Джейк вернулся со встречи с сотрудниками центрального аппарата профсоюзов уже не в таком приподнятом настроении, как после лекции в Домжуре. Его выступление было встречено достаточно тепло и вызвало множество вопросов у публики, но Робертсу почему-то казалось, что втянувшись в дискуссию о роли профсоюзного движения в странах с различными политическими системами, он непременно опоздает на встречу с Викторией. Он точно знал, что его опасения беспочвенны, поскольку запас времени был солидным, но ничего не мог поделать с собой и поэтому, воспользовавшись коротким перерывом, принёс извинения Председателю Центрального Совета и, сославшись на недомогание, вызванное акклиматизацией, попросил отвезти его в гостиницу. Степан Алексеевич Шалаев отнёсся с пониманием к просьбе молодого американского профессора. Пожелав гостю как можно скорее привыкнуть к московскому климату, Степан Алексеевич крепко пожал руку и вручил на прощанье почётную грамоту в рамке и наручные часы с аббревиатурой ВЦСПС на циферблате…
***
Гибсон встретил коллегу, уютно устроившись в кресле, лицом ко входу. Ничуть не смущаясь кислой физиономией вошедшего, он приветственно взмахнул рукой и в своей весьма своеобразной манере пригласил к диалогу:
- Вы заметили, Джейк, как реагирует русская интеллигенция на очередные реформы руководства? – Профессор проворно, в два приёма развернул газету передовицей к Робертсу. – Это просто уму непостижимо! Я провёл свободное время за изучением центральной прессы и пришёл к неожиданному выводу, что люди, называющие друг друга цветом и совестью народа, в первую очередь озаботились своим материальным благосостоянием. Все как один! Писатели, артисты, художники и прочая, и прочая, и прочая горят желанием получать гонорары, соизмеримые с голливудскими!.. Нет, на каких-нибудь съездах перед телекамерами они по-прежнему говорят о социальной справедливости, первичности народа, благах для простых людей. Но в интервью газетчикам, оказавшись, так сказать, в камерной обстановке, они озвучивают подлинное видение..., - Гибсон вдруг осёкся, заметив откровенное безразличие в глазах потенциального собеседника, и после короткой паузы заговорил сочувственным тоном. – Да вы, мой друг, определённо чем-то расстроены. Наверное, сегодняшняя лекция прошла не столь успешно, как накануне? А ведь я вас вчера предупреждал, что русские профсоюзы не чета американским. По сути, это министерство с разветвленной вертикальной структурой, приказной системой, запутанной отчетностью и фактическим единоначалием. Ваши сегодняшние слушатели, Джейк, те же самые высокопоставленные чиновники, наделённые властью и всеми причитающимися привилегиями. Уж кто-то, а они не заинтересованы в коренных преобразованиях, провозглашённых нынешним руководителем…
«Как много и долго он разговаривает! – Думал Робертс, глядя поверх головы вошедшего в раж профессора. – Похоже, Том с наслаждением вслушивается в свои разглагольствования. Интересно, сколько у него было жён? Да и были ли у него жёны? Наверное, сбежали через полгода-год, не выдержав болтовни…». Мысль о сбежавших жёнах Гибсона неожиданно развеселила Джейка. Он даже вознамерился вмешаться в монолог, чтобы поддразнить пожилого коллегу нескромным вопросом о семейном положении, но тот уже сам был готов передать слово:
- В любом случае, приятель, ваше сегодняшнее фиаско ничто по сравнению с моим испытанием оленеводами. Нам следует воспользоваться советом вашего папы. Расскажите мне, как прошла встреча с профсоюзными боссами, и через полчаса мы вместе посмеёмся над забавной историей. Поверьте, это работает.
Робертс, не ожидавший добровольной уступки, сначала призадумался в поисках подвоха, а затем озорно взглянул на профессора, и без предупреждения перешёл на русский:
- А ведь не было никакого фиаско, товарищ учёный! – Он вытащил из кармана коробочку с часами и жестом фокусника снял атласную крышку. – Але-оп! Смотрите, Том. Эти великолепные механические часы подарил мне главный профсоюзный босс Советского Союза мистер Стефан Алекс Шалаев, в знак глубокой благодарности. – Заметив неловкое смущение в глазах коллеги, усмехнулся и слегка повысил тон. – Скажу без ложной скромности, дорогой товарищ: публика восприняла на ура моё блестящее выступление. Как пишут в любимых вами советских газетах: «Бурные аплодисменты, переходящие в овацию». Мистер Шалаев не только вручил мне часы и почётную грамоту, но и предоставил собственный лимузин. Так что ни о каком фиаско не может быть и речи. Кстати сказать, слушатели были мало похожи на чиновников, пресыщенных привилегиями. В моём понимании, конечно. Мужчины в недорогих, лет пять назад вышедших из моды костюмах. Все как один в траурных галстуках. Женщины увешаны золотом и «тяжёлой» косметикой. И всё очень строго в плане цветовой гаммы: чёрно-серо-белый набор. Скучно, но весьма торжественно. Как в костёле. Только органа не хватало.
