В мае начал обильно таять снег в горах. Алма-Атинка вздулась, забурлила и начала переворачивать камни. Шли сильные дожди. Дожди, буквально, мощные. Не видно было ни гор, ни деревьев вдали. Все было водяное. Гремел гром. А за окном не прерывался шум дождя. В комнатах стало темно, уныло. Вода, принесенная из колонки, походила на ситро. Девушки знали, как из мутной воды сделать чистую "дистиллированную", но до этого ль было. Шла сессия...
Весь месяц студенты прощались с преподавателями. Их провожали кого аплодисментами, кого взволнованными речами, кого букетами цветов, а кого гробовым молчанием...
Взволнованным шел на последнюю лекцию и Николай. У двери его поразила тишина, словно в аудитории никого не было. Но когда он вошел, раздался шум дружно вставших студентов. Николаю даже показалось, что это было сделано намеренно и, тронутый вниманием, он не смог начать лекцию, как всегда. Подчеркнутое признание его бывшими сокурсниками лишило Николая уверенности, с которой он добивался его целый год. Он понял, что недоверие исчезло, а доверие испугало его и он нерешительно начал.
- Не знаю, сочтете ли вы мой совет полезным, но мы газетчики-фронтовики, находили глубокий смысл в рифме, что газетчик - есть разведчик. Так вот и будьте этими разведчиками совершенных форм жизни, разведчиками убежденными, дальнозоркими и принципиальными...
Николай уже не чувствовал себя преподавателем. Он был другом, волнуясь чуть ли не больше, чем студенты. Даже тишина, при которой слушали его волновала. Когда Николай закончил свою напутственную речь, с места поднялась Валя и при торжественном молчании остальных сказал:
- Николай Иванович, разрешите от имени курса поблагодарить вас за знания, которые вы передали нам, за дружеские советы и в свою очередь пожелать вам успехов в вашей дальнейшей педагогической деятельности.
Раздались рукоплескания. Николай смутился, и на сей раз, не нашелся, что ответить.
- Спасибо,- произнес он.
А когда ему преподнесли цветы, он совсем растерялся. Сунул букет под мышку, цветами к спине, и вышел.
У двери кабинета его догнала Валя.
- Разрешите позвонить от вас?
- Пожалуйста, пожалуйста,- ответил Николай, мельком взглянув не ее побледневшее лицо.
"Трудно ей,- подумал он,- но она держится. Молодчина."
Валя набрала номер.
- Александр Андреевич, вам звонит студентка отделения журналистики, Черных. Помните заметку о хлебозаводе? Сегодня мне сообщили, что вам прислали протокол собрания и уверения, что все уже исправлено. Не может быть. За неделю исправить всего они не могли. Я схожу, проверю.
Договорившись с заведующим отделом редакции, Валя вышла. Николай тепло посмотрел ей вслед.
На улице было тепло, даже очень. Небо темнело без звезд. Особенно южная его сторона. Она темнела угрожающе. Вдруг черную сторону расколола молния. Небо на миг стало ослепительно фиолетовым и вновь погасло. Грянул гром. Мелкий дождь как из пульверизатора освежил лицо. Валя шла медленно. В темноте время от времени дорогу освещала молния. Когда Валя подходила к общежитию, раскаты грома стали оглушительнее. Небо все ярче вспыхивало от ломаных молний. Полил дождь.
Валя вошла в комнату и распахнула окно.
- Ой, закрой! - закричала Рая.
- Да ну тебя.
- Закрой, простудимся.
- Подумаешь, орхидеи.
Валя встала у окна, положила локти на подоконник и затихла. Оля смотрела на нее. Валя стояла не шевелясь.
- Валя.
Она не отозвалась.
Оля подошла, обняла ее за плечи и прижалась к ней.
- Ты грустная последнее время,- шепнула она.- Скажи мне, уж не тронул ли кто лед души твоей?
- Да,- с неожиданной доверчивостью призналась Валя еще больше подаваясь в темный проем окна. Слезы, смешавшись с каплями дождя, потекли по ее щекам. Это были первые за все время слезы, лучше сказать, долгожданные. Пока сердце томилось, ожидая помощи рассудка, все существо ее было до предела напряжено. Сейчас же, все утешительные доводы отвергнуты, а тяжесть неразделенной любви не по силам Вале. Всю эту изнуряющую боль души и жалкую растерянность рассудка мог исцелить только один, единственный на свете человек... Какая безысходная зависимость... Какая мука... Она вдруг вспомнила, что ее отец оказался способным всю жизнь прожить светлою памятью о матери... Она вдруг поняла, что ее отец однолюб и испугалась этого...
Чтобы хоть немного заглушить тоску, Валя занималась до одури. Занятия были для нее как препятствия, барьеры. Вот еще одну книгу взяла, вот еще, еще... Это порождало хоть какую-то спортивную радость, давало хоть минутное удовлетворение. После каждого блестяще сданного предмета, она сразу бралась за следующий. Подготовившись, спокойно входила в аудиторию, у которой волновались другие, брала билет, с глазу на глаз с экзаменатором проверяла свои знания и подавала зачетку, с которой на преподавателя смотрела почти девочка. Все шесть экзаменаторов поставили ей высшую оценку. Сессия была трудной, но Валя даже не почувствовала этого. Этой весной она убедилась, что не все в ее жизни возможно, и поэтому зависящее только от нее казалось ей легким.
Сдав последний экзамен, она вошла в пустую темную аудиторию. Села за рояль. Пальцы привычно побежали по прохладным клавишам. "Уймитесь сомнения страсти! Уймись безнадежное сердце! Я плачу, я стражду, душа утомилась в разлуке"...
Николай, ожидавший Наташу, прислушался. Он был так взволнован, что не заметил вышедшей из аудитории Наташи. Наташа тихо прошла коридор и, не окликнув Николая, спустилась в вестибюль. Она уже давно почувствовала, что Николай что-то скрывает. Теперь она понимает что...