Впервые размах обрушившейся катастрофы Феодосия поняла, когда в усадьбе появилось две монашенки в драных черных одеяниях, бредущие из последних сил.
Одна, звали ее Дарьей, еле шла, постоянно останавливалась и прерывисто дышала. А другая, совсем еще девочка Епифания с нежным взглядом ясных серых глаз, смотрелась несколько бодрее. Но у нее были настолько разбитые ноги, что у боярыни сердце зашлось, когда увидела кровавые мозоли. Она просто не представляла, как можно с такими ранами передвигаться.
Странницы слезно попросили хозяев разрешить им переночевать, пусть даже в птичнике или в хлеву с коровами. Естественно, Феодосия позволила, даже с супругом советоваться не стала. Приказала баньку натопить, чистое белье странницам приготовить, травяными отварами ноги попарить, а потом за стол усадила.
Они с благодарностью приняли заботу и, после ужина, сомлев окончательно, отправились спать в отведенную комнату. К утру старухе совсем плохо стало. Боярыне пришлось за лекарем посылать, который, едва взглянув на болящую, сразу определил — лекарствами тут не помочь. Надо поскорее священника призвать.
Феодосия позвала своего духовника, протопопа Аввакума. Но монашка вдруг заупрямилась — не хочу с ним говорить и все тут. Руки вдоль тела вытянула, сухие губы сжала. Весь вид красноречиво свидетельствовал — исповедоваться и собороваться не станет.
Поначалу боярыня осерчала: лежит на смертном одре, того и гляди представится, а упрямится. Неужели не хочет в грехах покаяться? Но, поговорив с Епифанией, поняла в чем кроется причина. Даже немного смутилась, что так нехорошо об умирающей подумала. Оказывается, монахиню волновало, какой веры исповедник. Ежели новой, как теперь говорили, никоновской, готова была на тот свет без отпущения грехов уйти. Успокоилась, лишь когда представший у ее одра священник перекрестился двумя перстами. Лицо сразу посветлело, на губах улыбка заиграла...
Уже потом, когда душа несчастной отлетела к небесам, спутница поведала — монастырь, где Богу молитвы возносили, разогнали царские стрельцы. Вот ведь какую силу Никон возымел, сплюнула рассерженно всегда спокойная Феодосия, что приказы такие отдавать стал. Не верилось ей, что ветер от государя дует.
Столь жестоко с инокинями поступили потому, что они вместе с игуменьей не захотели новую веру принимать и категорически против троеперстия выступили. Им дали понять — наказание будет жестоким.
Матушку на глазах у до смерти испуганных монахинь, чтобы другим не повадно было, колом к земле прибили. Сестры во Христе в ужасе выть начали, так им приказали немедленно заткнуться. К ним вышел священник из никоновцев и объявил, что подобная участь будет ожидать всех, кто станет перечить.
Знамо дело, монашенки испугались. Жизнь в монастыре не сахар, но кому захочется раньше срока лютую смерть принимать? Все поспешно приняли новую веру, а вот они с матушкой Дарьей сговорились отправиться в Сибирь. Туда, сказывают, многие, из тех, кто оставался недоволен реформами, ушел. Живут поселениями, строят скиты и счастливы, что от бесов избавились. Опять же, в глухих лесах сохранить свою веру проще будет. Пока до них соберутся дойти! А там, глядишь, образумятся и решат вернуться к прежней вере. С ней-то надежнее.
— А вот теперь куда я одна пойду? — безутешно рыдала девочка, — ведь мне Дарья вместо родной матери была. Что теперь со мной станется? Неужто и впрямь придется бесу Никону этому в ноги кланяться?
— Не плачь, родимая, — пыталась успокоиться странницу Феодосия, — поживешь пока у меня. Наверняка такие как ты, желающие в путь отправиться найдутся…
Как в воду смотрела. Вскоре к ним в дом подобные путники стали стучаться с завидным постоянством. Глебу Ивановичу это очень не нравилось, раздражался сильно. Твердил неустанно: выходит, что против царя, которому столько лет верой-правдой служил, иду. Разве это дело?
Что же до самой Феодосии, то ей не особо верилось, что подобные злодейства по государевому приказу творятся. Нет сомнений, это все черный аспид вторит! Все знают, насколько он амбициозный. А тут такое великое дело доверили — церковные реформы, в который мало кто что понимал, делать Лично она не сомневалась — не может добрый, улыбчивый и такой ласковый государь темные дела вершить. Наверняка, за его спиной все творит злодей Никон и славным именем прикрывается…
Но сердце словно кто-то тяжелой рукой все чаще и чаще сжимал и она начинала мучится сомнениями — что же на самом деле творится? Однажды попросила батюшку сказать, что он об этом думает. Но тот растерянно плечами пожал — сам еще не разобрался. Тогда обратилась к супругу, к мнению, которого всегда прислушивалась. Глеб Иванович немного подумав, ответствовал:
— Наше дело маленькое. Как скажут, так и будем креститься. Не забивай думами свою прелестную головку. Твое дело женское — сына растить да за хозяйством следить!
Кинулась за советом к деверю.
Публикация по теме: Феодосия-Федора, часть 38
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке