После того, как купили билет, отбили телеграмму. Но особо на встречу не надеялись – будний день, может Ксения Владимировна на работе… Она, миленькая, об этом предупредила еще в письме, где подробно, по пунктам, объяснила, как до нее добираться, если что.
- Язык до Киева доведет, не тушуйся там, - сказала напоследок мама.
В общем, хоть и волновалась Дарья, но надеялась на свой язык и на свою светлую голову. Все-таки, не в Америку едет – иностранный язык изучать не надо, доберется как-нибудь.
В поезде предстояло ехать всего лишь одну ночь. Дарья, посмотрев, что практически все пассажиры, как только отошёл поезд от платформы, сразу приступали к ужину – шелестели газетами с завёрнутыми в них пирогами, варёными яйцами и жареными (о-о-о-о!) курами, непроизвольно сглотнула слюну. Живут же люди!
Народ закусывал, выпивал, кто-то играл в карты, где-то плакал ребёнок. Не спали, поглядывали в окно. Поругивали проводников. Было душно, лениво, и на весь вагон пахло разномастной едой. Даша жалела, что нарядилась – за ночь весь ее наряд может измяться. Она съела пару яиц, заботливо уложенных в корзину Танюшкой, выпила охлажденного топленого молока с шанежкой вприкуску. Захотелось спать – прикорнула у окна, да и провалилась в некрепкую, чуткую дремоту, которая бывает у людей, везущих важный груз, деньги, например.
Утро было хмурым, пасмурным, зато и духота спала. Люди прихорашивались, причесывались, многие переодевались. Мужчины курили в тамбуре. Все волновались и глядели в окна на некрасивую промзону Ленинграда, мало чем отличавшуюся от промзон родных городков самих пассажиров.
Даша разочаровалась. Она думала, что Ленинград раскроется перед ней всеми своими красотами: дворцами, позолоченными шпилями, блеском одетой в гранит реки, мостами, ростральными колоннами. Она много раз видела их на открытках в киоске. А на самом деле ничего открыточного она пока не обнаружила – город был сер, неулыбчив и раздражён, как хмур и раздражён не выспавшийся человек. Сразу захотелось домой. Ну… хотя бы в Тихвин. Тот, маленький, уютный, старинный, отличался от родного Дашиного села лишь обилием церквушек, да величиной площади с красивым «гостиным двором», где Ирина выбирала дочери пальто.
Но… приехали. Надо было выходить. Дарья в душе порадовалась, что с собой у нее была лишь большая корзина, с которой она легко управлялась – не то, что у некоторых соседей – там просто котомошники какие-то были… Наверное, спекулянты… Ну зачем нормальному человеку столько мешков и баулов? Наверное, на базар потащат.
Она выбралась на перрон и чуть не утонула в разномастном гудении огромного вокзала. Про Московский вокзал Даша слышала мало. Да и сейчас толком ничего не рассмотрела – вовсю шли строительные работы. Было шумно, грязновато и суетно – строили новый флигель - увеличивали площадь старинного вокзала.
Платформа потихоньку пустела: одних приезжих разбирали встречающие родственники и друзья. Другие ловко лавировали в толпе со своими котомками, торопясь на городской рынок. Все торопились, все спешили, всем куда-то было надо.
Дарья нервничала. Оксану, Ксению Владимировну, она плохо помнила и боялась, что та уже ушла. Или вообще не приходила. Значит, нужно добираться самой. А здесь не Тихвин. В Тихвине никто не торопился и не бегал. В Тихвине можно было запросто обратиться с вопросом к любому, а здесь – как? За руки людей хватать, что ли?
И тут к ней подошел какой-то паренек: длинненький, угловатый, светловолосый и светлоглазый.
- Здравствуйте, вы – Даша? – спросил он. Уши паренька смешно покраснели.
-Ой, я, - Дарья облегченно выдохнула, - а вы – Коля?
- Ага. Мама отправила меня вас встретить. Давайте ваши вещи, я помогу.
Он, не дожидаясь Дашиного разрешения, выхватил корзину и понес, широко и быстро шагая. Наверное, тут никто спокойно не ходил – Дарья еле поспевала за мальчиком.
