Неразделённая любовь 4
Работы в колхозе было невпроворот. И вся она упала на слабые женские плечи. Уходили из дому затемно, приходили в сумерках. Важно было собрать урожай. А враг между тем занимал все новые территории. За этими переживаниями Мария не слишком обращала внимание на себя. А потом пришлось обратить, потому что стало ее тошнить. Постоянно, каждое утро.
Поняла Мария, что это значит. Колька, гад, постарался, оставил памятку о себе. Боже, что делать? Страх пронизывал ее насквозь, холодели руки и ноги. Сказать матери, или терпеть до последнего, пока сама не увидит?
И стыдно, стыдно перед мамой, жалко отца. Как жить, как смотреть людям в глаза? Она словно преступница, а ведь без вины виновата. Толком и не помнит ту ночь, все было, как в тумане.
Наработавшись в поле дотемна, Маруся не могла уснуть, смотрела в темноту сухими глазами, думала. Господи, избавиться бы от Колькиного подарка! Может, сбегать потихоньку в соседнюю деревню? Бабы говорили, там тетка Лизавета травками пользует таких дурех, как она. От этого снадобья выkидыши происходят, вроде как сами собой.
Но внутренний голос тут же останавливал Марию. Нельзя – душа уже живая. Да и Колька на войне, и неизвестно, вернётся ли он оттуда. Если что - пусть хоть ребенок от него останется. А она ничего, она потерпит, переживет и злые слова, и косые взгляды.
Такие мысли словно придавали силы, Маруся уже не обращала внимания на тяжёлый труд, на скудное питание. Матери, однако, не признавалась, язык не поворачивался. Да Варвара и сама не лыком шита, увидела изменения, происходящие с дочерью, приступила к допросу:
- Маруся, а ты часом не беременна ли? Или я ошибаюсь?
- Давно жду, мама, от тебя такого вопроса. Беременна. Не ошибаешься.
- Господи, стыд-то какой! В девках в подоле принести суразенка! По улице теперь спокойно не пройдешь, каждая собака облает из подворотни! Ну преподнесла любимая дочка подарочек, нечего сказать! Отцу-то как это объяснишь? Убьет ведь он тебя! И тот подлец, кто он, говори!
- Да не подлец он вовсе. Колька это Семёнов, жениться на мне собирался, в сельсовет звал, а я не хочу. Не люблю я его, не нужен он мне совсем.
- Ну и dура же ты, Маруся. Не любишь, зачем в постель с ним ложиться было? Теперь вот ребенок будет безотцовщиной.
- Он, может, уже безотцовщина. Колька-то где? На войне, под пулями. Потому и хочу ребенка оставить. Пусть будет, с отцом, без отца - выращу, чай, и сама с руками, с ногами.
- Ну, смотри, дочка, тебе жить. Может, ты и права. Трудно, конечно, будет, да когда нам легко-то было? Отцу я сама расскажу, с Петром поговорю, его же внук, родной. А про Кольку-то ты все-таки подумай хорошенько. Он, выходит, тебя любит, коли замуж звал. Чем не муж? Работящий, приглядный, из хорошей родовы. Лучше, что ли, сейчас одной-то с пузом ходить да косые взгляды терпеть? Ой, девка-девка, как у тебя все нескладно-то получается!
С матерью объяснилась. Легче стало Марусе, будто пудовый камень с души упал. Вечером на крылечко, где она перебирала горох для будущих посевов, подсел отец. Прижал к себе, долго гладил по голове, как маленькую. Маруся расчувствовалась, заплакала, он утешал, как мог:
- Ну, ничего-ничего, не ты первая, не ты последняя. С кем не бывает? Люди ведь мы, не ангелы, ошибаемся иногда. А это ты хорошо придумала - ребенка-то оставить. Пусть растет внучок. Или внучка? Ведь сколько, дочка, сейчас на войне народу-то побьют, а мы им раз - и замену. Хорошо ведь это, ребенок-то! А баб деревенских ты не слушай, они как сороки, поговорят да перестанут.
На следующий вечер пришел к ним в дом Петр Семёнов. С бутылкой самогона. Мать достала нехитрую закуску, с продуктами тогда уже было плохо, все сдавали для фронта. Сели за стол вчетвером - Маруся не хотела, сосед настоял. После первой рюмки заговорил, с трудом подбирая слова:
- Вот, Мария. Варвара мне все рассказала про вас с Колькой. Знаешь - я рад-радехонек. С ребенком помогать буду, мне он не чужой, от родного сына внучок. Деньгами там, продуктами, где чего привезти - дров, сена, это завсегда, пока дома буду. Только ведь и мне на войну скоро идти, на комиссию вызывали в район, к весне, должно, позовут. Растет-разрастается Семеновский корень, Лидка-то тоже к весне родить должна.
Бабы, конечно, Марусины косточки всласть помыли. Как же - в девках рожать собралась! Где это видано! И родители из дому не выгнали, как раньше бывало! Потом приутихли, когда рявкнул на них Петр Семёнов. Мол, Колькин это ребенок, и признает его сын, если с войnы вернется. Прикусили сплетницы языки, шипели, конечно, потихоньку об испорченных нравах, но вслух Марию не корили.
И на том спасибо, девке и так не сладко было. Тошнота перестала мучить, а живот рос, как на дрожжах, большой, круглый.
- Мальчонка, мальчонка будет, помяни мое слово, - предрекала мать, - вот отец-то обрадуется, он всегда о сыне мечтал.
Михаил дома редко появлялся. Женщин, пожилых мужиков, непригодных для фронта, с начала войны отправляли в соседний район на лесозаготовки. Кулагин стал одним из постоянных работников на этом трудовом фронте. Три месяца дома, три - в отлучке, так всю войну. Приезжал домой черный, отощавший на казённых харчах, одни глаза светились. Но замениться было некем.
Дома дела обстояли не лучше. Но здесь был хоть какой-то приварок к скудному ежедневному пайку: молоко, сухари, лук, кусочек сала, кто чем успел запастись. Мария с матерью работали в колхозе, на свою усадьбу оставалось мало времени. Урывками, за счёт сна, обрабатывали огород, обихаживали скотину, кур. Варвара успевала вязать носки, варежки для фронтовиков, считала это своим долгом.
Мария уставала, к вечеру не чувствовала ни рук, ни ног. Сильно болела спина. Мать беспокоилась:
- Смотри, девка, осторожнее, не надорвись. Вон Лидка, вроде крепкая бабенка, а как тяжело ходит. Сегодня опять на работу не вышла, бабы говорят - поясницу разломило.
Однако, несмотря на беспросветный труд, Мария роdила легко:
- Ну, девка, ну, молодец, - ворковала тетка Марфа, повитуха, - таким как ты, здоровым, рожаtь да рожаtь. И мальчонка какой крепенький, весь в семеновскую породу. Имя-то придумала?
- Давно придумала. Михаилом назову, как тятю.
- Хорошо, Маруся, хорошо. Отцу-то сообщишь? Где он сейчас, Колька-то?
- Не знаю я, тетка Марфа. Не пишу ему. И он мне не пишет. Дядя Петя говорил - где-то под Ленинградом он.
Через две недели после нее затеялась рожаtь Лидия. Помогала ей все та же тетка Марфа. Два дня мучилась в роdах молодая соседка. Сумела, разроdилась, и ушла на тот свет, оставив сиротой крохотную дочку. Ничем не смогла помочь ей Марфа, но добрый совет Петру дала:
- Неси-ка ты девчонку к Марии Кулагиной. Она девка крепкая, молоко есть, двоих выкормит. Неси, иначе и девчонка за матерью пойдет. Вишь, губами чмокает, есть хочет. Там чай не звери, возьмут ребенка себе. Да зыбку-то, зыбку с собой захвати, где Кулагины вторую-то возьмут.
Забрала к себе Маруся Сашкину дочку, лишь спросила, как назвать ребенка.
- Назови Надеждой, так невестка хотела. Спасибо, Мария, добрая у тебя душа, дай Бог тебе здоровья.
И пошел в пустую избу, куда уже собирались бабы оплакивать умершую Лидию.
