Найти в Дзене
Чтецъ

Предательство интеллектуалов. "Порабощенный разум" Чеслава Милоша.

Чеслав Милош - великий польский поэт. В 1980 году он был удостоен Нобелевской премии по литературе. Лежащая перед нами книга принадлежит к лучшим образцам интеллектуальной прозы. По ясности изложения и глубине мысли она сопоставима с философскими произведениями Камю и эссеистикой Оруэлла. Вряд ли этот трактат когда-нибудь потеряет актуальность. Милош затронул в нём проблему писателей, обслуживающих интересы диктатуры. Казалось бы, широко образованные люди, работающие в сфере художественной культуры и сами являющиеся творцами культурных ценностей, провозглашающие гуманистические идеалы, должны встать на сторону эксплуатируемых и гонимых, лишенных прав и достоинства, возвысить свой голос против жестокости и несправедливости. Но вместо этого они выступают защитниками власти, оправдывая политическое насилие с помощью сложнейшей умственной эквилибристики. Милош не понаслышке знает, о чём пишет. Проведя всю войну в уничтожаемой нацистами Варшаве, он впоследствии стал свидетелем советизации

Чеслав Милош - великий польский поэт. В 1980 году он был удостоен Нобелевской премии по литературе. Лежащая перед нами книга принадлежит к лучшим образцам интеллектуальной прозы.

По ясности изложения и глубине мысли она сопоставима с философскими произведениями Камю и эссеистикой Оруэлла. Вряд ли этот трактат когда-нибудь потеряет актуальность.

Милош затронул в нём проблему писателей, обслуживающих интересы диктатуры. Казалось бы, широко образованные люди, работающие в сфере художественной культуры и сами являющиеся творцами культурных ценностей, провозглашающие гуманистические идеалы, должны встать на сторону эксплуатируемых и гонимых, лишенных прав и достоинства, возвысить свой голос против жестокости и несправедливости.

Но вместо этого они выступают защитниками власти, оправдывая политическое насилие с помощью сложнейшей умственной эквилибристики.

Милош не понаслышке знает, о чём пишет. Проведя всю войну в уничтожаемой нацистами Варшаве, он впоследствии стал свидетелем советизации Польши и своими глазами видел, как его близкие друзья и люди, которых он хорошо знал, отрекались от своих принципов, незаметно для себя превращаясь в заурядных и беспринципных пропагандистов.

Они становились профессиональными лжецами в обмен на привилегии: высокая зарплата, прекрасные условия для литературной работы, личные дачи, просторные квартиры, повсеместные почёт и уважение, конференции и встречи с читателями, большая аудитория и огромные тиражи, специальные закрытые санатории, путешествия и поездки за границу.

Всё это само по себе соблазн, но объяснять отказ от творческой независимости исключительно корыстными побуждениями или страхом было бы упрощением. Восточно-европейские интеллектуалы не в последнюю очередь руководствовались философскими мотивами.

Прежде всего речь идёт о вере в "историческую необходимость". Мыслящие люди середины XX века, пережив катастрофу Второй мировой войны, утратили веру в демократию, а многие считали, что именно она привела Европу к неслыханным бедствиям.

Старый мир с его представлениями о государстве и обществе подлежит разрушению и замене на более надёжную и справедливую систему.

Такой системой казался сталинский Советский Союз, который в перспективе должен поглотить весь мир, когда капитализм рухнет под бременем классовых противоречий.

Диалектический материализм оказывал гипнотическое воздействие на людей, склонных к теоретизированию и жаждущих абсолютной истины, которая бы объясняла всю сложность мироустройства с помощью простой и понятной схемы.

Всеобъемлющая теория создавала иллюзию контроля и предсказуемости жизни, что само по себе уже немало для тех, кто пережил смертоносный хаос войны.

Как волшебная таблетка, Схема обеспечивала психологический комфорт и снимала когнитивный диссонанс между тем, что предписывал говорить "Центр" и о чём трубила пропаганда, и реальным положением дел, которое было ужасным.

Атмосфера страха и взаимного доносительства развивала у восточно-европейских интеллектуалов качества, которых были лишены их коллеги на Западе.

Повод для извращенного чувства превосходства давало умение обходить абсурдные запреты, говорить одно, думать другое и делать третье.

