Всю ночь Наташа не могла уснуть. Да только ль эту ночь. Все ночи превратились для нее теперь в сплошной кошмар. Днем, на людях, она хотя немного забывалась, а ночью снова возвращалась к своему отчаянию и билась в нескончаемых догадках и предположениях – почему, после длительного, чуть не сведшего ее с ума молчания, Николай написал это короткое, как выстрел, в несколько чужих жестоких слов письмо: “Наташа, нам не суждено быть вместе.” Хотелось, чтобы он услышал, закричать: Почему?! Ведь без ответа этого она, казалось, больше жить не сможет! Но принимая жизнь теперь уже как наказание, она все-таки жила. Жила как сомнамбула, в направлении взятом Николаем. Почти что механически сдала зимнюю и весеннюю сессии заочного отделения журналистики и перевелась на стационар. “А почему именно журналистики? – только потом опомнилась она.- Да потому, что Николай мечтал о журналистике.” А она сама? Разве сама она так ни о чем и не мечтала? Мечтала, пожалуй, немного и неясно о педагогике, но после возродившей ее встречи с Николаем больше всего она мечтала о том, чтобы стать нужной и ему. И снова мысль: “Что же? Что же все-таки с ним?!" – затмила все на свете…
Как избавлению радуясь рассвету, Наташа поднялась с вагонной полки и подошла к окну. Небо светлело над горами, у которых раскинулся город, утонувший в зелени. На поезд с шумом налетели деревья и не прерывались до второй Алма-Аты. Осенью прошлого года, надеясь сообщить Николаю, что поступает в университет, Наташа восторгалась всей этой красотой, а теперь ехала уже не замечая ни поразившей ее стройности и высоты пирамидальных тополей, ни величия заливаемых восходом снежных вершин Алатау.
И из окна трамвая она рассеянно смотрела на густую листву деревьев, почти скрывавшую высокие дома с легкими узорными балконами, увитыми цветами и плющом, на живописные национальные орнаменты цветущих бульваров, но красота южного города уже не волновала ее. Для нее теперь все потеряло смысл. Лишь бы дальше от мест, где так много связано с Николаем: мечты о будущем, учеба, университет – все это было для нее даром его щедрой и любящей души.
В вестибюле общежития Наташу оглушила веселая суета. Ее обогнала миниатюрная блондиночка и бросилась к высокой брюнетке.
- Здравствуй, Маша! Ты только приехала? Как дома? Где устроилась? – скороговоркой сыпала она, кивая проходящим студентам и осматривая их внимательными глазами.
Маша переждала поток ее вопросов и ответила только на один.
- Жить буду в вашей комнате.
- А почему не в старой?
- С заносчивой Валькой?! – воскликнула девушка и резко направилась к лестнице.
Наташа, невольно прислушиваясь, шла за ними.
- А чего ей не заноситься. Ум, красота, отец известный гидростроитель Союза,- не отставала блондиночка.
- Не люблю я, Зойка, баловней судьбы, из них порядочных работников не получится. После окончания университета хорошо работать будут только такие, как я, когда в семье по счету пятый да еще старший,- категорично заключила Маша, рывком открывая дверь.
Девушки зашли в комнату, а Наташа продолжала брести по длинному коридору, всматриваясь в лица встречных. С этими людьми ей придется несколько лет жить в одном доме. Правда, в доме большом, в котором комнаты считаются десятками, жители – сотнями, но все-таки в одном доме. Она ходила по полутемному коридору, не зная, в какую комнату войти, не зная даже, какие из них девичьи. Только в одной из них время от времени слышался приглушенный девичий смех, и Наташа, приоткрыв дверь, несмело протиснулась в нее. Смех сразу оборвался. От стола метнулась худенькая девушка и, прикрывая собой электрическую плитку, бросилась за гардероб. Другие недовольно уставились на Наташу.
- К вам можно? – робко спросила она.
- Об этом принято осведомляться за дверью,- съязвила девушка с черными косами. Она была так хороша, что даже растерявшаяся Наташа засмотрелась на нее: “Вот таких, наверное, и называют писаными красавицами,” – подумала она.
