не место в СССР!
Она, пережившая голод и лишения войны, ценила то, что имела на сегодняшний день. И разве можно винить человека за простое человеческое счастье? Нет.
Но Николай… Вот правильно говорят – горе от ума. Ему не хватало чего-то до счастья. И он, как всякий ищущий, это «что-то» нашел.
С Катериной Николай познакомился на съезде депутатов в Ленинграде. Он, как депутат, обязан был присутствовать. Шло обычное заседание, одно из многих, проводившихся тогда в обкоме. На повестку дня вынесли обсуждение проблем совхозов Ленинградской области в отношении обеспечения товарами населения. В сельских магазинах, в отличие от городских, была вечная нехватка: одежды, обуви, канцелярских товаров, товаров широкого потребления, продуктов.
На заседании присутствовали корреспонденты журналов «Крестьянка» и «Работница». Они-то и познакомили депутатов с истинным положением дел. Письма в редакцию присылали мешками. Тема болезненная. Матери жаловались на отсутствие школьной формы в сельских лавках, а уж о спортивной одежде и говорить нечего – днем с огнем не найти элементарные трусы для занятий в спортзале. И пресловутые кеды – выбросят на прилавок двадцать восьмой размер – а дальше – крутись, как хочешь. Как в доисторические времена – одному достанется обувка, остальные пусть на печке сидят.
Николай, как сугубо городской житель, плохо был знаком с этой проблемой. Его волновали другие темы, например, снабжение заводов и промышленных производств необходимым техническим оборудованием. Тут у него ушки на макушке всегда! Вот тут размах, поле непаханое! Тут он активно выступал и вносил предложения, кстати, достаточно дельные и рациональные.
Тема же обеспечения многодетных сельских семей кедами нужного размера Николая откровенно разозлила. Его порядком раздражало бездействие и несогласованность районных исполкомов: такие вопросы вообще должны решаться на местах – о чем думают в районах, баклуши бьют? Фабрики работают исправно, планы выполняются на сто двадцать процентов, какого черта? Что за беда? Почему они, серьезные, занятые люди, должны сейчас все это обсуждать?
На трибуну вышла молодая докладчица. Николай зацепился взглядом за ее необычный вид. Обкомовские дамы никогда не позволяли себе наряжаться в легкомысленные футболки и джинсы. Серый костюм с единственным украшением, депутатским значком на лацкане строгого пиджака, приглаженные пучки на голове, туфли на низком каблуке – деловой стиль советской женщины, призванной служить обществу. Тут, знаете ли, не светский бал!
А эта девица, словно на танцульки собралась. Или в туристический поход. Николай не разбирался в современной моде, жена давно уже не красила глаза «под лисицу», не носила провокационную «бабетту», стараясь соответствовать возрасту и положению супруги инженера металлургического завода, да к тому же, народного депутата. Скромные платья и строгий крой пальто. Минимум косметики, аккуратная стрижка, отсутствие кричащих тонов во всем. Эта докладчица, наоборот, будто специально все делала, будто какой-то вызов бросала: вот я, посмотрите на меня!
Джинсы-клеш ловко обтягивали бедра, фривольная кофточка еле-еле прикрывала смуглый плоский живот. Выбеленные, цвета спелого льна волосы, спускались гладкой волной ниже лопаток. Яркий рот, синие тени на глазах – да ей даже среди хиппующей американской молодежи не затеряться! И, смотрите-ка, хватило смелости (или наглости) выступить с трибуны перед дисциплинированными товарищами из областного комитета депутатов! Кто вообще пустил в здание Ленсовета этакое чудо-юдо?
Однако, доклад девица выполняла толково и по существу: не нудела, не заикалась, не читала по бумажке. Голос ее звенел. Чувствовалось возмущение – в Советском государстве, и такие досадные упущения в плане логистики и сбыта продукции в соответствии с нуждами населения! И какого населения – кормильца, трудяги, хлебороба и животновода!
- В районах строятся новые школы! Закладываются целые спортивные комплексы, с бассейнами, с лыжными трассами! Народ обеспечен комфортным жильем с водой и газом! Бесперебойные транспортные перевозки! Теперь наши колхозники не обделены вниманием государства: у них есть паспорта! Наш дорогой Леонид Ильич и коммунистическая партия сделали все, чтобы восстановить справедливость в жизни нашего народа! (громкие аплодисменты) И наряду с этим вопиющая ситуация – простой сельский житель не может купить в магазине спортивную обувь! Почему? Редакция журнала, в которой я работаю, просто завалена мешками с жалобами! Это позор, товарищи!
Глаза докладчицы горели. Если бы сейчас ей показали виновников сложившейся ситуации, она бы лично разорвала бы тех на куски. Или сожгла их заживо! Николай заворожено смотрел на девушку. Да и не только он – вся аудитория внимала ее пламенной речи, забыв и про легкомысленный вид корреспондентки, и про некоторые вольности в словах. Московская штучка, что и говорить! Наверное, запросто входит в кабинеты министерств, даже пропуск не показывая – САМ любит таких смелых и активных!
Кстати, после выступления журналистки совхозы уже через месяц были обеспечены автомагазинами. Автолавки, набитые товарами доверху, приезжали еженедельно в самые дальние районы, считавшиеся недоступными. Понедельники стали праздничными днями – деревенские жители, принаряженные по случаю приезда автолавки, собирались в центре села – встречали машину. Брали много, брали активно, покупали «с огоньком».
Так же было налажено снабжение сельских магазинов. Теперь и в них можно было купить дефицит. (Сам автор помнит времена, когда в ее родное село делали набеги городские жители – в местном магазине появился изумительного качества прибалтийский трикотаж и модная чешская (!) обувь, чего в городском универмаге днем с огнем не сыщешь)
Николай девушку запомнил. Такую сложно забыть. А она (вот уж чудо) после собрания сама к нему подошла. Коля даже покраснел – он не ожидал столь скорого знакомства.
- Катерина Петровна, - девушка протянула руку для приветствия, - внештатный корреспондент журнала «Работница».
- А я думал, штатный. Слушал вас сегодня, вы профессионал своего дела, - сказал он после рукопожатия.
- Профессионал, скромничать не буду, - улыбнулась девушка, показав ряд белых, просто сахарных зубов, - вопрос времени и локации, если честно. Я не только в «работнице» служу, но и тесно сотрудничаю с «Крестьянкой», и даже с «Огоньком». Пора бы определяться, но все никак не определиться, знаете ли.
Катерину Петровну интересовал не Коля, конечно, а завод, на котором Коля работал. И город, который благодаря директору завода, действительно крутому мужику, рос и процветал.
- Таких руководителей еще поискать! – говорила Катерина, - в ближайшее время я планирую посетить ваш город, сделать ряд снимков и собрать необходимый материал для статьи. Вы прославитесь на всю страну и дадите хороший пример для всех.
Николай смотрел на нее и понимал, почему журналистке прощается ее внешний вид. Волчица просто. Красивая акула пера. Хваткая, умная, бесцеремонная. Москвичка. Перед ней оробеет даже такой, как Николай. А что, собственно, он из себя представляет – стоит и краснеет, как дурачок из глухой, глухой провинции.
- Может быть, кофе? – наконец, выдавил из себя Николай.
- Не откажусь. Только давай договоримся, будем обращаться друг к другу «на ты». Я – просто Катя. О-кей?
- Хорошо, - Николая смутило Катино «О-кей», но он постарался не подать виду, - согласен быть просто Колей. Не такой уж я и старый.
- А я вижу, Коля, - и снова эта обворожительная, хищная улыбка, - тебя костюм ужасно старит. Ты будто играешь роль солидного дяденьки, а на самом деле тебе и сорока нет! Я угадала?
Он лишь головой кивнул. Точно – дурачок-болванчик.
- Ну вот. Я правильно угадала. А еще я догадываюсь, Коля, что ты отлично знаешь Ленинград. Ты в нем родился! – Катя смотрела Николаю прямо в глаза. Ну и манеры у московской журналистки… Ну и глазищи у нее… Погибельные.
- Угадала. Тут есть отличная пышечная. Спорим, ты никогда и нигде не пробовала таких пышек.
А она сморщила нос.
- Пышки? С сахарной пудрой? Да… Богемно… Ну, хотя бы кофе в твоей пышечной есть?
- Ага. С молоком.
Катя тряхнула шевелюрой.
- Ну, с молоком, так с молоком… Но после твоей пышечной ты просто обязан сводить меня в эрмитаж.
И наш Николай, серьезный семейный мужчина, инженер и депутат, брякнул уж совсем хулиганское: «Заметано».
У него началась Катя.
Автор: Анна Лебедева