Глава 73
Мы положили Лизавету в палату. На соседней койке, отделённой ширмой, сидит парень. Довольно симпатичный атлет, рост под 190 см, 23 года. Студент колледжа, но обучение для него, насколько можно судить по довольно дорогой спортивной форме, не главное. Куда важнее – баскетбольная команда учебного заведения, в которой он капитан и, разумеется, ведущий игрок. Поступил к нам прямо с игры с сильным растяжением запястья. Перелом, к счастью, не подтвердился.
Первое, что спрашивает молодой пациент:
– Доктор, когда я смогу играть в баскетбол?
– Скоро, – отвечаю ему и даю назначение, обращаясь к Рафаэлю, который продолжает ходить за мной. Конечно, в рамках программы обучения, а не только потому что мной очарован: – После редукции наложи ему шину, пока опухоль не спадёт.
– Хорошо, – отвечает ординатор и вдруг делает мне неожиданный комплимент. Для этого наклоняется и шепчет: – У вас, Эллина Родионовна, такие красивые уши… – тут же уходит, чтобы не схлопотать от меня по первое число. Первая реакция – влепить ему подзатыльник. Совсем оборзел уже! Но, глядя на него дольше, усмехаюсь: «Вот же какой идальго, блин! Как сильно осмелел, мальчишка!» И понимаю, что мне приятно. Только что он нашёл в моих ушах? Они обычные.
Подхожу к Лизавете.
– Как ваше самочувствие? – спрашиваю её.
– Они сами к вам липнут? – вместо ответа интересуется она с лукавой улыбкой.
– Простите?
– Парни.
Скромно отвожу взгляд.
– Я узнавала у хирургов, через час они вас заберут, – перевожу разговор на другую тему, поскольку прекрасно сознаю: всё, что услышит от меня домработница, будет по её возвращении на работу доложено Изабелле Арнольдовне. Подколок потом не оберёшься.
Лизавета деловито тянется к сумочке, лежащей на тумбочке у кровати. Раскрывает её, запускает обе ладони внутрь и возится.
– Что вы делаете?
– Собираюсь вас отблагодарить за труд, – невозмутимо говорит пациентка. – Я же прекрасно знаю, какие нынче у медиков зарплаты. Хотя почему нынче? Всегда были небольшими. А у вас, мне Изабелла Арнольдовна рассказывала, дочка маленькая. К тому же вы такая милая. Вот, держите, – и она протягивает мне конверт. Машинально беру, раскрываю. Внутри пятитысячные купюры. Навскидку – около двадцати штук! Сразу же кладу конверт на тумбочку.
– Я не могу это взять. Вы что?!
– Почему? – искренне изумляется Лизавета. – Мне Копельсон-Дворжецкая передала. Сказала – отдать вам и не слушать, если будете отказываться.
– Она знала, что я так отреагирую. Нет, не возьму! Они нужны ей самой.
– Кому? Ей? – Лизавета тихонько смеётся. – Да у неё денег куры не клюют. Вы знаете, какая у неё пенсия?
– Тогда заберите себе, а Изабелле Арнольдовне мы ничего не скажем.
Лизавета вздыхает.
– Во-первых, я никогда ей не вру. Если спросит – выложу всё, как на тарелочке. Во-вторых, я никогда не умела деньги тратить. Всегда была очень бережлива. К тому же благодаря Изабелле не бедствую. Да, у меня крошечная пенсия, и если бы не Копельсон-Дворжецкая, – она произносит это с уважением, даже каким-то придыханием, словно о святом человеке речь идёт, – наверное, пришлось бы побираться. Короче, – Лизавета хватает конверт и суёт мне в руку, – давайте, берите быстро!
Я растерянно забираю конверт, сую в карман, думая о том, что при первой же встрече с Народной артисткой СССР верну ей обратно, да ещё отчитаю.
– Это не запрещено? – интересуется Рафаэль, который вернулся, пока Лизавета рассуждала о своей пенсии, и всё видел и слышал.
– Понятия не имею, – пожимаю плечами.
– Сколько там?
– Я не считала.
– Вы не проверили?! – удивляется ординатор.
– Ты взяла деньги у пациента?! – к нам оборачивается Маша.
Мы подошли к регистратуре, и у Рафаэля не хватило ума, чтобы сделать голос потише, да и я увлеклась беседой с ним. Хорошо, кроме Званцевой рядом нет никого. Моего заместителя, например. Представляю, какой бы Туггут устроила сначала жуткий скандал, громко крича:
– Доктор Печерская взяла подношение у пациента! Арестуйте её немедленно!
Растерянно достаю из кармана конверт. У меня даже есть подспудное желание бросить его в корзину для бумаг. Никогда не брала чужого, и потому будто пальцы жжёт.
– Дайте посмотрю, – испанец быстро берёт его, раскрывает.
– Это неэтично, – замечает Маша с усмешкой.
– Мне дали это в знак благодарности. Да, я его взяла, – отвечаю растерянно.
– Отлично. Попроси её напечь пирожков, – добавляет подруга с иронией.
– Здесь 150 тысяч рублей, – удивлённо произносит испанец. Успел-таки сосчитать!
