Скоро историю Наташи узнали и другие девушки, после чего они окружили ее тем заботливым вниманием, от которого и хорошо, и грустно, словно к тебе относятся как к тяжело больной. А, впрочем, может быть они правы. Разве это не болезнь, не тяжкая болезнь - искалеченная любовь... И только одна Валя этого, пожалуй, и не понимала. Только одна она к "сентиментальной верности" Наташи отнеслась насмешливо и, когда Рая назвала ее устойчивое чувство романтическим, Валя презрительно поморщилась.
- Ничего романтического здесь нет. Он парень, видимо, пустой и ветреный, а она из тех кисейных барышень, которые способны жить миражами до конца своих дней. Раз написал "не суждено быть вместе", выбросить его из головы и все. А она роется в его грошовом чувстве, тщась отыскать в явном отказе от нее какой-то тайный смысл...
И вообще Валя к Наташе относилась свысока.
- Эта девица с запущенной наивностью далеко не пойдет,- говорила она.
Наташа действительно не производила впечатление многообещающей. Она была робка. К лекциям, к преподавателям и даже, казалось, к самому зданию университета относилась с трепетным уважением. Тогда как Валя отличалась независимостью. Высказывалась обо всем решительно, категорично. Держалась одиноко и заносчиво. Даже в приветствии ее было что-то высокомерное: здоровалась она еле заметным кивком, чуть склонив свою красивую голову и сейчас же гордо вскидывая ее. Училась Валя хорошо, даже можно сказать красиво училась. Отвечала живо, используя свежий материал и немного рисуясь по бессознательной привычке привлекать к себе всеобщее внимание.
Вернувшись из библиотеки Наташа подсела к ней, делясь впечатлениями от давно прочитанных Валей книг. Та слушала скучая, но не перебивала. Она критически рассматривала простоватое лицо Наташи, с морщинкой напряжения на лбу. Лицо, которое Оле, например, нравилось своей миловидностью. Лицо не бросающееся в глаза. К нему, как к самой Наташе, нужно было присмотреться, и вызывающая снисходительность Вали взорвала ее.
- Наташка, брось ты перед ней изливаться. Она ж тебя совсем не слушает...
Валя повернулась к Оле и понимающе улыбнулась.
- Она себе лепечет, я себе думаю - мы друг другу не мешаем...
Наташа вспыхнула. Запоздалый телячий восторг от давно пережитой Валей классики. Конечно, сама бы она дала это понять тактичнее, но и несправедливым было не признать, что сарказм Вали более доходчив... Во всяком случае ей он постоянно напоминает о ее невежестве. Напоминает больно, унизительно. Валя демонстративно в любом обществе, при любой ситуации поправляла ее неправильное произношение, неправильно поставленные ударения, держа ее все время в нервном напряжении... Издевка таилась даже в ее, казалось бы вполне дружелюбном совете, изменить прическу, то есть косу, которую Наташа по деревенской традиции девушек не расплетала на две, укладывать над лицом, дабы оно не выглядело, как луна... В виду опять имелось разумеется, "как эта глупая луна, на этом глупом небосклоне"... Наташа понимала и этот намек и другие. Она смущалась, поправлялась, но не обижалась. Эти уколы, этот стыд за свои унизительные пробелы, обнаруживающиеся чуть ли не на каждом шагу, казалось были даже необходимы оцепеневшей в горе девушке, чтобы в осознании своего невежества, от которого нужно избавляться, дабы не быть посмешищем в студенческой среде, обрести хоть какой-то смысл. Она присматривалась к тому, как планирует день, занимается Валя. Валя посещала все лекции, подробно конспектировала их. В течение семестра прочитывала не только обязательную, но и рекомендуемую литературу, тщательно готовилась к семинарам. Распорядок дня у нее был строгий: после лекций возвращалась домой, ела, отдыхала и ехала в библиотеку. Все задания, какими бы мизерными они не казались, Валя выполняла. Она считала ниже своего достоинства не ответить на какой-нибудь вопрос. "Так она работала, видимо, все одиннадцать лет, если не больше, ведь в интеллигентных семьях образованием детей занимаются с самого раннего возраста. Не удивительно, что у нее такие обширные знания",- рассуждала Наташа, тогда как ее учеба, с болезнью матери, оборвалась где-то на седьмом классе сельской школы. И хотя через год по настоянию Николая она поступила в вечернюю школу, однако первый курс университета, из-за него же оказалась вынужденной заканчивать заочно, что, разумеется, не идет ни в какое сравнение с обучением очным, где одно личное общение с преподавателями и такими студентами, как Валя, что значит... Поэтому учившаяся беспрерывно и, по всей вероятности, упорно Валя, порой, казалась ей недосягаемой... Она старалась перенять у нее все хорошее, иногда даже слепо следовала ей. Наташу восхищало в Вале многое, особенно самостоятельность суждений. Но Наташа обладала аналитическим складом ума, помогающим ей быстро преодолевать недостатки, что Валя делала с большим, большим трудом.
