Пронесся слух, что стипендия будет не двадцать восьмого, как обычно, а двадцать девятого. Весть об этом принесла Живанчик.
- Неправда! - воскликнула Оля.
- Я тоже верю неохотно,- призналась Живанчик,- однако слухи ходят упорные...
Для восьмидесятой комнаты это было ударом. Здесь с утра шел разговор о дне рождения Оли. Рая как-то проведала, что Оля завтра именинница, и по традиции комнаты девушки тайно готовились отметить этот день. Перед стипендией денег, как водится, ни у кого не оказалось. Кто-то предложил перенести торжество на двадцать девятое, но Рая запротестовала:
- Да вы что, не понимаете всей исключительности этого дня? Представьте себе, открывает глаза именинница, а на стене объявление: "День рождения Ольги Беляевой переносится на двадцать девятое." - смеясь говорила она.- А кто гарантирует, что двадцать девятого будет стипендия? Вдруг не будет. Проснется наша Ольга, а на стене новое объявление: "Переносим ден рождения на пятое..."
От грустной комичности этой картины, Рая даже смеяться перестала.
- Нет, девочки, день этот особенный и отмечать его надо вовремя.
После смеха и споров, которые стихали всякий раз, как в комнату входила Оля, было решено: раздобыть денег где угодно и купить подарки сегодня же.
На лекциях девушки чувствовали себя беспокойно. Приближался конец занятий, а вопрос о стипендии все не прояснялся. Занять денег никому не удавалось. Рая пообещала, если стипендию не выдадут, то она поедет к тетке. У нее сад. Осенью они продают яблоки и деньги у них несомненно имеются. Ехать к тетке Рае не хотелось из-за своей скаредной сестры, из-за которой Рая даже жить у тетки не согласилась, и она вместе со всеми с нетерпением ждала Лешу, который пошел в бухгалтерию удостовериться, точны ли слухи. Увидев его голову, возвышающуюся над идущими по коридору студентами, девушки бросились к нему.
- Твоя голова так многообещающе маячит,- проговорила Валя с надеждой заглядывая ему в глаза.
Леша принял шутку виновато и сообщил, что стипендия будет завтра.
- Ты только тем и отличаешься от антенны, что улавливаешь одни неприятные новости,- проворчала Валя.
Расстроенные девушки поехали домой.
- Мама, мамочка, и чего ты мне денег не посылаешь!- вздыхала Алла.
- Ну начались приступы тоски по матери...- поморщилась Валя.
И хотя все были в сборе, в комнате стояла непривычная тишина. Приуныла даже Оля.
Однако деньги дали вовремя. Узнав об этом только в общежитии, девушки приехали в учебный корпус с опозданием. У кассы уже стояла большая оживленная очередь. Юрзин пробрался и получил раньше всех.
- Совесть надо иметь,- упрекнула его Маша.
- Совесть у меня есть. У меня нет времени,- нахально отшутился Сергей, проталкиваясь между девушками.
Его окликнула Живанчик. Она носилась вокруг очереди и собирала деньги на билеты в театр.
- Давай, давай, Юрзин. Не откалывайся от курса. В партер или в бельэтаж? Один или с дамой? - торопливо говорила она уже размашисто внося его в свой список. Сергей стоял, медлил.
- Смотри, Сергей, останешься бобылем из-за жадности,- предостерегла его Зоя.
- Не выдумывай,- обиделся он.
- Не выдумываю, а знаю точно: жила.
- Ну уж если жила, то золотоносная,- попытался вывернуться Сергей.
Но Зоя отрицательно покачала головой.
Выманив деньги у Юрзина, она уже другим, более мягким тоном обратилась к Пивню.
- А ты, Гоша, один или с девушкой? Смотри дамы сердца опять оставят тебя без денег к концу месяца. Ах, совсем не идешь! Какая жалость! Да, понимаю, понимаю...- сочувственно скользнула она взглядом по его свежей лысине.
Живанчик перехватывала сокурсников, и то в одном, то в другом конце бухгалтерии слышалось, как она всем тридцати пяти студентам не задумываясь обещала:
- Не беспокойся, билетики выберу что ни на есть лучшие...
- Живанчик была инициатором массовых походов в кино, в театр, в горы. В комнате она разбивала все обеденные коалиции и организовывала общий обед. Она, как никто, любила общественные поручения. Не прошло ни одного вечера, ни одного собрания, чтобы Живанчик не была за что-нибудь ответственной.
- Хоть за вешалку, но буду отвечать,- говорила она.
Она бралась за все горячо, убеждала, волновалась и не успокаивалась даже тогда, когда чувствовала, что дело, начатое ею, с рельсов уже не сойдет.
После стипендии студенты жили на широкую ногу. Повеселевшие, кто от того, что роздал долги, кто от того, что на время избавился от забот о хлебе насущном, они беспечно слонялись по изобилующему соблазнами городу.
Оля впервые мешала девушкам. Они то отставали, то шли впереди нее, переглядываясь, перемигиваясь, тайком от Оли забегали в магазины. Оля тоже отделялась от них. Она купила любимых девушками сочных бардовых в крапинку яблок, грушовок, и, никого не угостив, высыпала их в авоську. Скоро там оказалась бутылка кагора, желтоватый коржик из кукурузной муки, халва, куриные потрошки и еще что-то в кульках.
Рая шла позади и подсчитывала.
- Девочки, она уже пол стипендии спустила,- озабоченно сообщила она,- а ведь у нее калош нет. Надо бы купить, пока не начались дожди.
- А размер туфель ты знаешь?
- Тридцать четвертый или тридцать пятый...
- Надо не гадать, а знать наверняка,- сказала Валя.- Пойди узнай.
Рая догнала Олю.
- Ох и ножка у тебя, стройненькая, маленькая.- заговорила она приятно улыбаясь.
- А ты только заметила,- безразлично бросила Оля, занятая подсчетами.
Рая поморщилась: невпопад, а на калоши нужно еще успеть выписать в профкоме ордер и сбегать в магазин...
- Мне твои светлые туфли нравятся,- снова заговорила она.- Только они мне, наверное, не налезут...
- Я их так растаскала, что они и на слона налезут.
Из этой гиперболы никаких выводов Рая сделать, конечно, не могла. А девушки уже знаками торопили ее. Рая недовольно пожала плечами: отстаньте, и сразу нашлась.
- А твои туфли Зойка примеряла и, представь себе, они ей впору...
- Да у нас с ней один размер,- сказала ничего не подозревающая Оля.
Рая облегченно вздохнула: наконец-то, Зоя носит тридцать пятый. Просияв, Рая заспешила.
- Ой, и заговорилась я с тобой. А мне еще кое-куда забежать надо...
Оля тоже была рада, что избавилась от Раи и побежала в гастроном. Когда она вышла, таинственно улыбающиеся девушки шли ей навстречу. Раи среди них уже не было. Алла покосилась на распухшую сетку Оли и покачала головой.
- Плакали денежки...
На базаре встретили старика швейцара. Студенты любили его. Добродушный, хотя по-стариковски несколько ворчливый, Михаил Иванович напоминал им дом, и его звали просто, но уважительно "дядя Миша". Девушки окружили его, наперебой преподнося щедрые дары осени.
- Какие же витамины в этих фруктах? - осведомлялся он, принимая подарки.
- Самые разнообразные.- Оля крутнула на черешки кроваво-красный апорт.- Вот вам кислота, железо, глюкоза, фруктоза, сахароза... А вот,- в руках Оля появился пушистый персик,- витамин "А", "В", "С"...- говорила она, перебирая фрукты.- А каких витаминов мы еще не взяли...- она широким жестом обвела живописный алма-атинский базар. Кругом пестрели горы разносортных яблок, янтарного винограда, желтели груши, разнотонной синевой и желтизной отливали всевозможные сорта слив.- Здесь вся азбука! - сказала она убежденно.
- Богато живете.- улыбнулся дядя Миша.- Этак вы все деньги за полмесяца спустите.
- Это вы, дядь Миша, студентом не были,- рассмеялась Оля,- вот потому и не знаете, что такое последний рубль пополам и одна копейка вверх орлом...
Михаил Иванович улыбнулся. Уж кто-кто, а он-то насмотрелся на эту копейку "вверх орлом" и после стипендии, и перед ней... Вот Маша, сколько раз он видел, как она варила на кухне знаменитую студенческую мамалыгу или просто жарила на завтрак и обед, и ужин кукурузу... А сейчас Маша прижимает к груди ворох кульков.
