Получив письмо из дома, Валя заспешила на практику, которую решила провести в Восточном Казахстане, где работал отец.
- Отец хочет о чем-то посоветоваться со мной,- поделилась она с девушками.
- Может влюбился? - высказала предположение Алла.
- В его-то возрасте!
- Любви все возрасты покорны...
Но Валя отрицательно покачала головой.
Девушки проводили Валю. Она смотрела из окна вагона, как скрылись из вида подруги, как город, помелькав белыми домишками окраин, закрылся плотной зеленью деревьев.
После величественных гор и буйных садов столицы перед окном вагона закружилась степь, с редкими оазисами станций. Степь была еще по-весеннему зеленой, но Валя, проезжавшая по этому пути и летом, знала, что солнце скоро выжжет, обесцветит степь, и на ней из конца в конец останутся только неприхотливые безлистые колючки да легкое разгульное перекати-поле.
Весь день она была замкнута. Прислушалась к разговору пассажиров только тогда, когда заведующий клубом села Каменки, назвавший себя Компановским, пожаловался, что ему не дают развернуться.
- Решил уехать в другое место,- заключил он.
Вале не понравилась такая беспринципная развязка конфликта заведующего клубом с председателем колхоза. Колхоз набирал силу, по мнению Компановского, в немалой мере благодаря усилиям своего энергичного председателя, но на культуру этот сугубо деловой человек смотрит как на развлечение...
- А почему вы не напишите об этом в газету? - спросила она, спускаясь со второй полки, на которой безмолвно пролежала целый день.- Уйти легче всего, а вот добиться улучшения работы, пользу которой прекрасно понимаешь, куда труднее...
Все повернули головы к молчавшей до этого девушке, и потеснились, уступая место рядом с Компановским.
Компановский горько усмехнулся.
- У борцов скользкий путь...
- У вас медаль "За отвагу"? - неожиданно заинтересовалась Валя.
- Да,- ответил Компановский, понимая к чему она клонит.
- Значит на фронте рисковали?
- Случалось,- просто сказал собеседник.
- Так почему же сейчас вас оставила храбрость. Ведь вам доверили такой ответственный участок, как распространение политики и культуры на селе, а вы дезертируете... - на протестующий жест Компановского она пояснила.- Да, да, культура тот же фронт, еще со времен революции, а сейчас, с обострением идеологической борьбы, тем более...
- А вы кто? - спросил Компановский, удивленный ее решительным вмешательством.
- Журналист,- ответила Валя, поднимая голову.
- Вот и приехали бы, посмотрели сами...
- Обязательно приеду,- пообещала Валя.
Она вышла в тамбур. За степью тянулась безбрежная синь Балхаша. Заходящее солнце закрывали темные тучи с огненными краями. Края их разгорались все сильнее, и, казалось, тучи вот-вот вспыхнут и, сгорев, откроют солнце. Но тучи не сгорели, а сползли с огненного круга, и солнце, спускаясь все ниже и ниже, скоро утонуло в Балхаше. Тучи сразу померкли. Начало темнеть.
Вблизи от железнодорожного полотна изредка встречались поселки. А сколько их, совсем далеких и глухих по Казахстану, с населением чуть не один человек на квадратный километр? Так как же недооценивать работы клубов? Работник клуба - это пропагандист передовых идей. Надежным ли людям доверяем мы это ответственное дело? Раздумывая об этом Валя стояла в тамбуре до тех пор, пока небо не усыпало звездами, а воздух настолько посвежел, что стало холодно на сквозняке. Она вернулась в купе.
На следующий день Валя почти не смотрела в окно. Безрадостное однообразие степи утомляло ее. Только за Иртышем природа оживилась. После Семипалатинска начался ленточный сосновый бор, за ним поля самых плодородных районов Восточного Казахстана.
На станции Защита Валю встретил отец. Валя не поцеловала его, как обычно, а долго всматривалась в лицо, в морщинки, в пробивавшуюся на висках седину, прижалась к нему и не поднимала головы так долго, что он, обеспокоенный, отнял ее от своей груди и увидел в глазах дочери не свойственную ей растроганность.
Они ехали по местам, в которых Валя не была только два года, а она уже не узнавала их. Те же реки, Иртыш и Ульба, та же равнина, переходящая в предгорья знаменитой горной страны Алтая, только станция Защита, деревня Заульбинка и город Усть-Каменогорск почти срослись высокими домами, за которыми, ожидая своей участи, еще скрывались домишки захолустного Усть-Каменогорска. Рядом с некогда высоким кинотеатром, с остроконечной крышей, увенчанной шпилем, вырос комфортабельный жилой дом, от соседства с которым старый клуб, несмотря на всю свою выспренность, выглядел малюсеньким и жалким. Город с современным размахом разрастался и вширь, и ввысь, распрямлялись улицы, определялся новый центр.
