Глава 63
Замирает и мужчина. Он несколько секунд смотрит в глаза Лебедеву. Пристально, словно пытается запомнить каждое движение на чужом лице. Потом наклоняет голову, глядя куда-то вниз, будто потерял что-то. Затем приближается к Валерию, встаёт напротив него очень близко. Так, словно поцеловать собрался. Они бы прикоснулись носами, не будь коллега выше на полголовы. Потому он смотрит на визитёра сверху вниз.
Несколько секунд ничего не происходит. Мне это кажется странным. Возможно, мужчина что-то шепчет Лебедеву? Но тогда бы у него губы шевелились. Всматриваюсь и понять не могу. Только замечаю, как сильно побледнел Валерий.
Наконец, мужчина делает шаг назад. Потом идёт к двери. Моментально отворачиваюсь, чтобы не оказаться в неловкой ситуации: я вообще-то здесь подслушивала и подсматривала, даже стыдно за своё сверх меры любопытное поведение. Незнакомец выходит, быстро оглядывается по сторонам. В одной руке у него рюкзак, на другую наброшена куртка. Замечает меня, но потом устремляется к выходу. Смотрю ему в след.
А что же Лебедев? Он решил остаться в перевязочной и обдумать слова мужчины, с чьей женой развлекался буквально рядом с этим помещением? Представляю, как бы заговорил незнакомец, если бы Валерию хватило ума сообщить это. Я собираюсь всё-таки продолжить свой путь домой, но вдруг слышу какой-то шум. Вроде упало что-то там же, в перевязочной. Подумала, Лебедев злится, вот и бросил какую-то вещь.
Во мне возникает злость на него. Пусть идёт в спортивный зал и там свою бешеную энергию выпускает! Решаю сказать это коллеге в лицо. Распахиваю дверь и… замираю в ужасе. Лебедев лежит на полу, широко раскинув руки, и на груди у него, аккурат напротив сердца, расплылось по белому халату алое пятно.
Бросаю сумку в сторону, кидаюсь к Валерию. Проверяю пульс: нитевидный.
– Сюда! На помощь! Реанимацию! – кричу так громко, что меня, наверное, услышали во всех помещениях отделения.
Не проходит и нескольких секунд, как прибегают коллеги. Это Гранин и Туманова. Меня, поскольку я едва соображаю, оттесняют в сторону. Вместе с санитарами быстро поднимают Лебедева на каталку и увозят в смотровую. Только слышу, что у него очень низкое давление и сердце остановилось.
Я стою в перевязочной и смотрю на свои ладони. Алые от крови. Словно заворожённая, иду к раковине, тщательно их отмываю, чтобы ещё сильнее не перепачкаться. Ко мне подлетает Дина Хворова.
– Эллина Родионовна! Что случилось?! Вы ранены?!
– Нет, – отвечаю с трудом. – Со мной всё в порядке. Вызовите полицию. Срочно!
Администратор непонимающе смотрит на меня.
– Быстро! – ору на неё, и Дина, словно подорванная, убегает.
Дрожащими от волнения руками звоню Розе Гавриловне и сообщаю, что мне придётся задержаться на работе, у нас тут… «очень сложный случай». Только убираю телефон, как подходит незнакомец. Инстинктивно прижимаюсь спиной к стене, но мужчина коротко показывает удостоверение ФСБ и говорит, что он по заданию генерала Громова. Наблюдает за мной. Коротко киваю, бормочу «спасибо». Убедившись в моей целости и сохранности, офицер растворяется среди посетителей и медперсонала. Да, умеют эти люди становиться незаметными.
Я продолжаю стоять в коридоре несколько минут. Потом понимаю, что мне очень жарко. Возвращаюсь в кабинет, чтобы переодеться. Вызываю начальника службы безопасности. Он прибегает сразу, едва услышав слово «покушение». Сначала сканирует меня взглядом, думая, что я в беду попала. Убедившись, что нет, облегчённо выдыхает.
– Простите, Эллина Родионовна, на вас подумал, – виновато произносит Грозовой.
– Нет, доктор Лебедев.
– Расскажете, что случилось?
– Да, когда полиция приедет. Не хочу трижды всё повторять. Аристарх Всеволодович, пожалуйста, найдите запись от сегодняшнего числа, – и называю временной промежуток, когда тот мужчина, отец Насти, пришёл и когда покинул отделение.
Грозовой кивает и тут же звонит подчинённым.