- Домой посылку хочу послать,- сообщает она, опуская глаза на грудь.
Девушки купили голубой абажур и букет из циний, астр и чернобривцев.
К их приходу Наташа убрала в комнате. Они повесили абажур, зажгли свет, поставили на стол букет, и комната заполнилась голубоватым светом и смешанным ароматом цветов. Наташа не поднялась навстречу девушкам. Она сидела у окна, перечитывая письма, свернутые солдатскими треугольничками. Лицо ее поразило Олю своей грустной задумчивостью. Она смущенно улыбнулась подошедшей Оле. Оля, вглядывалась в лицо подруги, стараясь угадать причину ее смущения. Взгляд упал на фотографию в руках Наташи. Ничем особенно неприметное лицо. Выделялся только высокий лоб с залысинами. Остальные черты обычные, только в светлых глазах характерная глубоким натурам вдумчивость и эта вдумчивость взгляда была заметна даже на фотографии.
- Кто это? - спросила Оля.
- Николай, парень которого я люблю, только вот он, боюсь, полюбил другую...
Оля перевела взгляд на Наташу.
- У тебя глаза, Наташа, хорошие: ясные-ясные, особенно сейчас,- и успокоила.- Ничего. Все раны заживают...
- К старости,- горько усмехнулась Наташа.
Девушки не прислушивались к их разговору, и Наташа, спрятав письма, подошла к столу, на котором Алла рисовала новый фасон платья.
Оля долго не ложилась спать. Судьба Наташи, своя судьба, мысли о том, что завтра ей исполнится двадцать лет, и что об этом даже никто не знает... Да и двадцать ли ей лет? Может еще и нет... Днем рождения Оли условно считали день, когда ее принесли в детский дом. Сколько ей было в то время, семь, восемь месяцев, точно не знают. В списке поставили год и с тех пор это стало законным...
- У Вали слипались глаза, а Оля все не ложилась. Обняв колени и уронив на них голову, она сидела на подоконнике. Смежив веки, Валя рассматривала ее и думала о том, что единственно красивым в Оле было ее великолепное сложение, которое даже не портило множество мелких шрамов на руках, ногах и на груди, в остальном же ее обаяние зависело от настроения, в моменты оживления она способна была затмить даже ее, Валю, настолько силен был у нее этот эмоциональный подъем. У кого наследовала эту особенность Оля? У какой женщины сегодня встрепенется сердце или ее уже нет в живых... Сама Валя была копией рано умершей матери. Может поэтому отец так и любит ее? О чем сейчас думает Оля, такая маленькая и беспомощная в этой позе. Не похоже на нее и то, что она слезла, а не спрыгнула с подоконника. Валя поняла, что этой Оли, Оли доверяющейся только самой себе - она совершенно не знает. Да и что она знает о ней? Лишь то, что эти шрамы - дань восхищения Рахметовым Чернышевского. Она, видите ли, тоже проверяла свою волю...
Когда дыхание Оли стало совсем ровным, Валя на цыпочках подошла к ее тумбочке и начала раскладывать подарки. В руках ее появились общая тетрадь, толстая книга в красивом переплете - название Оле не разобрать, коробка пудры, в лунном свете тускло блеснули калоши...
Эти калоши растрогали Олю больше всего. Это был не просто подарок, а забота о ней и даже немного намек на беспечность. Ведь она даже сама позабыла, что ей не в чем выйти в дождливый день. А они все предусмотрели. Наверное, совещались перед тем как купить... И Оля снова почувствовала себя членом задиристой, но чуткой и внимательной семьи. "Так вот почему меня допрашивала Рая..." - догадалась она, чувствуя как губы кривятся от сдерживаемых слез.
Бесшумная и легкая, как тень, Валя отошла от тумбочки, посмотрела на нее издали и, подойдя снова, впереди всех подарков поставила коробку только что присланных ей отцом духов.
- А теперь поцелуй меня,- дрогнувшим голосом попросила Оля.
Застигнутая врасплох, Валя вздрогнула, подбежала и порывисто обняла ее.
- Будь счастлива, Оленька, - прошептала она, на миг став близкой, почти родной.