Очередной съезд партии был праздником для Ольги. В освеженной им стране снова стали открыто говорить, что Петров - культ одного вкуса в литературе, Туманов засиделся на одном месте, оброс связями и обнаглел. Безразличие общественности к превышению им власти сделало его диктатором, подавляющим в людях лучшие черты. Возомнив о себе слишком много, подобные ему бесконтрольные бюрократы делали крен от святая святых, от демократизма. В одиночку они наломали уже много дров, но с присущим им самомнением считали свои действия законными, во всяком случае безнаказанными. Партия выбивала почву из под ног бюрократов, карьеристов, непререкаемых авторитетов, независимо от их чина, поста и звания. Своим призывом бороться с ними, она развязывала руки прогрессивным силам страны. Определились окончательно и цели Ольги. Разоблачать, развенчивать и убирать с дороги самоотверженных тружеников бюрократов, обывателей, волокитчиков, прибегая к самой жесткой критике и к самым крайним мерам. Перед нею был мужественный пример борьбы ее Родины с международным произволом и ее уже не пугала авторитетность противников. Они были неправы. Мучить ее, убить ...., издеваться над Зицером и Потаповым, и это в стране, где гуманизм стал законом... Все это придавало книге, подсказанной самой жизнью, боевой сюжет. Ольга доказывала, что для развития литературы нужно раз и навсегда покончить с пагубной камерностью союза, привлекать к жизни союза, к решению судеб произведений партию, комсомол, общественность, с мнением которых руководители союза обязаны считаться.
Вскрывая недостатки, Ольга не могла не признаться, что своей смелостью она обязана партии. "Да, прав Михаил Александрович Шолохов, заявив, что своим мировым признанием наши произведения в большей мере обязаны ей." - с благодарностью думала она. Сколько света партия пролила и на ее сложный путь. Она была обязана партии своей гражданской зрелостью. Благодаря ей она почувствовала себя полноправным человеком, с достоинством и обязанностью бороться со всем, что мешает идти к коммунизму, сознательно вступала в ряды его строителей. Это счастливое ощущение глубокой связи с партией, с народом, вознаграждало Ольгу за отсутствие в детстве кровной семьи. Она была дочерью передовой в мире страны, под влиянием которой прозревало человечество, она этим гордилась.
После съезда партии Ольга поняла, что может спокойно работать, смело высказываться, зная, что тебя поймут, поддержат и если даже допустил ошибку, ее не будут, как Туманов, раздувать, чтобы затмить хорошее в тебе, а обратятся к лучшим качествам твоей души и возродят тебя. Все это утверждало Ольгу в мысли донести свое откровение до людей, до сокурсников, ставших писателями, журналистами, педагогами, видными партийными и государственными деятелями, чтобы с их помощью продолжать развивать целительный демократизм. Кроме того, пока она была в опале, в союзе появилось много новых имен. Создали оригинальные произведения поэт Сулейменов и прозаик Алимжанов, пишущие на русском и казахском языках! Издал свой первый лирический сборник Саша Зицер, надолго задержанный Куровой и, ну буквально покорил ее своей жемчужиною "Ах, ты, Копа, Копа-озеро!" Валерий Буренков. Каждой удачею товарищей Ольга вдохновлялась и сама. А на днях произошел случай уж совсем растрогавший ее. Около нее остановился курносый "Запорожец" старой марки, "Запорожец" с ручным управлением, на которых кроме калек войны, до сих пор еще ездили калеки культа... И из этого "Запорожца", ковыляя на костылях, вышел репрессированный в годы культа коммунист Иван Федорович Герасимов.
- Я тут слышал разные мнения о вас, вплоть до того, что вам приписывают графоманство. Я хотел бы в этом лично разобраться.- он пристально всмотрелся в нее.- Мне что-то вид ваш не нравится. А, впрочем, понятно. Четыре стены, настроение... Знаете что, поехали ко мне. У меня сейчас как раз Морев.
- Семен Николаевич?! Он что, вернулся?! - обрадовалась Ольга.
- Да, еще вчера. И, между прочим, тоже спрашивал о вас. Поехали.
- Долго же вы писали свой роман.
- Да, так долго, что товарищи уже приписали мне творческую импотентность... Оказывается издавать что угодно, но ежегодно стало признаком писательской полноценности... А я и не знал. Вот что значит провинция... Отстаешь... - смеялся он, с аппетитом уминая яблоки, привезенные Ольгой.
Ольга влюбленно рассматривала его. На его обветренном, по-мужски грубоватом лице, ее всегда поражали родниковой чистоты глаза. Обыденный, простой, в белой расстегнутой косоворотке, как и когда-то, когда сидел среди них на отшумевших четвергах союза, он запросто расспрашивал ее.
- Ну, а вы-то чего застряли? Ваш роман уже тогда, даже в материале был довольно жизнестоек...
Ольга усмехнулась.