- Тогда почему вы приехали так рано? – По лицу профессора было видно, что он уже принял решение о безоговорочной капитуляции, и спрашивает лишь по инерции. - С учётом московских пробок вы должны были приехать только через два часа. Не улыбайтесь, Джейк. В это время суток пробки - явление обычное. Без милицейского сопровождения лимузин мистера Шалаева застрял бы ещё на выезде. Хотя как знать?.. Можете считать, что этого разговора не было.
На какое-то мгновение Джейку стало жаль коллегу. Он изначально не собирался посвящать Гибсона в свои планы, но, поддавшись мимолётному чувству, всё-таки разоткровенничался:
- Отчасти в этом виноваты вы, мой мудрый друг. Именно вы настояли на моём знакомстве с Викторией. Разве не так? И вот благодаря вам, сегодня в четыре часа пополудни я должен встретить её у главного входа в институт. Не стану скрывать, я с нетерпением жду свидания. И по этой причине сократил официальное мероприятие, отказавшись отвечать на многочисленные вопросы заинтересованных слушателей.
Собеседник недоумённо вскинул брови:
- Я всё понимаю, Джейк. Любовь, как и искусство, требует жертв. Но стоит ли приносить в жертву профессиональную этику и собственный имидж? Вот в чём вопрос. На мой взгляд, вы поступили опрометчиво. Я бы даже сказал, по-мальчишески. Судите сами. До встречи ещё больше двух часов, а вы уже прохлаждаетесь в гостинице. В конце концов, вы вполне могли поехать к институту от профсоюзного офиса. Нет. При всём уважении, я считаю, что вы были, мягко сказать, невежливы по отношению к публике. Позвольте узнать, как вы объяснили свой эпатажный поступок? Надеюсь, вам удалось соблюсти хотя бы видимость приличия?
Робертс с трудом сдержал улыбку. Настолько забавным показался ему вид рассерженного Гибсона. С окончанием лекции над ним перестал довлеть груз обязательств, он успокоился и уже не боялся, что опоздает на встречу с Викторией. Даже занудная отповедь не смогла испортить ему настроение.
- Нет. Как вы могли подумать? Разве я могу опорочить высокое звание профессора социологии Колумбийского университета? Всё было в высшей степени корректно. Воспользовавшись незапланированным перерывом, я подошёл к мистеру Шалаеву, пожаловался на недомогание и попросил отвезти меня в гостиницу. Поверьте, Том. Мы расстались добрыми друзьями, а публика провожала меня аплодисментами.
Гибсон аккуратно сложил газету пополам, снял очки и несколько раз моргнул подслеповатыми глазами:
- Простите, Джейк, за нескромное любопытство. – Он замялся, но увидев почтительное ожидание на лице собеседника, решился задать щекотливый вопрос. – Как долго вы намерены продолжать отношения с русской… мм… принцессой?
Робертс ждал нечто подобное, поэтому ответил моментально, не задумываясь над словами и фразами:
- Не стану вас снова ловить на очевидных противоречиях, Том. Просто напомню: вчера вы выступили инициатором и в прямом смысле вытолкнули меня из-за стола в погоню за Викторией. Почему вас вдруг взволновало будущее? Человек предполагает, а жизнь располагает. Мне нечего вам ответить, кроме того, что я не готов разорвать отношения, которых попросту нет. Но я очень хочу, чтобы они возникли. По крайней мере, сегодня я настроен таким образом. Надеюсь, вы меня понимаете. Не обижайтесь. Давайте лучше вместе подумаем, как закрыть эту тему.
Профессор подрагивающими пальцами кое-как нацепил очки, и Джейк вдруг увидел в его глазах уже не замешательство, а что-то очень похожее на бессильную злость.
- Я не снимаю с себя ответственность. – Голос Гибсона звучал холодно и даже безжизненно. – Считаю свой вчерашний поступок верхом безответственности. И более того, я не в состоянии объяснить, что мной двигало. Быть может, я просто позавидовал вашей молодости. Думаю, его следует принять как свершившийся факт. Как бы там ни было, решать вам, Джейк. Впрочем, я согласен с вашим предложением. Давайте закроем тему пословицей, аналогов которой у русских нет и быть не может. Они не поймут и не примут смысла. Вы наверняка её слышали в прошлом. Звучит примерно так: «Любовь — игра, в которой всегда жульничают оба игрока». С вашей стороны я не вижу лукавства, а насчёт второго игрока ничего сказать не могу. Так что будьте осторожны, мой друг. И, кстати, не стоит забывать, что завтра вы читаете лекцию студентам журфака МГУ.
Робертс откровенно взглянул на часы и легко вскочил на ноги:
- Спасибо за отеческую заботу, Том. Я, безусловно, приму ваши слова к сведению. А сейчас позвольте откланяться. Мне надо поторопиться. Не хочу опаздывать на первое свидание за последние десять лет.
***
Проводив взглядом коллегу, Гибсон несколько минут посидел в кресле, перебирая в памяти разговор, затем подошёл к окну и, оценив погоду, надел на себя неброскую куртку, сделавшую его похожим на тысячи пожилых москвичей. Спустившись пешком по лестнице, профессор внимательно осмотрел вестибюль главного входа, развернулся, вышел через боковую дверь и неспешной походкой направился к станции метро, со звучным названием «Площадь Революции» …
Повести и рассказы «афганского» цикла Николая Шамрина, а также обе книги романа «Баловень» опубликованы на портале «Литрес.ру» https://www.litres.ru/