Перед обсуждением своего романа Ольга попросила прочесть ее рукопись Петрова.
Она и так-то волновалась перед встречей с ним, а попав в его апартаменты оробела. От самого порога начинались узорные паласы, а в рабочем кабинете пол был покрыт дорогим длинноворсым ковром. Как по ним пройти в Ольгиных резиновых ботиках на босу ногу... Она на минуту растерялась. Потом сняла ботики и пошла по упругому ворсу в одних штопаных чулках. Заметила, как, покидая кабинет, ей свысока кивнула элегантно одетая женщина, и от этого надменного кивка Ольга особенно остро ощутила убожество своего туалета.
Когда она подала Алексею Ивановичу рукопись, он, словно взвешивая, приподнял ее на руке и спросил:
- Это ваш первый труд?
- Да,- коротко ответила она, почти предвидя, что последует за этим.
- Начинать рекомендуется с малых форм,- и действительно посоветовал Петров.
У Ольги уже прошла робость и она спросила:
- Разве для всех существует один рецепт? Может сначала посмотрим рукопись?
- Пожалуйста,- уже сухо ответил он.
И Ольга уловила, что ее независимый тон Петрову не понравился. Она не ошиблась, потому что, еще раз взвесив рукопись на руке, он предложил.
- Может лучше прочтет ее литконсультант Юрзин?
Но Ольга горячо запротестовала. Нет. Нет. Это ее сокурсник по вузу! Ей бы хотелось посоветоваться с человеком более опытным и отметила, что эта невольная лесть решила спор.
Прочтя рукопись Петров высказал о ней свое мнение в общем неплохое, вызвался помочь Ольге, но так, словно перед ним было несмышленое дитя. Он предложил ей свой сюжет, на взгляд Ольги довольно примитивный. Как бы невзначай обронил о своем влиянии в издательских кругах, но это почему-то прозвучало как условие: или она будет пай-девочкой, или ей придется убедиться в его влиянии, направленном отнюдь не в ее пользу... Однако Ольга переделывать рукопись по его совету отказалась наотрез. Она уже вжилась в сюжет, была согласна дорабатывать его сколько угодно, но переделывать на чей-то вкус уже не могла. Ее рукопись к тому времени прочли уже многие, в советах их она уже почувствовала разнобой и уже поняла, как важна для писателя самостоятельность. Она надеялась, что этот довод подействует убедительно и на Петрова, тем более после его слов, переданных ей перед встречей Тумановым.
- Я думал Морев пишет лучше Беляевой, однако нет...
А Морев был известен. Морев печатался. Ольга думала, с молодого автора и спрос меньше, но не учла, с какого молодого. Она не сразу уяснила, что спрос с молодого, претендующего на самостоятельность значительно возрастал... Конечно, Ольга не могла не понимать, что в явно предвзятом сравнении ее с Моревым было больше уже привычной для Алексея Ивановича язвительности по отношению к несомненно превосходящему его самого Семену Николаевичу, но и она была лестной оценкой для нее...
Морев этой редакции рукописи Ольги не читал. Выходец из переселенческой семьи он был так вдохновлен вниманием всей страны к его родному краю, что уже не мог писать вдали от своих героев и снова надолго осел на целине. Его тематика, в отличие от Петрова была современной и имела то, что он требовал от начинающих "общественное звучание". Он начал свой литературный путь с повествования о том, с каким трудом отстаивались пяди пустующих казахстанских степей переселенцами и вот теперь писал о новом, но уже триумфальном наступлении на них. И когда Туманов, вслед за Петровым начал нелестно отзываться о его творчестве, Ольга оборвала его.
- Не забывай, что Морев певец Казахстана, а не самого себя...