В кабинете, который с некоторых пор стал для него единственным убежищем в доме, Федор неожиданно застал Лиду и уже по одной ее сломленной позе понял, как ей тяжело. Она согнулась в его кресле, подперев обеими руками голову.
Лида не изменила позы. Она, наверное, застыла в ней давно. Так и не поднимая головы, она заговорила.
- Федя, я видимо действительно только женщина и на поверку оказавшаяся слабой. Я больше не могу выносить твоего безразличия. Я прожила с тобою восемнадцать лет, особенно не придавая значения таким мелочам, как жест, взгляд, интонация голоса... А сейчас все это приобрело для меня мучительную значимость. Я впервые серьезно задумалась о чувстве, впервые устрашилась того, что не сберегла его. Я впервые люблю... Как никогда еще...
Она поднялась рослая, стройная, вровень с ним. Минуту постояла рядом еще веря в чудо и, обожженная мыслью, "как трудно разнять объятия мужчины, когда уходит любовь", как обреченная, побрела к двери. У порога еще остановилась в ожидании, потом вдруг крикнув: "Нет, нет, я не поверю больше ни твоим губам, ни твоим рукам!" - опрометью бросилась из комнаты.
Так жалуются только дети, тем же, кто их обижает... Федор последовал за ней. Это была уже высота Лиды. Может быть, даже долго ожидаемая им... Пусть только интимная, чувственная, но все же высота. Он шел не очень сознавая, что он делает. Ведь разрыв неминуем, он же это знал. И все же на какой-то момент он почувствовал, что Лида сейчас может вернуть его и шел... Возможно этот порыв возвратил его в годы их юности...
Лида уже ничком лежала на кровати и рыдала. Рыдала зная, что он слышит, для него.
- Ты хоть бы не меня, так Любку пожалел, не встречался бы с ней открыто. Ведь весь же город говорит...
Федор невольно отступил. Лида вновь плюхнулась в болото своих ханжеских переживаний, даже сейчас она не в состоянии была подняться выше их...
Лида перестала рыдать. Взглянув на него и, все поняв по его лицу, закричала.