У пристани через Иртыш был переброшен железнодорожный мост. Издали он казался кружевным. Валя укоризненно посмотрела на отца. Он не писал ей о строительстве моста. Наслаждаясь ее изумлением отец сообщил, что они скоро пустят первую очередь гидроэлектростанции.
Валя улыбнулась, не отводя глаз от окна.
Иртыш сверкал холодной серебристой рябью. На его выгнутой поверхности выворачивались глубинные круги. И эту своенравную стихию подчинял себе человек...
На повороте, в узком месте между гор, реку перехватила железобетонная плотина. Прорываясь сквозь тесное донное отверстие, позеленевший в ярости Иртыш взревел, покрылся бешеною пеной. Он разбивался в мириады брызг, неистово вскипая заворачивал обратно, но подхваченный мощью течения, ослабевал в своем неистовстве, могучими бурунами скатываясь вниз.
Одетая в леса стройка еще мало походила на электростанцию, она щетинилась крючковатой арматурой, высокими деррик-кранами, но в самом зале уже монтировались турбины, шел разговор о пуске первой очереди.
Только они вошли, подбежавший рабочий сообщил отцу что-то магическое и тот, забыв о Вале, быстро пошел за ним. Валя с улыбкой посмотрела ему вслед. Она уже привыкла, что на рабочей площадке отец не принадлежал ей. Прекрасно ориентируясь в знакомой с детства обстановке, она прошла в машинный зал и, осмотрев монтаж генератора, убедилась, что пуск действительно скоро.
У выхода ее ожидал шофер. Валя смутилась: до дома совсем недалеко. Но по тому, как шофер распахнул перед ней дверцу, как лихо развернул машину у подъезда, она поняла, что не могла лишить его удовольствия блеснуть своим искусством перед красивой девушкой. Но впервые осознание своего очарования породило не гордость, а грусть...
Она вошла в свою комнату, где любящим отцом свято хранилось все: от игрушек до памятных вещей. Охваченная волнением, она вспоминала события с тех пор, как помнит себя. Пианино отец хранил в память о матери, книжный шкаф купил в день именин самой Вали, даже низкое бархатное кресло, в котором она сидит, связано с воспоминаниями. Отец подарил ей его еще в первом классе. Тогда она забиралась в него с ногами и так учила уроки. Вспомнился детский сад, куда за нею приходил отец. Школа... В то время Валя уже знала, что она красивая, и вела себя заносчиво и гордо.
Красоту свою она увидела не в зеркале, а в восхищенных взглядах окружающих. Это было своего рода зеркало, только более выразительное, волнующее...
Отец баловал ее. А мать? Валя подняла глаза на ее портрет в овальной деревянной раме. Нет, мать не баловала ее. Валя не знает, что такое мать. Она даже не помнит ее. Валя долго смотрела на портрет, потом сняла туфли, поднялась на кровать и носовым платком долго протирала стекло, всматриваясь в родное лицо матери. Хотелось что-нибудь уловить в красивых, устремленных на нее глазах. Мать не успела ничего оставить ей на память, кроме этих неотразимых глаз да ослепительной улыбки.
О матери она думала и за ужином. Вдруг показалась реальной мысль: не захотел ли отец действительно ввести в их семью другую женщину? О чем он хочет поговорить? И Валя испытующе взглянула на отца.
- Что с тобою? - тревожно спросил он.
С приездом Вали он заметил в ней какую-то перемену, беспокойство какое-то.
- Ничего,- голос дочери успокаивающий.- Ты хотел поговорить со мной о чем-то...
- Да вот все подумываю, не махнуть ли после Иртыша на Волгу,- сказал он, вопросительно взглянув на Валю.
- На Куйбышевскую ГЭС,- догадалась она.- Ну что ж, поезжай. Ты же не можешь долго жить на одном месте. Только я с тобой уже не поеду.
Отец взглянул ей в глаза.
- Влюбилась в Казахстан или в одного из его джигитов?
- Нет еще, но, может и влюблюсь...
Они всегда шутливо обходили этот вопрос, и сейчас Валя уже достаточно сильна, чтобы не вмешивать отца в свои сердечные дела. Весь вечер она рассказывала ему о намерении заняться сельскими клубами, поведала о мечте специализироваться в сатирическом жанре.
Ночь. Лунное окно незаметно ползет от стены на кровать, на которой спит утомленная за дорогу Валя.
Павел Сергеевич приоткрыл дверь, вошел в комнату дочери и сел у изголовья. Так он часто сидел пока Валя была маленькой. При нем она скорее засыпала. Потом заходил к ней все реже и реже. Взрослая Валя увлекалась чтением и зачастую ложилась позднее отца. Последние годы он почти не заходил к ней. Его смущали предметы женского туалета да и сама Валя уже не раздевалась пока он не уйдет.