Забираю у него конверт. Буквально выдёргиваю.
– Вы ничего не видели и не слышали, доктор Креспо, – стараюсь звучать угрожающе.
– Разумеется, Эллина Родионовна, – на полном серьёзе отвечает он и снова быстро уходит. Понимает, наверное, что третьей выходки – первая была с комплиментом про мои уши – я не перенесу.
Снова прячу злосчастный конверт. Если бы не знала Изабеллу Арнольдовну и Лизавету, то решила бы, что это самая настоящая подстава, и сейчас в отделение нагрянет полиция, меня задержат по подозрению в получении взятки и всё такое. Но вокруг царит привычный рабочий шум, никто с автоматами наперевес не врывается. Да, камеры видеонаблюдения всё пишут. Только запись хранится месяц, потом затирается. И никто к ней не станет обращаться без надобности.
Когда думаю об этом, ощущаю себя преступницей. Блин, ну зачем только поддалась на уговоры! Возвращаюсь в кабинет, кладу деньги в стол. Раздаётся стук в дверь, и я даже дёргаюсь всем телом: «Ну, теперь точно за мной пришли». Но это оказывается… Рафаэль.
– Креспо, вам заняться нечем? Вы меня преследуете? – спрашиваю раздражённо и думаю, что если он только попробует провернуть опять какую-нибудь глупость, устрою ему трёпку.
– Простите, Эллина Родионовна, – он заходит, держа в руках толстенную медицинскую карту.
– Чья это? – удивляюсь.
– Тамары.
– Надо же, толстая какая. Она не симулянтка, часом? Судя по количеству записей, женщина давно должна быть при смерти. Ну, или ей никак не может быть 42 года. С таким букетом до этого возраста не доживают. Обычно, – рассуждаю вслух и понимаю, что на меня из-за стресса болтливость напала.
– Может и нет, – пожимает плечами Рафаэль. – Недавно она повредила глазницу, упав с лестницы. Что почти невозможно.
– Через месяц множественные ссадины, ушибы, перелом предплечья, в 2020-м перелом челюсти, в 2021-м перелом рёбер.
– Значит, её муж распускает руки.
Захожу в палату.
– Ваш супруг ушёл? – интересуюсь у Тамары на всякий случай. Не хочу, чтобы нас прервали в самый неподходящий момент.
– Да, поехал на работу.
– Ясно. Как самочувствие?
– Так же.
– А как в целом? Вы расстроены? У вас депрессия? – уточняю.
– Нет, вовсе нет.
– Тогда зачем вы принимали то лекарство, которое мы у вас нашли в крови? Сколько вы выпили? Надеетесь, что муж вас пожалеет?
Женщина смотрит на меня настороженно. Рафаэль то на неё глядит, то на меня. Но в разговор не встревает. Она не отвечает на мои вопросы. Но и так понятно, – всё сказанное мной правда.
– Мы обе знаем, что вас избивают. Тамара, он причиняет вам боль. Вы должны заявить в полицию.
– Я не могу это сделать. Я не могу…
– Насилие само собой не прекратится. Всего пару дней. Мы обе знаем…
– Он поступит на флот, – перебивает меня Тамара.
– Ваш муж?
– Мой сын, – с горечью признаётся женщина.
Ого, вот это поворот. Шагаю в регистратуру с намерением вызвать Михаила по телефону, однако тот появляется сам.
– Маму выписали? – сразу спрашивает парень.
– Нет, у твоей мамы признаки язвы. Может быть, из-за передозировки.
– Логично, у неё вечно болит голова.
– Да, мы оставим её для наблюдения, – сообщаю ему. Мой первый порыв – устроить ему головомойку, внезапно проходит.
– Надолго?
– Нам нужно позаботиться о её желудке, поставить капельницу. Дня на два.
– Но я ухожу служить.
– Телефон – хорошая штука.
– Удачи, – говорит парень и уходит, Рафаэль топает за мной. В каждом шаге слышу плохо скрываемое раздражение.
– Простите, я ослышался? Какой у Тамары диагноз? – интересуется он, когда отходим подальше.
– Непреднамеренная передозировка, – отвечаю невозмутимо, поскольку вижу, как ординатор начинает нервничать.
– Непреднамеренная? – уточняет он.
– Так она сказала соцработнику.
– И вы промолчали? – интересуется ординатор, явно напрашиваясь на спор.
– Сын бьёт её. Ты сам всё слышал. Но он уходит служить на флот. Я не знаю всех обстоятельств их жизни. Но мне кажется, что такой выход для парня лучше, чем в тюрьму.
– И вы выдумали диагноз?
– Нет, я его усугубила.
– Зачем?
– Чтобы Тамара осталась у нас, пока её сын отправляется служить.
Испанец молчит, обдумывая мои слова. Что ж, пусть догадается, что порой самый очевидный выход из ситуации не самый лучший.
Иду в неонатальное отделение, чтобы узнать, как себя чувствует наш найдёныш из сумки.
– Жара нет, все показатели в норме, – говорит мне медсестра.
– Что с глюкозой?
– Анализы хорошие.