Становясь функционерами режима, писатели овладевали искусством пудрить мозги окружающим - изображать из себя ортодоксальных коммунистов, не являясь таковыми в действительности.

Это превращалось для них в своеобразный спорт или азартную игру с очень высокими ставками: неосторожно сказанное слово могло стоить карьеры или свободы.

Восточно-европейские писатели считали своих западных коллег наивными детьми, верящими в Санта-Клауса, потому что последние никогда не испытывали на себе давление тоталитарного государства.

Чеслав Милош.
Чеслав Милош.

Если на Западе писатель вынужден конкурировать на рынке труда на общих основаниях, то на Востоке он наделён особым статусом "инженера человеческих душ", которому полагались вышеперечисленные привилегии.

Привилегии выступали здесь своего рода "пищевым подкреплением", необходимым для усвоения нового мировоззрения, марксистско-ленинской идеологии, которая призвана заставить человека "осознать необходимость".

Усвоивший идеологию освобождался от угрызений совести, ведь, согласно доктрине, Партия действует в соответствии с непреложными законами Истории. Нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца.

Арестам, пыткам и депортациям подвергаются те, кому нет места в новом мире. Люди, которые цепляются за прошлое, слишком сильно отягощены им, чтобы осознать железную логику необходимости. Они сами виноваты в своей глупости, поэтому не следует им сочувствовать.

Это не жестокость, а чёткое понимание законов развития исторического процесса. Нужно зарубить себе на носу, что никакой иной формы свободы, кроме осознанной необходимости, не существует. Идти против Истории, а следовательно против Партии, так же нелепо, как начинать строить дом с крыши, а не с фундамента.

С помощью таких вот философских спекуляций восточно-европейские интеллектуалы превращались в рабов режима, а затем помогали ему обращать в рабство своих соотечественников.

Милош решительно отказывается соучаствовать в этом. Ему глубоко противна эта бесчеловечная железобетонная доктрина с её ущербной сектантской моралью и наглыми претензиями на абсолютную истину.

Он противопоставляет ей свой острый аналитический ум, доказывая, что под покровом "разума", якобы познавшего законы Истории, доктрина скрывает самое чудовищное и примитивное мракобесие.

На примере четырёх польских писателей Милош наглядно демонстрирует, к чему приводит отказ от гуманистических ценностей во имя идеологии. Однажды попробовав советскую пропаганду на вкус, эти люди уже не могли её выплюнуть.

Ежи Анджеевский, всегда желавший быть моральным авторитетом для своих современников, превратился в чиновника от литературы, пишущего плоские романы по заказу партии.

Тадеуш Боровский загубил свой могучий талант, опустившись до откровенной агитационной демагогии.

Ежи Путрамент, в прошлом националист и антисемит, при новой власти стал крупным партийным бонзой и написал роман "Действительность", не имевший никакого отношения к действительности.

Константы Галчиньский, стремившийся к славе, жаждавший аплодисментов публики, продал своё дарование за возможность печататься и издаваться большими тиражами, сделавшись слепым орудием пропаганды.

Милош намеренно придаёт универсальный характер этим биографиям, сохраняя бесстрастность тона и концентрируя внимание на типичном, при этом не упуская из виду индивидуальность каждого персонажа.

Общественно-политический фон в книге выписан настолько ярко и выпукло, что нельзя не почувствовать дух того времени и не погрузиться в интеллектуальную атмосферу послевоенной Польши.

По Милошу, История - это слепая, враждебная человеку, сила, которая несёт хаос и забвение. Свою задачу он видел в том, чтобы противостоять ей, а не обожествлять её.

Никаких железных исторических законов не существует. Всё это обман, призванный оправдывать государственные преступления. Это своего рода наркотик для интеллектуалов ("Мурти-Бинг"), отключающий у них критическое мышление и управляющий их сознанием.

Отношение к личности - вот надёжный критерий оценки любых доктрин. Если идеология подменяет живых людей какой-либо умозрительной коллективной сущностью, то будьте уверены, что перед вами очередная опасная глупость.

Автор: Дмитрий Гребенюк.

Ставьте лайки и подписывайтесь на канал!

Читайте также мои обзоры:

Новый перевод избранных эссе Джорджа Оруэлла.
Чтецъ25 января 2023
Философ на все времена. Новый перевод политического трактата Монтескье.
Чтецъ4 марта 2023