Вскоре прибывает полиция, а несколько минут спустя мои старые знакомые из Следственного комитета: два капитана, Багрицкий и Яровая. Их присутствие совсем не радует, но что ж поделать. В присутствии Аристарха Всеволодовича, который рядом в качестве моральной поддержки, даю им пояснения: на доктора Лебедева совершено покушение. Я была свидетелем его разговора с неким мужчиной, чья дочь проходила у нас недавно лечение. Грозовой передаёт им видеозапись на флэшке. Найти преступника, думаю, будет нетрудно: известны домашний адрес и телефон, данные его жены и дочери.
– Эллина Родионовна, вы без приключений не можете, да? – ехидно интересуется Алла Александровна. Как невзлюбила она меня с первого дня знакомства, так и продолжает. Что я ей только сделала, интересно? Мужчину не уводила, в долг не брала, дорогу не переходила. Но терпеть меня не может, и всё тут.
– Вы называете попытку убийства врача приключением? – отвечаю, зло глядя ей в глаза.
Вместо ответа Яровая усмехается и отводит взгляд.
Вскоре мой кабинет наполняется ещё двумя людьми. Прибывает Вежновец в сопровождении главного юриста клиники.
– Моя подчинённая никаких официальных заявлений давать не будет! – бросает с порога Иван Валерьевич.
«Как ты вовремя», – думаю о нём с сарказмом.
– А нам никакие, как вы выразились, «заявления» и не требуются, – замечает Клим Андреевич. – Нам потребовались лишь показания доктора Печерской, и только.
Яровая в это время продолжает заполнять протокол.
– Так, а что тут, собственно, случилось? – подходит ко мне и тихо интересуется Вежновец. – Мне по телефону доложили какую-то жуть. Это правда? Лебедева хотели… – и он проводит ребром ладони себе по горлу.
Молча киваю. Нет уже ни моральных, ни физических сил повторять то, что подробно рассказала следователям.
Иван Валерьевич бросает злой взгляд на Грозового.
– Как вы такое допустили? – спрашивает строго.
У Аристарха Всеволодовича поднимаются брови. Но ему хватает выдержки, чтобы не поддаться на провокацию главврача. Конечно же, это глупость – думать, что охранник на входе, а уж тем более начальник службы безопасности могут предотвратить подобное. Убить человека можно и карандашом, а у нас тут колюще-режущих инструментов очень много.
Следователи отпускают меня лишь после того, как дают протокол подписать. Но прежде из моего кабинета буквально выбегает Вежновец: его срочно позвали оперировать Лебедева. «Значит, дело совсем плохо», – думаю, помня о том, что основная специализация главврача – кардиохирургия. К тому же сама видела место ранения. Там проникающее ранение в область сердца. Сделанное, судя по всему, острым колюще-режущим предметом. Вероятно, ножом. Ужас какой-то. Зачем отцу Насти было проносить такую вещь с собой?
Сразу думаю, почему охранник не заметил. С другой стороны: как ему это сделать? Тут нужна не рамка металлодетектора, а сканер, как в аэропорту. Рамка вообще смысла не имеет: к нам привозят людей с железками в ранах, с имплантами, протезами и прочим. Не заставлять же каждого, который будет «звенеть», раздеваться до исподнего?
Придя немного в себя, иду в палату. Там вовсю идёт операция. Понимая, что внутри мне делать нечего, иду в регистратуру. Стараюсь отвлечься, занимаясь документами. Но мысленно я по-прежнему там, рядом со столом, на котором лежит Лебедев.
– А я у него лотерейный билетик покупать не захотела, – горестно произносит Зоя Филатова.
– И мне тоже, – вздыхает Надя Шварц.
Коллеги продолжают работать, но моральная атмосфера в отделении складывается очень тяжёлая. Кто дольше работает, вспоминают нападение на меня и убийство Артура Куприянова. Посматривают на меня сожалеющими глазами. Я растеряна и не знаю, как на это реагировать. И лишь один человек в регистратуре ведёт себя, как всегда. То есть равнодушно к остальным, к тому же смотрит пренебрежительно.
Туггут.
Случившееся нисколько не задело её ледяное (а может и каменное тоже) сердце. Она с видом снежной королевы перекладывает документы, что-то проверяет, сравнивает, делает пометки. Мне такое равнодушие кажется отвратительным. Но говорить ей ничего не буду. Смысл на такую силы тратить? Да, Лебедев далеко не подарок. И как человек, и как мужчина, да и как врач тоже. Но он наш коллега, и безразлично относиться к нему – это, на мой взгляд, свинство.
Но вскоре замечаю ещё один взгляд. Он направлен прямо на меня и наполнен не равнодушием, нет. Скрытой ненавистью. Такой, отчего, стоит его случайно перехватить, как мурашки бегут по телу. Ирина Маркова. Давно её не видела, поскольку настоятельно потребовала, чтобы её ставили только в ночную смену, и мы не пересекались. Сегодня это произошло, и мне не по себе в присутствии этой… даже слова подобрать нужного не могу.
Едва наши взгляды пересекаются, Ирина тут же отводит глаза. Потом делает вид, что у неё возникло срочное дело, спешно уходит куда-то. У меня какое-то смутное то ли сомнение, то ли подозрение. Иду за ней, но стараюсь сделать вид, что мой интерес обращён к одному из пациентов. В коридоре Маркова резко оборачивается, видит меня и уходит в женский туалет. Не соображая, зачем мне это надо, иду за ней, ощущая, как страх липкой змеёй бежит по спине.
Она что, прячется от меня?
Подхожу к двери, приоткрываю. Сама трясусь от страха, что из-за дверного проёма мне навстречу выскочит нож. Этого не происходит. Захожу внутрь. Возле раковин Марковой нет. Значит, прошла дальше. Делаю ещё несколько шагов. Выглядываю. Она в одной из кабинок. Что ей там понадобилось?
Внезапно слышу шум смываемой воды. Скрипит защёлка, дверь открывается, но стоит Марковой сделать шаг наружу, как я резко сдаю назад и почти выбегаю из туалета. Сердце бешено стучит, словно побывала в метре от смертельной опасности. Второй раз за сегодняшний вечер. Ну зачем я следила за ней? Укоряю себя, иду в регистратуру, – среди коллег мне будет спокойнее.
Двери палаты, куда повезли Лебедева, открываются. Оттуда выходит Вежновец. Лицо в испарине, он очень устал. Подбегаю к нему:
– Ну, как он?
Иван Валерьевич поднимает на меня взгляд.
– Жить будет, – кривит рот в ухмылке. – Повезло ему. Нож только царапнул сердце, смогли зашить. Лёгкое повреждено. Ничего, через пару месяцев будет, как новенький.
Я облегчённо выдыхаю и слышу, как то же делают все коллеги, кто рядом и тоже переживал за судьбу Валерия. Потом жду, когда появится Никита. Он тоже вымотался, как и Лидия Туманова. Они вместе с медсёстрами вывозят каталку с раненым, везут её к лифту. Понимаю: он отправляется в реанимацию хирургического отделения. Там за ним будут наблюдать некоторое время.
Наверное, теперь мне можно всё-таки поехать домой. Гранин сегодня не придёт – он на смене. Значит, буду одна с Олюшкой. Смотрю на часы. Почти полночь. Пока Вежновец не успел уехать на лифте, – ждал следующего, пока Лебедева отправят, – подхожу к нему и прошу завтра выходной. За свой счёт, разумеется.
– Я подпишу приказ, – говорит Иван Валерьевич без своего привычного сарказма. – Три дня. Оплачиваемых. Отдыхайте.
Благодарю его и всё-таки, наконец, отправляюсь домой. Приезжая, вызываю Розе Гавриловне такси, и она хоть и ворчит, – мол, это дорого! – но уезжает, услышав, что у неё тоже впереди три выходных дня.
Пока пью чай на кухне, приходит сообщение. Это, как ни странно, капитан Багрицкий. «Мы его взяли», – коротко информирует меня. Что ж, уже хорошо. Но так и подмывает ответить, хотя и знаю, что бессмысленно: «Когда вы арестуете Маркову?» Конечно, делать этого не буду. Хотя мне страшно. Её сегодняшний взгляд… Он показал, что Ирина по-прежнему таит в себе желание отомстить за брата, которого якобы я «угробила».
Едва собираюсь лечь спать (часы показывают половину второго ночи), как вдруг раздаётся звонок в домофон. Быстро смотрю на Олюшку: не проснулась? Нет, лежит и сопит потихонечку, подложив ладошку под щёку. Сама же спешу к домофону, собираясь обласкать самыми искренними словами того, кто припёрся так поздно.
Смотрю на экран. Внизу, неестественно сверкая глазами, – у нас домофон с камерой, оборудованной инфракрасным ночным видением, – стоит ординатор Креспо и нетерпеливо топчется на месте.
– Рафаэль, вы? – удивляюсь, нажав кнопку. – Вы хоть знаете, который час? И зачем пришли ко мне домой?! С ума сошли?
– Эллина Родионовна, нам надо срочно поговорить.
– До завтра не терпит? – и тут вспоминаю, что на работе появлюсь через три дня. – Заходите в пятницу. У меня три отгула.
– Я не могу столько ждать!
– Это почему ещё?
– Мне нужно с вами поговорить…
– В пятницу! – бросаю ему и собираюсь уйти, но тут испанец неожиданно говорит негромко, но отчётливо:
– Если вы не поговорите со мной, я брошусь с моста.