- Но вы же советовали "перелопачивать" его "придавая общественное звучание". Вот я и доперелопачивалась, как мне теперь уже кажется, до романа гражданского...
- Неужели сразу дошло,- обрадованно удивился Семен Николаевич.
С лица Ольга сошла насмешливость и набежала тень.
- Да ваш-то совет дошел до меня сразу. Желание писать граждански заинтересованно где-то подспудно уже тоже зрело и во мне самой, с годами заявляя о себе все настойчивее, а вот советы некоторых я органически не могла принять, за что и поплатилась...
- Вас оттолкнули от союза,- констатировал Семен Николаевич.
- Да, и как злейшего врага...
- Так чем же вы держитесь?
- Сознанием, что мир не может сойтись клином на диктаторах, тем более наш мир...
- Нет, вы конкретней...
- Я же сказала вам, надеждами,- привычно отшутилась было Ольга, что уже вовсе не понравилось Семену Николаевичу, потому что за этой шутливостью, за этой, ставшей уже почти привычною защитною бронею, иронией, он уловил болезненную скрытность женщины, пришедшей к нему десяток лет назад видимою насквозь. Уловив, что к этому приему гордой замкнутости она за годы отверженности уже так привыкла, что прибегала к ней даже и в разговоре с ним, хотя он-то не мог не понимать, что после стольких лет отверженности и нужды ей уж, конечно, не до шуток, и он в третий раз настойчиво повторил.
- Только надеждами больше десяти лет?!
- А что я могла сделать? - вдруг рассердилась и она.- если мое имя уже с 57 года стало притчей во языцех. Газеты в связи с этим для меня тоже постепенно закрылись, да и самою овладела робость... - говорила она уже с полным доверием к этому настойчиво интересующемуся ее судьбой человеку. Ей уже давно хотелось перед кем-то и жизненно и профессионально более умудренным выложить для проверки себя всю без остатка. Но на сей раз ей это не удалось. Узнав о приезде Семена Николаевича, к Герасимову один за другим пришли Зверев, Потапов, Зицер, так называемая старая гвардия, стоявшая еще у колыбели создания русской секции союза писателей республики, со свойственной ей прямотой докладывая о делах союза. Семен Николаевич слушал их молча, только изредка подбадривая наводящими вопросами.
- Значит русская секция почти что превратилась в организацию административную?
- Да, с браздами правления в одних руках.
От открытого разговора с товарищами Ольга снова почувствовала небывалый прилив сил. Да как же она могла усомниться в их независимости? Она, претендующая на звание человековеда... От их участия и общего душевного согласия, возможного, как она лишний раз убеждалась, только между единомышленниками, она окончательно ожила. В ее положении слишком дорого было, пусть даже через много лет, вновь почувствовать руку верных товарищей. Все время она мечтала об этой поддержке, все время надеялась получить ее в своей среде. Она не могла забыть, как ее репутацию в вузе спасал коллектив, который безжалостно бил и ее, но незаслуженно обидеть не позволил. С тех пор она уверовала в его силу, с тех пор она ждала поддержки от него. Поставленная в особые условия, она тяготилась оторванностью от товарищей. Как-никак, среда профессионалов является питательной средой, но к счастью наших литераторов питает не только она, а весь темп жизни Родины. На пути к гармоничному обществу о духовном формировании каждого из нас заботилась бесчисленная армия советских журналистов, писателей, работников радио, кино, но самым надежным иммунитетом от заблуждений являлась ясная программа партии.
С этими мыслями Ольга и пошла на объединенный Пленум творческих организаций республики о задачах интеллигенции в свете решений съезда партии.
Морев звал всех в союз, Муканов призывал интеллигенцию объединиться. Крепить товарищество, дружбу, укреплять демократизм. Эти призывы, как озон после грозы, разряжали воздух. Люди вновь обретали уверенность, мужество, силу. Это было то, о чем Ольга мечтала в течение многих лет. Значит она об этом мечтала не одна... Многие вынашивали эти мысли, высказывать которые мешала разобщенность. Ведь бюрократы действовали по старому принципу: разделяй и властвуй. И вот интеллигенция республики собралась под голубым сводом зала заседаний Верховного Совета Казахстана, чтобы поделиться друг с другом своими раздумьями и поняла, что ее сила в единении. Интеллигенция выходила из пагубных группировок, где можно было зажать критику, каждое замечание, сделанное в этом многолюдном зале было уже поворотным.
Вдохновленная всем этим Ольга требует открытого обсуждения своего романа.
- Это невозможно. Нечего из союза делать бедлам,- категорически заявил Туманов.
- Нечего из него делать и вотчину,- парировала Ольга.- Это преступное нарушение демократизма. Я широкого обсуждения все равно добьюсь. Пойду в ЦК партии, в ЦК комсомола...
- А там что, философы...
- Ах философы только здесь, а может быть Макиавелли? - сощурилась она, привыкшая все называть своими именами.
Попробовал бы он годы писать не издаваясь. Годы чувствовать себя оскорбленным за свой труд...