От вышивки подняла голову рыжеватая девушка с затейливой трехъярусной прической.
- Лучше бы закрывала за собой дверь, чем язвить,- упрекнула она “красавицу”, как не задумываясь окрестила ту Наташа.- А то вот плитку отберут, не ты же будешь изворачиваться, чтобы выручить ее.
- Да, в “изворачивании”, Алла, тебе равных нет…
- Тоже искусство…
- Только мелкое…
Перебрасываясь колкостями, девушки, казалось, совсем позабыли о Наташе, от чего она еще больше растерялась.
- Вы обиделись, что я вошла не постучав? – в замешательстве спросила она, все еще продолжая стоять у двери.
Красавица усмехнулась.
- На обиженных богом не обижаются…
Наташа покраснела.
Из-за гардероба с плиткой в руках вышла худенькая девушка.
- Нужно все-таки стучать, когда входишь,- укоризненно начала было она, но видя, что вошедшая и без того смущена, пояснила мягко и даже весело.- Видите ли, комендант наш человек уже немолодой, положительный и строгий. Последнее нас особенно удручает. Он заявил, что электрических плиток в комнатах не будет. А у нас есть плиточка-кормилица. Вот мы и запираемся. Стучать три раза. Если не открывают – подать голос. Таковы правила международных отношений, а на территории комнаты можете ходить на головах. За вами сохраняется свобода голоса, действий, убеждений, короче – полный демократизм. Вас это устраивает?
- Мне все равно,- устало произнесла Наташа, которой действительно было “все равно”, где, с кем и зачем теперь жить…
- Тогда располагайтесь,- ласково пригласила ее худенькая девушка.
Проткнув иголками в двух местах провод над столом, она пристроила к нему плитку так искусно, что даже надменная красавица восхищенно воскликнула:
- Вот это работка! Комар носа не подточит, когда ты уберешь свое сооружение, где уж коменданту, разве только по запаху…
Из привезенных из дома продуктов девушки готовили “полноценный борщ”, с мясом, картофелем, капустой и приправами. На длинном студенческом столе, торжественно застеленном “скатертью-саморванкой”, появлялись: мед “из родного колхоза”, лепешки из сравнительно светлой муки и даже без примеси кукурузной, домашнего посола сало с ароматными дольками чеснока в разрезах – все эти редкостные деликатесы послевоенного времени в первый день щедро извлекались из сумок, авосек и подавались на общий стол. В честь встречи шиковали, разговаривая наперебой. Никем не замеченная, Наташа вышла из-за стола и прилегла на кровать, откуда она слышала.
- Королева информации прибыла?
- Пожаловали-с…
- Заметили, Уйгурскую-то вымостили?
- Давно пора, в грязь по ней ходить – подвиг.
- Подвиг – преодолеть свои сомнения, - вздохнула худенькая девушка, - вот уже второй год учусь, а все думаю, что журналист из меня выйдет никудышний – ни инициативы, ни умения писать…
- Не ной, Рая,- оборвала ее красавица, так негостеприимно встретившая Наташу.- Вон Живанчик один раз прорвалась на страницы республиканской газеты и уже ходит уверенной в своем выборе.
- Тебе, Валя, легко рассуждать, когда ты уже знаешь, что будешь специализироваться по фельетону. Зое пророчат информацию, а я…
- У тебя на все своя, плаксивая точка зрения,- не дослушав прервала ее Валя.- Смотрю я на тебя и думаю, все-то мои старания пропадают даром…
- А ты не старайся, раз такая неблагодарная почва для назидания.- посоветовала Рая.
- Да, почва дресва, что и говорить,- согласилась Валя.
“Уж не та ли это Валя, о которой я слышала в коридоре?" – подумала Наташа, стараясь определить, что же так поражает в ее лице.- "Глаза. Да, именно карие глаза. Из-за густых длинных ресниц кажущиеся большеватыми, они подчеркивают романтическую бледность ее утонченного лица, придавая ему неповторимое своеобразие. Может такая встретилась Николаю, вот и все объяснение разрыва…” – с горьким облегчением подумала она, снова впадая во власть мрачных мыслей…
<<<<<< Предисловие