Отец долго сидел около дочери, раздумывая над ее странным состоянием. Что за беспокойство овладело ею? Почему погрустнела, почему присмирела его Валя? Вот и спросить нельзя, и помочь не знаешь как, а давно ли он мог сделать для нее все. Что с нею случилось? Как узнать об этом? Сама Валя ничего не скажет. Боясь испортить своей чрезмерной любовью, он запретил девочке жаловаться. Стараясь привить самостоятельность, помогал только в исключительных случаях, сознательно воспитывая в ней самонадеянность, так как бедняжке предстояло жить без ласковой опеки матери...
Он сидел до тех пор, пока косое лунное окно не сползло на пол. Тогда он поднялся, твердо решив не тревожить ее распросами. Дочь становилась взрослой. Те же трепетные ресницы, те же длинные косы, как у матери, только красота Вали сочеталась со сложностью характера, нелегкого и для нее самой. Отец никогда не видел ее спокойной, всегда она над чем-нибудь да билась. В школе переживала за отдел юмора в стенной газете, в университете за устную газету, теперь вот опять - фельетон... "Мятежная душа, кто-то тебя будет успокаивать..." - с нежностью подумал он и вышел.
Через три дня, оговорив с редактором областной газеты задание, Валя на попутных машинах стала пробираться в Каменку. В пятидесяти километрах от города показался лесок. Когда машина приблизилась к нему, Валя увидела, что это село. Над его домишками, почти скрывая их на расстоянии, возвышались ветлы, липы, цветущие черемуховые кусты. Село оказалось конечным пунктом подвозившего ее шофера и приглашенная его женой Валя решила переночевать. Она переоделась, по настоянию гостеприимной хозяйки напилась парного молока и пошла в клуб.
В селе было тихо, только кое-где играла гармошка и заливались молодые голоса. Миновав село она подошла к невысокому домишку, на завалинке которого тесно сидели девушки и парни, а на кругу под гармонь с балалайкой плясали двое ребят. Внимание Вали привлек балалаечник, вернее его неуловимые пальцы.
Вокруг все было залито неярким лунным светом. Валя остановилась в тени черемушника.
Один из плясавших, выбив замысловатый вызов перед девушкой, щелкавшей семечки, отошел. Девушка поднялась и с серьезным лицом вышла на круг. И тут Валя увидела нечто необычное. Сначала девушка, дощелкивая семечки, лениво, но легко скользя сапожками, шла перед парнем, наступавшим на нее, потом стряхнув с ладошек подсолнечную шелуху, топнула, словно потребовала простора, и пошла на парня такой отчаянной чечеткой, что он немедленно освободил ей круг. Девушка так азартно отстукивала сапожками, что Валя, залюбовавшись, вышла из тени. "В полном составе кружок самодеятельности,"- подумала она.
- Где у вас клуб? - спросила она близсидящего парня.
- Где дверь на замке, там и клуб,- рассмеялся он.
- Я серьезно спрашиваю,- строго спросила Валя.
- Я серьезно и отвечаю,- сказал парень.- Клуб закрыт, заведующий спит. Будить не разрешается.
- Я разбужу,- пообещала Валя.- Не сможете ли вы довести меня до него?
- Зачем он вам?
- Поговорить.
- Он у нас не разговорчивый...
Вале не нравился тон, каким парень говорил о заведующем клубом, а заодно и с ней, но она все-таки настояла, чтобы он проводил ее. За короткую дорогу до дома заведующего, Валя узнала, что клуб работает только в дни когда "гонят" кино, остальное время закрыт...
Не видя огня в окнах дома, к которому они подошли, Валя с минуту колебалась, находя неудобным будить человека, но рассказ парня о заведующем клубом и его насмешливая улыбка, словно говорившая, "а вот и не разбудите", заставили ее постучать в ставень. "Человек еще должен быть на работе, а он уже спит..." - оправдалась она.
Улыбнувшись ее настойчивости, парень ушел. Вале ответили не скоро. Пришлось постучать еще несколько раз. Наконец в окно изнутри стукнули, слышим мол слышим, и в щели ставень брызнул свет, а через некоторое время заспанный голос спросил:
- Кто-о та-ам?
- Из области. Нужно заведующего клубом,- ответила Валя.
Человек, вышедший на стук, помолчал, словно раздумывая, впустить или нет, потом в калитке что-то заскрежетало и темная фигура пропустила Валю в дом.
В разговоре с заведующим клубом Валя выяснила, что лекции не читаются. "Кто пойдет на них..." "Тогда как лекции,- убеждала Валя, знавшая это по себе,- вдохновляют людей, будят их патриотические чувства." "Художественная самодеятельность." "Кто ею будет заниматься..." "И к вам из области никто не приезжал?"
