Гость внимательно осмотрел ребенка и, руководствуясь только ему понятными знаками, промолвил торжественно:
— Будет он царь не царь, а выше царей, князей и бояр,. И будет он и богат и нищ, и построит он города и монастыри, куда станут все приезжать и молиться за него. Однако многие будут на него злобу таить и проклинать… Но, чтобы потом не говорили, прославит свою землю...
Произнеся эту тираду, кудесник сорвал со своего дорогого ожерелья монету, сунул младенцу в слабую ручонку и промолвил торжественно:
— Пусть это золото умастит тебе дорогу, какую уготовал тебе сам великий дух.
Справедливости ради, следует отметить, Никон не скрывал, что его родители, услышав подобное, сильно смутились и промолвили и ответ:
— Мы люди грешные, живем в бедности. Зачем ты такие странные вещи предсказываешь нашем сыну?
Однако колдун их слушать не стал. Ушел, постукивая посохом, украшенным черепом невиданной птицы.
— Но ведь прав оказался кудесник, — горделиво промолвил Никон, закончив свой рассказ, — я и верно над всеми поднялся!
Когда Феодосия узнала всю эту историю, буквально закипела от злости. А как же гордыня? Почто о нем позабыл праведник? Как можно хвастаться тем, что колдун предсказал! Грех-то какой!.. Не боится ответить на Суде за речи подобные! Видать совсем запамятовал правило: чем выше небо, тем ниже земля...
А недавно он и вовсе себя превзошел. При встрече во царском тереме непрозрачно намекнул, коли не пожертвует ему больших денег на строительство обители, что вести начал, обо всех ее любовных делах с государем все в красках супругу доложит. А коли старый дурак не поверит, повторить все наивной государыне. Пусть знает, какую змеицу на груди пригрела!
От злости Феодосия Прокофьевна готова была священника чем-нибудь тяжелым по голове ударить. Но сдержалась, прочитала про себя несколько раз «Отче наш» и посоветовала своими фантазиями на исповеди с духовником поделиться.
— Уверена, после подобных речей, пастырь сыну своему суровую епитимью наложит и тысячу поясных поклонов заставит отвесить, — произнесла спокойным голосом, хотя внутри все кипело и бурлило. Промолвила, улыбнулась вежливо и, поклонившись в пояс, удалилась, с удовлетворением услышав его фырчания и плевки в ее сторону...
Молодая боярыня дала себе слово при случае обязательно поведать царю о поганом языке патриарха. Только никак удобного случая не представлялось. Не станешь же начинать разговор, когда повода к тому не имеется. Можно, конечно, государыню Марию Ильиничну задействовать, но там также требовалось удобный повод найти. Она, как обычно, беременная ходила и жутко тошнотой мучилась. Так что ей не явно не до Никоновских заморочек было...
Хотя и царица, к слову, не любительница сплетничать, однажды не скрыла своего неудовольствия от поведения очередного наставника ее супруга и открыла подруге некоторые факты из его биографии, которые тщательно скрывал. Из разговора выяснилось, что человек этот много тайн имел. Больше всего Феодосию удивило, когда узнала, что по молодости он сбежал из дома в Свято-Троицкий Макарьев Желтоводский монастырь на Волге.
Довольно скоро на него в обители обратили внимания. Причем, вовсе не из-за каких-то особых достоинств, а по причине того, что имел приятный голос, за что его сразу отправили петь на клирос… Вот уж велика заслуга, усмехнулась боярыня. Она тоже прекрасно поет, но это же не значит, что ее в проповедницы записать следует...
Нельзя сказать, что мирское Никону, тогда его Никитой величали, было чуждо. Более того, родителям удалось уговорить сына вернуться домой и женить на очень милой женщине. Он стал священником в одном из соседних сел. Но видать, гордыня не давала ему покоя. Даже смерть троих детей не заставила задуматься над своими грехами. Одно хотел: исполнить все, о чем колдун ему говорил. В итоге, сын Мина переехал в Москву и сделал стремительную карьеру.
Лично Феодосия не сомневалась — выпавшие испытания были нечем иным как знаком: следует иными делами заняться. Но он все воспринял иначе. Для него это стало еще одной ступенькой вверх. Заставил несчастную и убитую горем жену принять иночество и уйти в девичий Алексеевский монастырь, а сам уехал на Белое море, где, если верить слухам, в Анзерском скиту, которым руководил Елеазар Анзерский, принял монашество с именем Никон.
С каким же потом удовольствием Феодосия от епископа Александра Вятского, который сразу стал противником Никона, выслушала сколько всего о своей жизни в скиту новый патриарх напридумывал! Версия неожиданного возвышения будущего патриарха в его устах сильно отличалась от принятой. Согласно ей получалось, что Никон взял священноиноческую благословенную грамоту и сильно оболгал митрополита Новгородского Афония, на чье место явно метил. Более того, в монахи был пострижен на церковной паперти игуменом Павлом, а не в церкви, как полагалось.
Как же все это низко и гадко, думалось Феодосии… Может и впрямь пора реформам назрела, билось в ее голове крамольная мысль… Но она ее тут же отгоняла. Не ее это дело. Пусть мужчины думают, а ей сыном заниматься надо да за хозяйством большим следить, успокаивала женщина себя.
Публикация по теме: Феодосия-Федора, часть 37
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке