Глава 64
Меня так и подмывает ему дерзко ответить: «Хочешь? Так сделай это!» Но, конечно же, не могу, а главное не имею права. Ещё мне не хватало, чтобы этот импульсивный юноша действительно совершил самую страшную и глупую ошибку в своей жизни. Открываю ему молча дверь в подъезд, называю этаж (номер квартиры ведь ему и так уже известен, чего же дальше секретничать). Но я не собираюсь пускать его в квартиру, где спит Олюшка. Надеваю домашний костюм, ветровку и выхожу на лестничную площадку.
Рафаэль появляется снизу, но не на лифте, а пешком. Он буквально вбегает на мой этаж, а дальше всё происходит, как в каком-то водевиле: ординатор встаёт передо мной на колени, протягивает синюю бархатную коробочку и заявляет пылко:
– Эллина Родионовна! Я вас люблю! Будьте моей женой!
Я оторопело смотрю на его огромные чёрные глаза, глядящие на меня с любовью и преданностью. Потом перевожу взгляд на кольцо. Судя по сверкающему на нём крупному топазу в ожерелье из бриллиантов, ординатор Креспо пошёл в доктора действительно по зову сердца, а не потому что решил заработать. Драгоценностей в этом украшении на два-три миллиона рублей. Вспоминается недавний широкий жест Никиты Гранина, который я отвергла. Там тоже было всё «дорого-богато», но в тех условиях мне совершенно не верилось в искренность его чувств.
А теперь что? Я понимаю, что Рафаэль, вполне вероятно, очень искренне признаётся мне в своём чувстве. Решение далось ему, кажется, непросто. Иначе бы выбрал более подходящий момент. Или, может, ревнивый испанец решил заодно проверить, одна я ночую или нет? Каков хитрец! Ему повезло, что сегодня Никита на смене. Стоп. Может, ординатор так всё подгадал? Ведь слухи о том, что я снова встречаюсь с Граниным, давно распространились по отделению.
«Ай да Рафаэль! Каков умник, а? – восхищаюсь находчивости ординатора. – Подгадал, когда буду дома одна, и заявился предложение делать!».
– Рафаэль, – говорю ему наконец спокойным ровным голосом. – Во-первых, встаньте.
Он поднимается, но продолжает держать коробочку перед собой, словно змей-искуситель яблоко. Только я не Ева, да и здесь не райский сад.
– Во-вторых, я вам признательна, конечно, за чувство. Наверное, каждой женщине приятно услышать, что её любят. Но… я люблю другого мужчину и не собираюсь от него отказываться, – отвечаю ординатору, глядя в глаза. Жар, страсть, надежда, вера и любовь, – всё это в них бурлит сейчас, как в небольшом котле размером с черепную коробку. Понимаю где-то в глубине души, что не стоит вот так прямо отказывать этому страстному юноше. Вдруг он в самом деле решится пойти на мост и броситься в Неву? Но я ходить вокруг да около, играя с чужими чувствами, я не привыкла. Да и не умею. Потому лучше горькая, но правда, чем приятная, но лесть.
– Уверена, что вы ещё найдёте себе девушку, которая…
– Простите меня, – склоняя голову, печально произносит Рафаэль, неловко засовывая коробочку в карман брюк. – Я выбрал неподходящий момент. Извините, пожалуйста! – с этими словами он резко разворачивается и бежит вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Раскрываю рот, чтобы сказать ему «Осторожнее!», но молчу. Не кричать же на весь подъезд среди ночи. Да и предосторожность ординатору, которому отказали, вероятнее всего, не нужна.
Слышу, как внизу мягко щёлкает магнитный замок – Рафаэль выбежал из многоэтажки.
Возвращаюсь в квартиру. Переодеваюсь и иду спать. Нехорошо получилось. Может быть, стоило пригласить парня домой, напоить чаем и поговорить по душам? Боюсь, он мог неправильно понять мою вежливость. Стал бы ещё приставать, решив, будто я просто кокетничаю, давая ему возможность проявить настойчивость. Этого мне совсем не нужно.
Утро следующего дня начинается с привычных вещей. Я собираю Олюшку в садик, кормлю её завтраком, – специально ради неё рассталась на сырники со сгущённым молоком. Потом отвожу, радуясь тому, что дочь моя подросла настолько, что больше её не приходится ни тащить за собой, ни упрашивать остаться в детсаду. Напротив, она даже недавно призналась, как там замечательно: они то играют, то гуляют, а ещё «каша манная там ужасно вкусная». Я посмеялась: с детства такую кашу терпеть не могу. Особенно с комочками. Как вижу их, до сих пор содрогаюсь. А вот Олюшка гречневую презирает. Да и вообще этот злак во всех его видах.
Предупреждаю няню, что сегодня буду весь день в разъездах. Мне надо навестить брата во Пскове. Потому сразу после того, как отвожу Олюшку, сажусь в машину и еду навестить раненого. Доктор Рихтер подробно рассказывает мне о ходе лечения. Ранения Димы заживают хорошо, осложнений пока нет. Но брату по-прежнему приходится оставаться в палате интенсивной терапии, куда его перевели после реанимации, убедившись, что больной самостоятельно дышит.
Потом иду к Диме. Он ещё очень слаб, но когда видит меня, улыбается.
– Привет, сестрёнка, – приветствует бледными губами. Хорошо, его отключили от аппарата ИВЛ, иначе наше общение превратилось бы в мой монолог.
– Здравствуй, братец кролик, – шучу, глядя на родное лицо. – Как себя чувствуешь?
– Уже получше, – отвечает Дима. – Нашли того козла?
– Который сбил тебя на переходе? – уточняю на всякий случай.
Брат коротко кивает.
– К сожалению, нет. Машина оказалась угнанной, и виновник ДТП скрылся.
– Значит, не найдут паразита, – вздыхает Дима.
– Ну, откуда столько пессимизма, братец! – подбадриваю его. – Главное – ты выжил. Дальше всё будет хорошо. Восстановишься. Ты бы видел, какие люди ко мне в отделение порой попадают – места живого на них нет!
Дима смотрит на меня и морщится.
– Я тебя умоляю. Только не рассказывай свои ужасы. Знаю я вас, докторов. Как начнёте обсуждать, хоть из помещения убегай.
– Ну да, особенно ты убежать сможешь, – чуточку ёрничаю над братом. У нас так с детства повелось – подкалывать друг друга по-родственному, никто не обижается. Но перевожу разговор в серьёзное русло. – Скажи, тебя полиция допрашивала уже?
– Да, – отвечает брат. – Но я, сама понимаешь, мало что помню.
– Скажи, а последнее время не замечал ничего странного?
– Например чего?
– Может, кто-нибудь попадался тебе на глаза слишком часто. Или ты замечал, что за тобой наблюдают.
Дима прищурился.
– Элли, прямо скажи. Что ты всё ходишь вокруг да около?
– Помнишь Майю?
Лицо брата мгновенно потемнело. Он отвёл глаза.
– Век бы её не вспоминать, эту дрянь, – проговорил он сквозь зубы.
– Тем не менее, у правоохранителей, – про то, что этим делом теперь из-за прокурора Пулькина занимается ФСБ, не упоминаю, чтобы не напрягать брата ещё сильнее, – есть мнение, что авария с твоим участием не была случайна. Это Майя сделала.
– Ты же говорила, её посадили всерьёз и надолго.
– Правильно. Но она каким-то чудом, – снова не упоминаю, при чьём подлом содействии это произошло, – сумела сбежать. Теперь скрывается и мстит.
– Ты прости, сестрёнка, конечно. Что она тебе мстит, понятно. За своего брата, который как сквозь землю провалился. Помнишь, ты говорила?
Киваю. Конечно, помню. И опять оставила брата в неведении. Он не должен знать, что Бориса, он же Вакула, по приказу криминального авторитета Мартына помножили на ноль.
– Ну вот, а мне-то за что? Ведь это у Майи с тобой тёрки, а тут каким боком-припёком?
– Димочка, это слишком долго рассказывать. Да и не могу я тебе всего сообщить, обещала кое-кому. Понимаешь? Ты, главное, должен быть осторожнее.
Брат хмурится, кажется, уже и злиться начинает.
– Элли, а моей жене и детям ты тоже посоветуешь быть осторожнее? Или, может, наймёшь им охрану, раз ты вся из себя такая секретная стала?
Понимаю: брату неприятна мысль о том, что он пострадал из-за меня, и жизнь его близких теперь, вероятно, тоже под угрозой. Но чувство бессилия – страшная вещь, и ты не знаешь, как с ним справиться.
– Прости. Я постараюсь…
– Езжай-ка ты обратно в Питер, к дочери, – говорит вдруг Дима и отворачивается.
– Выздоравливай, – говорю ему, понимая, что разговор окончен.
Выхожу из больницы. Внутри кипит злость. Не на брата, конечно. На эту чёртову Майю, которая напоминает ведьму. Её посадили в темницу, она оттуда выбралась. Какой лучший способ справиться к подобным чудовищем? Сжечь его на костре. Жаль, такое у нас больше не практикуется. Даже самые страшные преступники сидят по темницам и ждут конца своей жизни. Но не я ли сама совсем недавно думала, что это наказание для них самое страшное? Что же теперь изменилось?
«Брата моего убить хотели, вот что», – отвечаю сама себе и еду обратно.
Приезжаю домой и понимаю, что у меня ещё двое суток отдыха впереди. Вечером приходит Никита. Раздевается, проходит в квартиру. Немного играет с Олюшкой. Потом просит меня пройти на кухню. «Есть разговор», – добавляет, и у меня неприятный холодок бежит по спине. Не люблю эту фразу. Она обычно заканчивается неприятностями. Чаще крупными.
Захожу, оставляя дверь открытой: привычка, сформированная с момента рождения Олюшки. Первые пару лет я вообще, пока была дома, не выпускала её из вида, опасаясь, что она чего-нибудь натворит. Садимся. Вижу по лицу Гранина: всё-таки неприятный будет разговор. Так и знала. Потому внутренне готовлюсь обороняться.
– Что у тебя с этим юнцом? – спрашивает мрачно Никита.
– С каким юнцом? – искренне удивляюсь.
– С Рафаэлем, – недовольно дёрнув губами в сторону, поясняет Гранин.
– Рабочие отношения.
– Уверена?
– Никита. Если ты хочешь что-то спросить или сказать, действуй прямо. Не надо ходить вокруг да около. Ты знаешь, я этого терпеть не могу, – делаю голос строже.
– Тогда объясни мне. Почему этот… – Никита прочищает горло, поскольку я строго-настрого запретила ему выражаться в моей квартире, чтобы Олюшка не научилась дурным словам. – Ординатор распространил сегодня новость, что сделал тебе предложение руки и сердца, и ты его обдумываешь.
– Что?! – вскакиваю со стула, и тот бы рухнул с грохотом, не успей его ухватить за спинку. Беру себя в руки, сажусь, полыхая от гнева. – Да как он посмел такое сказать!
– Элли, так он тебе предлагал или нет? – как всегда, мужчина слышит лишь то, что ему хочется. Да, я уже и забыла, какими твердолобыми они бывают, когда из всего объёма информации выцеживают лишь ту, что способна подтвердить их предположения. Даже если это чушь собачья!
– Предлагал. Пришёл в первом часу ночи. Встал на площадке и протянул кольцо. Сказал, что любит и зовёт замуж.
– И что ты ему ответила?
Прищуриваюсь, глядя Гранину в глаза. Он серьёзно спрашивает или… Вот балбес! Он очень серьёзен.
– Что я другому отдана и буду век ему верна, – цитирую «Евгения Онегина».
– Можно не ёрничать? – злится Никита.
– Я абсолютно серьёзна! И под «другим» имела в виду, разумеется, тебя. Если ты до сих пор ещё не понял, – меня этот непонятный разговор начинает выбешивать.
– Знаешь, что это всё означает? – хмурится Гранин.
– Проясни.
– Что ты дала Рафаэлю повод думать, будто он имеет право сделать тебе предложение.
У меня опять дар речи пропадает.
– Никита, ты сейчас не шутишь? В самом деле думаешь, будто я перед этим мальчиком хвостиком вертела, глазки ему строила и всячески намекала на близкое знакомство?
– А ты видела, чтобы мужчины делали предложение женщине, которая не давала им для этого ни малейшего повода? – Гранин чуть повышает голос, но тут же понижает громкость, зная, что горлом меня взять не получится. И что если он испугает Олюшку своим криком, мало ему не покажется.
– Мне глубоко плевать, как себя ведут другие люди в подобных обстоятельствах. Ещё раз повторяю для тех, кто в танке. Ординатор Креспо заявился под предлогом, что если он со мной не поговорит, то бросится с моста…
– …Так он тебя ещё и шантажировал? – скрипит зубами Гранин.
– …Я пустила его в дом…
– …А говорила, что на площадке общались?..
– …Да, на площадке. И там он сделал мне предложение. Я отказала. Точка, – меня достала эта перепалка, во время которой мы бросаемся фразами, перебивая друг друга.
Никита не выдерживает моего гневного и обиженного, не буду это скрывать, взгляда. Отводит глаза в сторону.
– Элли, я правда очень хочу тебе верить, но…
– Гордость или глупость мешает? – опять не даю ему договорить.
– Я не хочу продолжать разговор в таком тоне.
– Пожалуйста! – бросаю ему.
– В таком случае мне, наверное, лучше уйти?
Я встаю и демонстративно иду в гостиную. Слышу, как Гранин одевается. Думаю, что будь он умнее, подошёл бы сейчас, попросил прощения за свою глупую ревность, и я бы постаралась всё забыть. Но вместо этого Никита выбирает второй вариант.
Щёлкает замок на двери. Качаю горестно головой. Ну почему некоторые мужики такие… Мне очень хочется употребить парочку грубых слов, но рядом играет Олюшка, она не должна этого ни слышать, ни знать. Когда вырастет – сама поймёт.
Я страшно злюсь на Гранина. И ещё на Рафаэля. Ну, первый-то ладно, всегда с гонором был. Может, за то мне и нравится. Очень независимый, и даже потеря памяти его не слишком изменила. То есть он стал лучше, но базовые свойства характера не пропали, а иначе это был бы совсем другой человек. Но всё равно… как в говорке – чёрного кобеля не отмоешь добела. «Тьфу, как неприятно! – думаю с горечью. – Никакой он не кобель. То есть… теперь, по крайней мере. Наверное».
Но больше всего я злюсь на Рафаэля. Вот уж кому при первой же встрече устрою взбучку. Да такую, что мало ему не покажется! Выскажу всё, что думаю о его хамском поступке, а если попробует зубы показывать или спорить – потребую у Вежновца, чтобы этот ординатора выперли из нашей клиники. Ну, или хотя бы из отделения. Пусть в другом месте шуры-муры крутит с кем захочет! И слухи гнусные распускает!