Наташа старалась не обращать внимания на Валин скептицизм. И как ни весело было ей сидеть с девушками комнаты, она чувствовала, что они все схватывают на лету, поэтому во время лекций отвлекаются: Оля старается прочесть страницу-две какой-нибудь книги, Валя находит время бросить реплику. Чтобы не рассеиваться, Наташа села за первый стол и стала усердно конспектировать лекторов. Валя заметила это и послала записку.
"Стремление постичь науки, преждевременно вырвало из наших рядов одного из выдающихся профанов, долгое время поражавшего мир своим невежеством..."
Наташе ничего не оставалось, как принять и эту дозу горькой истины, но не капитулировать же. Она оставила записку без ответа, и из-за первого стола не ушла.
На перемене Валя иронизировала:
- Уж не хочешь ли ты наверстать упущенное?
- Хочу.
Валя не скрыла недоверчивой улыбки.
- Ты меня недооцениваешь, Валя. Я занимаюсь сейчас больше чем ты.
- Это зависит от способностей...
Слышавшая их разговор Оля возмутилась. Улучив удобный момент, она подошла к Вале и, рассматривая ее несколько вычурный почерк, заметила:
- Эти выкрутасы говорят о самомнении.
Валя подняла голову и насмешливо посмотрела на нее.
- Самомнение не мешает мне хорошо учиться.
- Но оно мешает другим.
- Кому это?! - лениво откидываясь на стуле заинтересовалась Валя.
- Наташе, ты же ее все время обижаешь.
- Вряд ли,- с сомнением произнесла Валя.- Узнав ее, я поняла, что имею дело с дубом - есть такая твердая порода... И даже не надеялась обидеть, хотя старалась,- с эгоистичной откровенностью призналась она.
- Напрасно ты о ней так думаешь. Наташа слишком чутка, чтобы не заметить этого, тебя просто вводит в заблуждение ее простота.
- Подумаешь достоинства! Простота граничит с глупостью, а чуткость дополняет недостаток ума. Ты разве не заметила, что все неумные, как правило, чутки.
- Нет, я заметила обратное, что бестактность свойственна зазнайкам, пусть даже и не без основания, но уж слишком возомнивших о себе. Во всяком случае, тебя в излишке чуткости не обвинишь...
- А зачем она мне. И потом Наташка слишком примитивно устроена, чтобы понять мои тонкие намеки, и ты напрасно взяла на себя труд разъяснять их ей. С твоей стороны это тоже услуга медвежья...
- Глупости,- рассердилась Оля.- Наташа просто слишком умна, чтобы реагировать на твои, по сути дела, глупые намеки. И если бы ты знала, с какой утонченной натурой имеешь дело, ты бы не была так расточительна на них...
Валя усмехнулась.
- Пой, пташечка, пой,- протянула она, выразив этим полное пренебрежение к заступничеству Оли.
Но Оля продолжала.
- Я знаю, Валя, ты любишь яркие умы, восхищаешься ими, но глупо перечеркивать людей, еще не узнав. Наташа трудолюбива...
- Воля - тоже, однако умом не блещут...
- Значит, ты не веришь в нее?
- Не-е-ет! Предоставляю это тебе. А я от нее многого не жду. Скучно мне в ее обществе. Ее мысли напоминают мне раннее детство...
- Очень уж преувеличиваешь.
- Преувеличиваю. Но... к сожалению не "очень"... Вот мы с тобой различны, вечно спорим, но мы хоть понимаем друг друга, а она ведь нас и понять не сможет...
- Как знать?
Валя скептически улыбнулась.
- А ты что, собственно, защищаешь ее?
- Я не защищаю. Мне просто не нравится, что первое, зачастую неверное мнение о человеке у тебя так долго господствует.
