Русский философ Георгий Петрович Федотов однажды заметил, что первыми идею свободы предают интеллектуалы. XX век даёт множество примеров того, как люди умственного труда - писатели, философы, социологи - становились трубадурами кровавых диктатур. На эту тему написаны замечательные книги. Навскидку можно вспомнить "Порабощенный разум" Чеслава Милоша.
Однако работа Ральфа Дарендорфа посвящена не оппортунистам и попутчикам, а тем публичным интеллектуалам, которые не позволили одурманить себя тоталитарным идеологиям. Его внимание сосредоточено на судьбах Раймона Арона, Исайи Берлина и Карла Поппера. Дарендорф пытается ответить на вопрос, почему эти мыслители смогли устоять перед соблазнами несвободы, в то время как большинство их коллег поддалось им.
Под соблазнами несвободы автор понимает прежде всего фашизм и коммунизм. Он подчёркивает, что слово "соблазн" выбрано им неслучайно. Оно предполагает притягательность.
"Политика несвободы заманивала: она не просто использовала фактор материальной нужды, но и обладала своеобразным обаянием".
В чём же заключалось обаяние фашизма? Фашизм привлекал сплочённостью и наличием вождя. В начале 1930-х годов среди немецких интеллектуалов бытовало представление о том, что в период Веймарской республики немцы утратили единство. В Гитлере видели спасителя, который возродит нацию.
Чувство сплочённости порождали организованные Альбертом Шпеером "гигантоманские" парады и различные факельные шествия. Подобная мобилизация масс сама по себе вызывала восторг и завораживала.
Ни один вариант фашизма немыслим без своего дуче, каудильо или фюрера. Вождь уникален и незаменим. Он олицетворяет собой режим. Его власть имеет апокалиптический характер: после меня хоть потоп. Нет никаких механизмов для её передачи преемнику.
Этот вождизм религиозен по своей природе. Он несет в себе идею преображения: вождь-спаситель, направляемый провидением, творит чудеса. С ней органично сочетается понятие нации. Национальное величие - основная цель фашистской политики, в противоположность демократической, стремящейся обеспечить индивидуальное счастье. Величие нации в руках фашистских пропагандистов превращается в сильнодействующий наркотик.
Дарендорф сравнивает фашизм с красивой и заманчивой подарочной коробкой, которая на самом деле пуста:
"Связи, которые сулит создать национал-социализм, существуют по большей части лишь на словах, служа не столько сплочению, сколько оправданию тотальной мобилизации. Руководство вождя не порождает порядок, а сколачивает людей в некую секту, дружно шествующую по пути к апокалипсису. Идея преображения нации - или расы - приводит, как нетрудно убедиться, к возникновению суррогатной религии, но не к преображению как таковому. Фашизм в любой своей версии был чем-то вроде блестящей обертки; действительность же сводилась к голому властному принуждению".
В отличие от фашизма, коммунизм предлагал своим адептам спасение через Историю. Бог умер, но его место заняла "историческая неизбежность". Железная логика законов исторического развития неумолимо ведёт человечество к светлому будущему. В 1930-е годы самые твердолобые коммунисты даже верили, что не надо сражаться с фашизмом, потому что он является очередным этапом на пути к революции.
История воплощается в Партии. Партия сплачивает своих членов и требует от них безоговорочного подчинения. Мораль и право рассматриваются как "буржуазные предрассудки". Цель оправдывает средства. Во всех смыслах Партия непогрешима, она - передовой отряд пролетариата, а пролетариат - это олицетворение исторического прогресса.
Нужно радикально отказаться от разума, чтобы поверить в эти догмы. Коммунизм мог десятилетиями морочить голову своим сторонникам, ведь его идеология устремляла их в будущее, чего не скажешь о фашизме. Преступления коммунизма воспринимаются как историческая необходимость, результат объективного безличного процесса: лес рубят - щепки летят.
Интеллектуалы, которые в итоге разочаровались в коммунизме, описывали свой разрыв с ним как глубоко травматический опыт. Это было сопоставимо с утратой веры в бога. Итальянец Иньяцио Силоне, проделавший этот путь, писал:
"Что-то всё равно остаётся и накладывает на характер человека печать, которую нельзя изгладить до конца дней. Бывших коммунистов на удивление легко узнать. Они образуют особую категорию людей, как вышедшие за штат священники и отставные офицеры".
Для тех, кто не устоял перед этими мощнейшими соблазнами, свобода оказалась слишком тяжелым бременем. Чтобы уверенно шагать по пути свободы, человек должен обладать определёнными добродетелями:
- готовностью отстаивать своё мнение во враждебном окружении (мужество);
- готовностью жить в человеческом мире с его противоречиями и конфликтами (терпимость);
- неравнодушным отношением к наблюдаемым событиям при сохранении личной независимости, неангажированности;
- страстной преданностью разуму, готовностью пересмотреть свою точку зрения ради истины, умением прислушиваться к критике.
На примере биографий упомянутых выше троих мыслителей автор показывает, как "этика свободы" помогала им сохранять трезвость, когда другие теряли голову. При этом он не идеализирует своих героев, а спокойно, открыто размышляет о допущенных ими ошибках и присущих им недостатках.
Дарендорф называет либерально мыслящих интеллектуалов "эразмийцами" - словом, производным от имени знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского, жившего в эпоху Возрождения. Эразма он считает ранним представителем современного либерализма (в широком понимании этого термина).