– Вы придумали ему имя?
– Нет.
– Зато я придумала, – в палату входит Маша. Вот уж кого не ожидала здесь увидеть.
– Ты какими судьбами? – спрашиваю её, но тут же замолкаю. – Постой. Что значит «я придумала»?
– Ванечка. Иван. Пусть его так зовут, – говорит подруга.
– Хорошо, улыбается медсестра. Берёт ручку и записывает в карточке в графе «имя» – Иван. – Может, вы ему ещё и фамилию придумаете?
– Да, – уверенно отвечает Маша. – Береговой. А полностью он будет Иван Данилович Береговой.
Хлопаю глазами, понять ничего не могу.
– Маш, ты что задумала? – спрашиваю её.
– Всё хорошо, Элли, – улыбается она. – Мы с Данилой решили мальчика усыновить.
– Вы? Но как…
– Помнишь, ты водила меня на консультацию? Сегодня пришли анализы. Из-за того аборта я больше никогда не смогу иметь детей. Когда увидела этого маленького, поняла: он моя судьба. Поговорила с социальным работником. Она сказала, что это возможно. Понадобится оформить кучу бумаг, но если я буду действовать решительно, то всё получится.
– И Данила согласился?
– Конечно. Мы решили пожениться.
У меня слов нет. Всё, на что хватает, – это подхожу к подруге, обнимаю её.
– Вы молодцы, ребята. Всё делаете правильно.
Поскольку чувства бьют через край, и хочется расплакаться от радости, быстро ухожу из палаты. Пусть Маша дальше общается со своим будущим сынишкой. «А если объявится его мамаша и предъявит права?» – звучит в голове скептический голос. «Пусть докажет сначала, что это её ребёнок, а там видно будет», – решаю твёрдо. Не позволю какой-то вертихвостке, бросившей собственного ребёнка, испортить жизнь моим близким друзьям! Что упало, то пропало.
С этими мыслями иду в регистратуру, и вдруг вижу там её. Ту самую девицу, которая бросила новорождённого в сумке.
– Простите. Здравствуйте. Я передумала. Я забираю ребёнка, – уверенно заявляет незнакомка. При ближайшем рассмотрении ей лет 16-17.
– Вы мать? – спрашиваю.
– Да.
– Может, объяснишься для начала?
– Нет, я хочу его забрать, – упрямо повторяет она.
– Да? Надолго? – прищуриваюсь и гляжу на неё с недоверием. – Или через полчаса обратно в пакете принесёшь?
– Я тогда испугалась, но больше не боюсь, – слышу в ответ.
– Как тебя зовут?
– Оксана.
– Ты сможешь позаботиться о малыше, Оксана?
– Мама поможет.
– Ты ей сказала?
– Нет, но я скажу. Он мой. Где он?
Вздыхаю. До этого, конечно, я храбрилась, когда думала про «упало и пропало». Но полиция на наш вызов относительно этого случая так и не прибыла. Да и социальный работник тоже. Никто, словом, не поторопился. Поэтому я теперь, как бы ни старалась, лишь отсрочу неизбежное. Потому прошу Зою Филатову проводить Оксану в палату.
– Зачем? – удивляется девушка.
– Мы не можем без проверки допустить вас к малышу.
Что же касается его ФИО в карточке… Что ж, придётся переписать.
– Мать года, – со злостью говорит Данила. Он видел всё и прекрасно понимает, какой удар теперь будет для Маши.
– Глупая, молодая, но старается, – пожимаю плечами.
– Она бросила ребёнка в больнице. Это значит «стараться»?
– Позвони Маше. Вызови сюда. Объясни всё.
– Она жутко расстроится.
Вздыхаю. Что поделаешь. Вот так быстро и сразу ведь ничего не случается. Проходит час, иду в регистратуру. Вижу, как Оксана выходит из лифта, бережно держа закутанного малыша. Рядом с ней женщина лет сорока примерно.
– Вот она, – девушка показывает на меня.
Они подходят.
Незнакомка подходит, представляется матерью девушки. Говорит спокойно и вежливо:
– Я ничего не знала. Думала, дочка просто поправилась. Спасибо, – и они обе уходят.
Вижу, как из коридора им в след грустно смотрит Маша. Решение ко мне приходит мгновенно. Подхожу к ней, беру за руку и сую в ладонь конверт. Тот самый, что достался мне от Народной артистки СССР. Подруга поднимает брови.
– Что это?
– Успокоительное, – отвечаю с улыбкой. – Вам с Данилой на подготовку к свадьбе.
Подруга, хотя у неё на душе по-прежнему кошки скребут, растягивает губы в улыбку.
– Элли, ты с ума сошла, – говорит. – Там же такая большая сумма. Я не могу её принять…
– Это не обсуждается. И вот ещё что. Когда решишь всерьёз заняться усыновлением ребёнка, не спеши. Обдумай всё хорошенько. Когда же будешь окончательно готова вступить на этот путь, то обращайся. Я помогу всем, чем смогу. Только чтобы ты была счастлива.
– Спасибо, – с большим чувством признательности говорит Маша и обнимает меня.