- Нет, защищаешь,- настаивала Валя,- тебя, как бумагомарателя, возможно заинтересовала ее трагикомическая любовь. Это не сюжет для современного романа. Эта любовь, как тормоз в ее жизни. Столько лет истратить на мечты о недостойном человеке - несомненный кретинизм...
- Какая поразительная категоричность в суждении о чувстве! - даже не рассердилась, а скорее удивилась Оля и, скорее для самой себя, мечтательно произнесла.- Нет, у Наташки умное сердечко и оно знает за кого бьется. И любит она глубоко и верно, просто любо посмотреть.
На что изумленная Валя даже не нашлась чем ответить.
Молчала до самого общежития и Оля, хотя из учебного корпуса они по привычке вышли вместе. Дома они наскоро попили жидкого чая с сахарином и Оля стала разбирать постель.
- Никак спать?! - удивилась Валя. - А я еще в библиотеку поеду. Все историю древних веков не осилю...
- Ты что уже к экзаменам готовишься?! - удивилась Алла.
- Готовлюсь и тебе советую...
Но на ее совет откликнулась не Алла, а Наташа.
Валя в прорезиненных ботиках, в светлом демисезонном пальто и в тон ему, в светлой, фетровой шляпе уже стояла у двери нетерпеливо ожидая Наташу. Наташа торопливо одела ботинки на низком каблуке, стеганку, повязалась пуховы платком. Роста они были одинакового и, беря ее под руку, Валя сказала:
- Смычка города с деревней...
Оля укоризненно посмотрела на нее.
Только они ушли, в комнату вошла Маша.
- А аристократы, что еще не пришли?
- Нет,- ответила Рая,- "аристократы" уже ушли в библиотеку, потому что они не столько аристократы, сколько труженики...
- Ну "труженики"-то тут, пожалуй, больше папы,- так поддав ногой туго набитый чемодан Вали, что тот раскрылся.
- Ой, опять новое платье! - воскликнула Маша.
Она примерила его.
- А где же туфли? - заглянула она под кровать Вали.- Нет туфель. Но туфли вы вообразите,- сказала она и на цыпочках приблизилась к зеркалу.
Коричневый с переливами панбархат красиво сочетался с блеском ее каштановых волос.
Маша резко опустилась на пятки и сбросила платье.
- Ничего,- заявила она,- будут и у нас красивые платья, и многое другое, причем приобретенной собой.
У многих девушек в начале их совместной жизни обнаружились разногласия, которые они или разрешали или усугубляли. Оно и понятно, ведь семь совершенно различных людей, из разных концов страны съехались и стали жить в одной комнате. Но настоящими антиподами оказались Наташа и Валя. Валя дурачит Наташу, но у Наташи достаточно ума, чтобы не возражать. С прямодушием цельной натуры она любуется в Вале хорошим, осуждает плохое. Ей не нравились резкие Валины суждения о ее чувстве. Порой она и сама упрекала Николая. Ощетинивались тысячи злых "почему"? Особенно одно из них, "почему" он не оценил ее хорошего, почти святого чувства? Может быть он еще поймет его, оценит и вернется. А она простит ему все. Она слишком любит, чтобы не найти ему оправдания...
"Насколько у этой любви сильны надежды,- думала Валя.- Ведь ясно ж, что все конечно, а она все ждет, все надеется..."
- Полюби ты кого-нибудь другого.- посоветовала она.
- Любовь по заказу не приходит. И потом эта любовь принесла мне слишком много переживаний. Она надломила что-то во мне и я не смогу уже больше полюбить, по крайней мере так... - откровенно призналась Наташа.
- Значит ждать и надеяться?
- Вот именно, как посоветовал нам дедушка Дюма.
- Дряни ты начиталась, вот и окутываешь романтикой свое пустое чувство. Во всякой любви есть романтика, в твоей же она преобладает. Пойми ты это, наконец, и напиши ему такое письмо, чтобы он изумился подлец.
- Он не подлец,- возмутилась Наташа.- Не суди о нем по отношению ко мне. К другим он обернется своей хорошей стороной, а она у него несомненно есть. Очень жаль, что ты о нем так плохо думаешь...
