В красном уголке общежития гремела музыка. В девичьей комнате стоял веселый шум. Девушки торопились на танцы. Искусно подводили губы, брови, пудрились "собираясь кого-то сразить красотой"...
Неожиданно возвратилась Рая, ушедшая на танцы раньше всех, в надломленной позе опустилась на стул и тихо произнесла:
- Девочки, в красном уголке появился еще один фронтовик. Волосы светлые, глаза голубые, губы пухлые, как бы обиженные, а скорее всего обиженные...- и срывающимся голосом добавила.- Девочки, у него нет ноги... И видали бы вы, как он, молодой, сильный, прислонившись к стене, смотрит на нас, танцующих... Это не взгляд, а одно страдание... Я не могла танцевать на его глазах. - уже навзрыд закончила она.
И девочки стерли с губ помаду, с лица пудру и не пошли на танцы - не театр с новым представлением, уж какими они только не видели своих ровесников, возвращавшихся с поля брани... И они весь вечер проговорили о фронтовиках. Ведь все же провожали на фронт братьев, отцов, соклассников и женихов... Только Наташа весь этот вечер молчала...
А когда новый военный назавтра вошел в аудиторию, Оля сразу узнала в нем Николая. Не во высокому лбу с глубокими залысинами и запоминающимся глазам, а по смертельно побледневшей Наташе...
Николай отыскал взглядом Наташу, на миг остановился, пораженный ее обескровленным лицом и, с характерным поскрипыванием протеза, пошел к последнему столу.
Увидев его Алла высоко подняла тонкие шнурочки поддерганных бровей.
- Откуда ты, прелестное дитя? - спросила она, освобождая ему крайний стул.
- Из госпиталя,- не поддержал фамильярности Николай, готовый парировать и другие реплики девушки, но она, сразу присмирев, спросила.
- Скажите, пожалуйста, как можно назвать передовой революционный класс?
- Пролетариат.
- А какая русская актриса по праву считается первой королевой экрана?
- Вера Холодная.
- Подходит! - оживилась Алла.- Может знаете и автора слов Алябьевского "Соловья"? - уже с надеждой спросила она.
- Дельвиг,- поспешно бросил Николай.
- Вы далеко пойдете,- польстила ему Алла, заполняя свободные клеточки кроссворда.
- Если вы меньше будете мешать,- механически отозвался Николай, стараясь не прослушать лектора.
Но Алла снова отвлекла его.
- Интересно, как можно иначе назвать отметку об успехах учащихся? - и, надеясь, что он поможет и на сей раз, пояснила. - Слово должно состоять из четырех букв.
- Балл,- с нажимом ответил Николай. - Но смею вас заверить, девушка, если во время лекций разгадывать кроссворды, то на экзаменах балл можно получить самый низкий...
Алла разгадывала кроссворд и, как заметил Николай, одновременно конспектировала лекцию. "Тоже мне, Цезарь!"- недовольно подумал он и решил после звонка пересесть на другое место. Девушка раздражала его. Он не понимал, как это во время лекций заниматься чем-то посторонним и не одобрял этого. Работая шофером районной редакции, в трагическом сорок первом году Николай окончил десять классов вечерней школы. О продолжении учебы мечтал всю войну. Стараясь не отставать, беспорядочно много читал, писал в армейскую печать, уже через год став ее штатным корреспондентом. Он писал о сражениях, о живых и павших, и сам оказался не заговоренным и к концу войны и сам оказался чуть ли не при смерти и физической, и что уж совсем постыдно для него, и моральной, чего потом не мог простить себе всю жизнь... А когда он все-таки поборол отчаяние, то с горечью подсчитал - четыре года! Сейчас бы он уже окончил вуз. Это время Николай по-венному приказал себе: наверстать! Первый курс отделения журналистики он окончил в Свердловске, ранением позвоночника и ампутацией ноги прикованным к госпитальной койке, и еще не уверенным, поднимется ли с нее. Но и тогда он уже настолько мобилизовал свою волю на приобретение знаний, необходимых журналисту, что поразил своей работоспособностью студентов и преподавателей отделения, взявших над ним шефство. Он прямо-таки глотал приносимые ими конспекты, учебники, книги, благо времени для этого было достаточно, а выбор чтения для него производился с таким редким умением и усердием, словно люди старались передать ему все, что постигли сами.