В книге ему посвящена интереснейшая глава, в которой автор нарисовал яркий образ "одинокого борца" за истину, твёрдо отстаивающего свою независимость в эпоху религиозного фанатизма. В одном из своих посланий знаменитый гуманист писал:
"Я люблю свободу, я не хочу и никогда не смогу служить какому-либо лагерю".
Эразм не был ни мучеником, ни святым. Он хотел быть "собеседником, а не судьёй, исследователем, а не основоположником" и всегда был готов "учиться у каждого, кто предлагает что-то более правильное и достоверное". Автор "Похвалы глупости" искал опору в разуме, а не в чувствах.
Эразмийцы не составляют тайного общества или ордена. Они вообще не составляют сообщества. Эразмийцы - это публичные интеллектуалы, которые обладают вышеперечисленными добродетелями и в тёмные времена противостоят соблазнам несвободы. Они отстаивают право людей самостоятельно распоряжаться своей жизнью.
Эразмийцы всегда в меньшинстве. Свобода для них - главная ценность, которую нельзя разменивать ни на какие цацки и подачки. Швейцарский философ Жанна Эрш, "эразмиец высшей пробы", говорила:
Меня не одурачат те, кто предлагает отказаться от демократических свобод, променяв их на социальную справедливость или на какие-то другие "осязаемые свободы".
Ошибочно противопоставлять друг другу свободу и справедливость (либо то, либо это). На самом деле одно не может существовать без другого: без свободы справедливости не бывает. Ещё Монтескье писал, что свобода - это такое благо, которое позволяет пользоваться всеми другими благами.
Оружием в жизненной борьбе эразмийцам служат мысль и слово. Они не бойцы сопротивления. Их нельзя назвать героями в общепринятом смысле. Они всего лишь неравнодушные наблюдатели, а не люди действия. В этом состоит их главный недостаток, но в определённых обстоятельствах он же оборачивается их главным достоинством. Бойцы сопротивления олицетворяют страсть, а эразмийцы - разум.
Антиподом интеллектуалов-эразмийцев был писатель и философ Жан-Поль Сартр. Ему не свойственна ни одна из добродетелей свободы. Он всегда жертвовал своей независимостью ради интеллектуальной моды.
За годы оккупации Парижа нацистами он никак не обозначил свою позицию, а после войны стал апологетом советского тоталитаризма и дошёл до того, что открыто выражал свои симпатии Фракции Красной армии - западно-германской террористической группировке, на счету которой числились взрывы, ограбления банков, похищения и убийства.
Писатель Эрнст Юнгер, блестящий стилист, находился на противоположном конце спектра. Окружавшую его общественно-политическую реальность он воспринимал сквозь призму эстетического созерцания, граничившего с аморализмом. Юнгер равнодушно взирал на мир с высоты "мраморных утёсов".
"Неравнодушное наблюдение, напротив, опирается на внутреннее участие, которое по интенсивности не слабее участия прямого. Не случайно Ханна Арендт решила быть репортёром на процессе Эйхмана, а Раймон Арон и Голо Манн отправились туда, где сжигали книги".
Дарендорф анализирует поведение публичных интеллектуалов XX века в разных контекстах и ситуациях (внутренняя эмиграция, приспособленчество, обычная эмиграция, 1945-й год, студенческие волнения 1968-го, распад тоталитаризма в 1989-м). Он создаёт некое подобие "шкалы эразмийства" и прилагает её к объектам своего исследования, пытаясь определить, кто из них больший эразмиец.
Автор никого не судит и не выносит "смертных приговоров". Книга написана в аналитической манере, рассчитанной на то, чтобы пробуждать мысль, а не заколачивать гвозди в башку. Её достоинство состоит в том, что она приглашает читателя к дискуссии, оставляет ему пространство для интеллектуального манёвра, даёт возможность сделать собственный вывод.
В заключительной главе затрагивается проблема соблазнов несвободы в XXI веке. Можно ли считать исламский фундаментализм наследником тоталитарных идеологий предыдущего столетия? Ответ Дарендорфа: скорее нет, чем да.
Пока никто не доказал, что джихадистский проект способен предложить образ будущего, который стал бы альтернативой современному либеральному порядку не только для жителей развивающихся стран, но и для людей Запада. Не следует забывать, что фашизм и коммунизм преподносили себя в качестве альтернативы буржуазному миру и претендовали на будущее.
Тем не менее соблазны несвободы никуда не исчезли. Сегодня можно увидеть много примеров "ползучего авторитаризма", который обещает нам "благосостояние без политики", т. е. "экономический рост при отсутствии активного гражданского общества". Некоторые политологи говорят об "авторитарной технократии" в Азии. Вспоминается Монтескье, писавший, что свобода обретается с большим шумом, а утрачивается почти незаметно.
"Нельзя утверждать, что мы непременно вернёмся к фашизму или коммунизму. В столь конкретной форме история повторяется редко. Однако каждый шаг на пути Просвещения, по-видимому, рождает контрпросвещенческую реакцию".
Дарендорф пишет простым языком, удачно сочетая лёгкость повествования с философской глубиной. Никакого интеллектуального высокомерия, всезнайства или самолюбования. Книга оставляет приятное впечатление, как живая беседа с добрым и умным университетским профессором.
Автор: Дмитрий Гребенюк.