- Я?! Думаю о нем?! - поразилась Валя.- Просто так, к слову пришлось. Я время ценю и на подобные пустяки не трачу. Жизнь наша слишком многогранна, чтобы жить одной любовью. Вот почему сейчас смешны, а не трагичны случаи отравилась, задавилась, бросилась под поезд. Это тебе не век Анны Карениной, которой нечем было жить кроме любви...
- Не говори о Николае плохо и "просто так, к слову"... - бледнея потребовала Наташа, не внявшая ее нравоучительной тираде.
- Пожалуйста. Мне только хочется сказать еще насчет "сторон".- заметила Валя.- Если у человека две стороны, то это уже плохо. У него должна быть одна сторона - лицевая. Не люблю двуликих людей, в чем бы их двуликость не выражалась: в патриотизме ли, в работе ли, в любви ли. Такие люди на крутых поворотах способны на подлость...
Но тут уж и глаза Наташи потемнели.
- Не смей так говорить о Николае. Он добровольцем ушел на фронт, был ранен, награжден... Он из тех, кто на крутых поворотах проявляет себя с лучшей стороны...- выпалила она.
- Вот теперь портрет его ясен, однако одна черта не оправдывает другой - неверность такой на редкость преданной гусыне, как наша Наташа...
В мысли, что она не имеет права осуждать Николая Наташа еще больше убеждалась когда они от военной кафедры дежурили в госпитале. Разговоры в палатах о фронте, о боях, и много еще совсем юных больных - все напоминало Наташе о Николае. А некоторые больные даже чем-то неуловимо походили на него... "Может и он так же ранен, болен, лежит в госпитале... Как же я жестока, что решила забыть о нем, о мальчишке, о воине... Нет, я, конечно, не напишу ему. Ему не нужны мои письма, но думать о нем я должна только хорошо..."
Из операционной впереди всех быстрым шагом шла Валя. Она была героем дня. Все восхищались, как она помогала хирургу. Спокойно, точно, быстро, недаром по военной кафедре она считалась лучшей медсестрой, только глаза ее сверкали, выдавая, чего стоило Вале это внешнее спокойствие. Она была еще бледна, нервна и эта нервность выразилась в возмущении. Когда девушки вышли из госпиталя, Валя сказала:
- Сволочи, ведь еще старые раны не зажили, а они уже о новой войне говорят...
Она обернулась к Наташе.
- Вот ты, наша добрейшая, мягкосердечная Наташа считаешь, что все люди хороши, выходит даже Гитлер?
- Гитлера и ему подобных я к людям не отношу. К людям не только в горьковском понимании, но даже к людям вообще.- убежденно сказала Наташа, все еще находившаяся под впечатлением операции и "фултоновского" выступления Черчилля. Молодому парню прочищали и подрезали еще выше и без того по запястье отнятую руку. Руку, которая держала оружие, защищая мир от фашизма, а Черчилль уже снова призывал к созданию англо-американского блока для борьбы с "мировым коммунизмом во главе с Советской Россией"...
В университетской столовой, куда зашли девушки, шел всеобщий разговор о войне. В этом вопросе были одинаково компетентны все факультеты.
- На войну их толкает угроза собственного кризиса...
- Никакой войны не будет. Это просто дипломатические трюки и бравада: вино победы слишком сильно ударило в головы заправил Сити и Уолл-Стрита. Но они уже позабыли, что основную тяжесть войны приняла на себя Россия...
- Еще что им народ скажет...
- Народ Америки знает войну понаслышке...
- Однако и он не хочет войны...
- Пусть ищут дураков...
- Воевать с нами теперь не согласятся даже дураки,- вставила Валя,- но на сей раз они поступят умно...
В столовой поднялся смех. Стали вспоминать, в каком жалком виде все без исключения "завоеватели" бежали из России. И хотя эти исторические аналогии несколько успокаивали, тревога оставалась. Ведь все же понимали, что бывшие союзники отнюдь не случайно превращались в противников, а в них, с исчезновением общей опасности, вновь проявлялась империалистическая суть. Суть антиподов социалистической системы, борьба с которой миролюбивым силам планеты предстояла длительная...
- Правильно кто-то из студентов сказал,- произнесла Валя, когда они возвращались из столовой.- что угроза фашизма и победа над ним показали всему человечеству, что оно в одной связке...
- Не кто-то, а Наташа,- уточнила Оля.
- Мне тоже сказали, что Наташа, но эта мысль мне показалась слишком умной для нее...