Епифанцев почесал затылок, вспоминая, когда это было. И по напряженности, с которой он говорил обо всем, что касалось клуба, Валя почувствовала, как не любит он своей работы и, невольно сравнив его с горячим до крайности Компановским, сердито замолчала.
За окном послышались приближающиеся звуки гармошки, под которую пели частушки, наверное импровизированные, потому что после каждой из них раздавался взрыв смеха. Смех прорывался даже сквозь добротные ставни Епифанцева, возглавлявшего очаг культуры в селе.
- Вот так всегда,- укоризненно произнес он.- День работают, ночь - поют. Покоя от них нет...
"Да, тебе нужен покой... Да таких же на пушечный выстрел нельзя допускать к живому творческому делу, а он его возглавляет там, где клуб является единственным источником культуры..."
За воротами Валю окружили.
- Да с вашими талантами и инициативой все нужно взять в свои руки...
Как хорошо ей было с этими людьми. Как приятно было давать им советы, обещание деятельно вмешаться в их жизнь, прислать необходимый сценический репертуар. Она впервые почувствовала себя журналистом, впервые переживала это радостное чувство.
В Каменку Валя приехала рано утром, но село уже было пустым. Клуб закрыт. У входа в него ее внимание привлекли витрины. В голубой недавно подкрашенной раме был свежий номер "Правды", а в другой, вырезки из газет и номера колхозных "Молний", под общим заголовком "Дела у нас, дела на стройках коммунизма." "А ну сравним,"- улыбнулась Валя. На одной витрине сообщалось о выемке грунта Волго-Донского канала, на второй об успехах полеводческих бригад...
На вопрос, "где заведующий клубом", девочка, с головой пушистой, как одуванчик, ответила "на стане" и показала рукой в поле...
Работа у него оказалась интересной, но было много предложений областному отделу по делам искусств и республиканскому управлению по делам искусств при Совете Министров Каз ССР. Межрайонные совещания бывают редко, а республиканские тем более...
"Работники сельских клубов редко собираются, не делятся опытом, мало методической литературы, медленно обновляется сценический репертуар, нет перспективных планов - вот они и кустарничают,"- заключает Валя.
За месяц практики она побывала во многих колхозах области и безрадостность картины поразила ее. Работе клубов в селе уделялось преступно мало внимания. Во многих отдаленных селах даже и клубов-то не было, только избы-читальни...
После всего этого мысль написать о плохом колхозном клубе оставила Валю. Сейчас колхоз, в котором бездействовал Епифанцев, был для нее лишь иллюстрацией безответственности в подборе кадров. А ее вмешательство в конфликт Компановского с председателем колхоза и без выступления в газете обратило его во взаимопонимание и сотрудничество. Увлечённые каждый своим делом, они просто не смогли до нее найти возможность обстоятельно поговорить друг с другом.
На статью Вали о сельских клубах откликнулась партийная республиканская газета и Валя почувствовала всемогущество своей профессии. Обо всем этом захотелось на предстоящем отчете о практике рассказать курсу, который поймет ее, потому что сам переживает то же самое.
Валя уже скучала по курсу. С нетерпением ожидая писем, особенно Олиных. Письма Оли походили на нее живую: та же порывистость, та же мечтательность, то же стремление сделать счастливым весь мир. Она писала, что все больше влюбляется в республику. "Скорее бы окончить университет и бороться в республиках за расцвет всей страны. А с войной у них ничего не выйдет,- оптимистически заканчивала она.- Всему миру работать и жить надо. Ну, а всему миру перечить трудно..."
Валя понимала Олю. Она и сама жаждала деятельности. Раздувать очаги культуры, где бы ни жил человек, начиная от столичных театров и заканчивая клубами "глубинок". Вот что отныне станет заботой всех ее последующих лет, темой дипломной, целью жизни...
Взволнованная она вышла на Иртыш. Над массивной безымянной горой левого берега высоко стояла луна. По воде с тихим всплеском расходились круги разыгравшейся рыбы. Валя присела на пахнущее смолой бревно. Ей все еще грустно, но, странное явление, ей больше не скучно. Чувство скуки совершенно оставило ее. Когда-то она скучала среди людей, находя их неинтересными. Но жизнь доказала обратное. Приехал Николай, встревоживший ее. На глазах выросли Наташа, Оля, все сокурсники и Валя, сама того не замечая, оказалась крепко связанной со студенческой средой, играя в ней отнюдь не первые роли... Люди оказались куда интереснее, чем она думала, и ей стало стыдно за свое пренебрежительное отношение к ним. "Какой я, наверное, казалась неприятной со своими недоброжелательными придирками. Наташа права, говоря, что самомнение мешает мне видеть хорошее в людях. Я не заглядывала им в душу, а Наташа заглянула Николаю в душу и сама перед ним свою красивую душу раскрыла. Разве можно такую не полюбить..."