И еще неизвестно с кем, с врачами или со своими мудрыми советчиками Николай всего за год победил коварную болезнь настолько, что уже не беспокоясь о том, насколько, шел в университет с надеждой привести в систему свои разрозненные знания, и поэтому малейшая халатность студентов сразу бросалась ему в глаза.
Он посмотрел на Наташу. Она писала, низко склонив голову. "Выполнила-таки слово, данное ему: поступила в вуз! А он? Как сдержал свое слово он?!" Николай с нетерпением ожидал перемены, чтобы, наконец, объясниться с девушкой. Ну смалодушничал, ну разуверился во всех, и в ней, что непростительно, конечно, но можно ли не понять и его, когда он и сейчас еще под угрозой возможной неподвижности, когда этот страх теперь будет преследовать его всю жизнь...
После звонка он подошел к Наташе, с тревогой всматриваясь в ее лицо. На мгновение ему показалось, что Наташа смутилась, что было у нее предвестием застенчивой улыбки. Но ожидаемой улыбки не последовало... Наташа поздоровалась сдержанно, и ее подчеркнутое "здравствуйте" и спокойное, так и не ставшее близким в улыбке лицо, сразу указало на расстояние, образовавшееся между ними. Сомнений больше не было, между ними легло письмо, в отчаянии написанное им и истолкованное девушкой по-своему...- раздумывал он по пути в общежитие.- Иначе бы она не замолчала. Он понял это еще там, не получив ответа... "Наглец, он еще ждал ответ"... Николай в раздражении пнул здоровой ногой камень и упал навзничь, как падал много раз, осваивая ненавистный протез... И снова мрачное сознание своей неполноценности заставило его замкнуться и с облегчением подумать, что лаконично написав Наташе год назад, что им "не суждено быть вместе" он был прав...
Николай был из тех отчаянных мальчишек-патриотов, которые собой заслонили страну, но свое физическое уродство восприняли панически, готовые стреляться, затеряться в своей необъятной стране, только не возвращаться к тем, кто знал их сильными и ловкими, беспомощными инвалидами... Они еще не знали, что война потребует от них пожизненного мужества, что она будет им напоминать о себе каждый день... Всю жизнь... Безжалостно и непрестанно пополняя ими, еще молодыми людьми, трагический список жертв войны... К этому будничному мужеству они еще готовы не были... Оно не было так свойственным им геройством, оно было трагедиею личностей, обреченных свой патриотизм оплачивать сторицей. Вместо парадного геройства их ожидала тяжкая обыденность болезней... И поэтому трудно было им, по возрасту-то еще романтически настроенным мальчишкам, вступать в это второе, более тяжелое и длительное мужество, вот они на первых порах и куралесили, безрассудно отказываясь от любимых и родных. Однако, в глубине души именно от них и только от них, от благородства их душ и от силы их любви и преданности ожидавшие своего морального выздоровления. И вот душа любимой вдруг стала потемками... Такая ясная до этого, прекрасная душа... Что в ней теперь, неприятие его оправдания или уродства... Попробуй, разгадай... И от всех этих мыслей, с новою силой налетевших на него, Николай вновь почувствовал себя больным и одиноким... Он отряхнул пыль со спины, насколько доставала рука, и тяжело заковылял к трамваю...
А когда назавтра Наташа, как со всеми, приветливо встретилась с ним, он понял, что это уже не та Наташа, которая со слезами провожала его на фронт, писала откровенные доверчивые письма, в которой он воспитывал свой идеал. Про ровности отношения с ним, он понял, что еще вчера был ближе ей, а сегодня он уже на одинаковых правах с другими... Она вела себя с ним так естественно и просто, что он впервые понял, что она сильна. Сильна той цельностью натуры, которая считает все иль ничего. Николай меньше всего предполагал в Наташе волю и был этим отрадно поражен.