Он был такой серьезный, этот Коля. Неулыба, молчун – за всю дорогу не сказал и слова. Да и не надо было – Даша озиралась вокруг, потрясенная необычной красотой – Невский проспект устремлялся в далекую даль прямой линией. Ей очень хотелось увидеть Метро, но Коля предупредил, что метро им сегодня не понадобится – они недалеко живут, на Лиговке.
Даша читала в письме, что живет Оксана с сыном на Лиговке. Но не ожидала, что это – действительно, недалеко, с такими-то масштабами. Все вокруг кипело, везде стройки, везде рабочий люд: тут покрывают дорогу асфальтом, и пахнет вкусно битумом, а там возвышается кран – растет новый дом. Хотелось все внимательно осмотреть, но Коля ничего не объяснял и не останавливался. Уж очень занятой, этот Коля.
Дарья вдруг тихонько фыркнула. Парень даже не обернулся. И хорошо: она еще в поезде представляла их первый разговор:
- О! Здравствуй, Коля – огуречик! А я помню, как бабушка тебя в корыте для капусты купала! – сказала бы Даша.
Хорошо, что не сказала – еще обидится этот Коля. Еще и поддаст! Хотя… Нет. Не поддаст. Такой-то кобыле поддай – сам улетишь вверх тормашками. А потом что? Оксана, Ксения Владимировна, развернет Дарью обратно, к Московскому вокзалу – пускай садится Даша на поезд и дует обратно в свою деревню, коли до сих пор не научилась себя вести в… обществе!
Дарья шла за Колей и вспоминала, как плакала, когда его увезли. Он же ей вместо сына был! Наверное, об этом сказать можно. Потом. Позже. Наверное.
С Лиговского проспекта они свернули в тихий бывший Гусев переулок.
- Теперь наш переулок зовется в честь Ули Громовой, - Коля с гордостью сказал это Дарье и снова покраснел, - а вот и наш дом!
Дом был старым и мрачным, облупившимся в некоторых местах. Николай, заметив в глазах Дарьи разочарование, поспешил сказать:
- Зато при бомбежке уцелел! Правда, мебель сожгли соседи. Но паркет не тронули – мама рассказывала.
Дарья лишь кивнула. Уцелел, так уцелел, ей-то что.
Оксане принадлежали две комнаты в огромной, длинной, как кишка, коммунальной квартире. Потолки в комнатах высоченные, окна здоровенные. Как жильцы их моют, непонятно. Ксения Владимировна, сухонькая, так и не отрастившая себе «грудь» после войны, всплеснула ручками:
- Дашутка, девочка, Боже мой, выросла как! Какая ты хорошенькая, прелесть! Яркая, точеная, будто вазочка в стиле «гжель». Ах, прости, я тебя заболтала совсем! – она крепко обняла и расцеловала Дарью.
На Дашином сердце сразу полегчало: еще одну неулыбу, помимо Николая-огуречика и темноватого переулка с мрачноватым домом она уже бы не выдержала. А еще Оксана оценила ее кофточку и блузку. И правда, гжель! Это было очень приятно!
Коля, не разуваясь, направился к двери.
- Ты даже не позавтракаешь с нами, Николай? – спросила Оксана.
- Нет, мама, я и так уже опаздываю! Потом поговорим! – и след его простыл.
Оксана лишь пожала плечами.
- Весь в отца. Не удержишь. Поскакал опять в свой кружок, самолетики лепить. Шестнадцатый год, а все клеит эти самолетики…
Она вдруг широко улыбнулась.
- Ну а ты, Дашутка, больше не тоскуешь по Коле-огуречику? Не плачешь?
***
У Федоровых, вдовы Ксении Владимировны и сына ее, Николая Николаевича, было царское жилье, целых две комнаты общей площадью сорок восемь квадратных метров. Их никто не уплотнял и не притеснял. Оксане, конечно, не очень нравились новые жильцы, которых заселили уже в конце войны (прежних практически не осталось – вымерли в блокаду), но она терпела.