О, как необходимы были ей сейчас единомышленники. Она искала и искала их. Она с надеждой шла к каждому новому имени, уже лишенная прежней наивности, но не лишенная своей неистребимой веры в человека. Шла веря, что авторы смелых книг смелы не только на словах... Шла веря, что ни сегодня, завтра будет бороться уже не одна.
Придя домой Ольга застала в идиллической домашней обстановке двух сокурсников. За ее столиком мирно беседовали Рая и Иван Дорохин.
- Ваня! Да ты ли это?!
- Что ж удивительного?
- Впервые вижу чтобы порог начинающего да еще непризнанного автора переступали сильные мира сего.
- И причем с единственною целью - выяснить, чем вызвано твое паническое СОС...
- Крайней необходимостью, Ваня. В издательстве, где без зазрения совести печатают халтуру, плагиат, остановились перед рукописью одобренной таким большим количеством людей. И ты думаешь почему? Да потому, что я в ней ковырнула пару бюрократов, все еще не покинувших своих тепленьких мест, вот они и хотят извратить все и вся. Скажи хоть какой ответ они дали вам?
- Что русская секция находит твою книгу издания не достойной.
- Русская секция! - усмехнулась Ольга.- До каких пор они будут прикрываться ее авторитетным именем? А знаешь, сколько человек читало. Два. Два подхалима: Сашкин и Харламов. Этим они развязывают руки мне. Теперь я скажу кто они. Когда Харламов прочел мою рукопись впервые, он восхитился. Вот такими книгами надо вытеснять халтурщиков. И буквально через несколько дней, на обсуждении той же самой рукописи Харламов уже не нашел возможным ни одним словом обмолвиться в ее защиту... Он быстро сориентировался в нездоровой обстановке и без зазрения совести занял позицию дающую возможность поскорее протолкнуть свое... А Сашкин в двух республиках издал свой плагиат... И думаешь у него отняли перо? Нет, даже после возмущенного выступления "Крокодила". Удар оного саммортизировал покладистый характер... Я же со своей критической темой оказалась в опале...
- А со Смаиловым ты говорила?
- Нет.
- А я с ним разговаривал. Он оказался очень обязательным человеком. Вернувшись из Москвы, он сразу же поинтересовался, почему твою рукопись не издали. Ему ответили, "приходила группа писателей"... Я пошел в союз выяснить, что это была за "группа" и что она имеет против твоей книги, мне сказали, что никакой "группы" не было... Ведь одно дело сказать, что была группа и совсем другое назвать ее по именам... Получается возмутительный шантаж, в котором нам необходимо разобраться и лучше на миру, памятуя мудрейшее высказывание Владимира Ильича о том, что "гласность есть меч, который сам исцеляет наносимые им раны"...
- Так неужели и Камал Смаилович всем этим заинтересовался?! Ты, Ваня, возвращаешь мне буквально жизнь, со всеми ее красками, уже, сознаюсь, начавшими блекнуть. Ведь он же теперь секретарь горкома...
- Коммунист везде коммунист. Он сказал, раз я был у истоков этой истории, я должен знать, чем она завершится... А когда я ему передал, что никакой "группы" не было, что дело пахнет шантажом, он страшно возмутился. "Один, два человека, группировка что-то натворит, а потом валим на систему, на страну..."
- Вот это-то несоответствие политики страны в целом и бюрократов, извращающих ее, и заставило меня написать свой роман. Ведь зачастую о стране судят по ним. Они паразитируют на ее демократической основе, превращая ее на глазах людей в свою противоположность. Это и порождает нигилизм, вполне понятный при двуликости людей, возглавляющих ключевые позиции страны.
Иван задумался.
- Да, Ольга, жизнь уже ставит перед нами кардинальные проблемы.
- Вот поэтому, Ваня, я не могу оставить ни пера, ни этой книги,- она помолчала под его одобрительным взглядом и улыбнулась.- А я ведь уже не надеялась на вашу помощь. У вас, у партийных работников в этом вопросе излишняя скромность. Вы все считаете, что художественную литературу способны оценить только специалисты...
- Ну я, как тебе известно, скромностью никогда не отличался, да и Камал Смаилович, пожалуй, тоже...
- Но ты же относился к моим начинаниям скептически...
- Пока не знал, на какую выдержку ты способна. И потом тогда замысел твой был довольно расплывчат. Ты же сама еще толком не знала, во имя чего взялась за перо. Ты еще искала, ну а поиски, как известно, оканчиваются двояко... Теперь же у тебя определенная воинственная тема и я как коммунист не могу тебе не помочь.
- Тут уже нельзя помочь кому-то одному. А только широко: партия, комсомол, общественность и уж, конечно, русская секция, но вся... В ней не два бюрократа и три подхалима, а шестьдесят человек, большая часть которых уже прозревает... Я добиваюсь открытого суда с целью, пускай со своей головомойки, но начать, наконец, гражданский разговор о судьбах отечественной литературы...