Всем нужна крыша над головой. Ей с Колей места хватало. Все равно целый день Ксения торчала в своем институте. Да и Колю дома обнаружить было крайне сложно – кружок авиамоделирования, спортивная секция, школьные друзья, кино, каток – дел у сына тысячи. Времени для матери нет. Поэтому Ксения очень обрадовалась приезду Дарьи, спокойной, улыбчивой и покладистой. Будет, с кем поболтать вечерами.
Подруг у Оксаны было немного, а у тех семьи – в гости не находишься. На работе одни мужчины, а женщины, в основном, пожилые, отчего-то Оксану невзлюбили, посчитав ее слишком легкомысленной для серьезного профиля института. Колька, в силу своего юношеского возраста, уж очень скрытничал в последнее время. Вторым мужем (хоть и были предложения) Оксана так и не обзавелась. А тут Дашка – собственной персоной!
Ксения Владимировна уже решила: если девочка поступит, то смысла возвращаться в деревню на каких-то пару месяцев нет. Пусть живет здесь, привыкает к большому городу. А потом… А потом…
В общем, Оксане ужасно не хотелось отпускать девочку в общежитие. Ну что там ей делать, в этом общежитии?
Даша пока ничего не знала о наполеоновских планах Оксаны. Она смотрела на изысканно накрытый к завтраку стол: сыр, колбаса, сливочное масло в изящной фарфоровой масленке. Пышный батон, печенье, конфеты в шуршащих фантиках в высокой серебряной вазочке. Яйца в специальных подставках. Каша, в которую Оксана щедро накладывала масло.
- Не стесняйся. Мы шикуем так очень редко – спешим. А уж кашу я варила сто лет назад. Так, чайку выпьем и убегаем. Это я для тебя расстаралась, ты у нас – желанная гостья, - щебетала Оксана, - ешь, ты с дороги. Наверное, уже растравила весь желудок этими бессмысленными перекусами в поезде.
Дарья ела аккуратно, стараясь не спешить. К колбасе не прикоснулась. Зато с удовольствием насела на сыр. Он был очень вкусным. А вот сладкого не хотелось – приторно. И орехи эти… Зачем их в конфеты напихали?
Оксана понимающе улыбнулась:
- Ах, ты, голуба! Вижу, наш человек! Лучшее в мире пирожное – хлеб с маргарином, да? Как мама поживает? Как Василиса Степановна? Не болеет?
Она расспрашивала Дарью обо всех в деревне. Даша охотно отвечала, не упуская никаких деталей. Оксана внимательно слушала, даже плакала иногда. Время за разговором бежало быстро, и Даша уже давно простила Ксении все ее прегрешения, оставшиеся в далеком воспоминании детства. А Ксения вдруг почувствовала, как не хватало ей все это время второго ребенка, дочки… Проклятая война… Она бы обязательно родила мужу дочку!
А Коля, набегавшись по своим делам, вернулся домой бессовестно поздно. Похватав со стола бутерброды, проигнорировав гречневую кашу, запил их холодным чаем (мать всегда оставляла ему ужин под полотенцем), на цыпочках пробрался в свою комнату. Мама крепко спала. Даша тоже сопела носом на диване, застеленном специально для нее.
«Хорошо, что хоть меня из комнаты не выставили! Хватала бы эта Даша все своими руками без спроса» - ворчливо подумал Коля про гостью, - вот пусть у мамы и живет. Нечего в моей комнате ей делать! Уже свалила бы поскорее в общагу!
Он быстренько разделся и нырнул в постель. В глазах – круговерть. Лето не давало времени на размышления и думы. Завтра он собирался отчалить с ребятами за город, на аэродром малой авиации: один из пацанов, Валька, был сыном тамошнего летчика. Предоставлялась очень хорошая возможность напроситься пассажирами на У-2. А вдруг папаня Вальки разрешит порулить?
Он уже засыпал, как вдруг в голову, ни с того, ни с сего в его голову пришла дурацкая мысль: а ведь эта Даша очень похожа на Ульяну Громову. Коля видел в кино актрису, исполнившую роль Ульяны, молодую Нонну Мордюкову: высокая, чернявая, с косами. И губы, и глаза очень серьезные.
- Красивая! – сказал он вслух и мгновенно провалился в сон.
Автор: Анна Лебедева