Глава 61
Увы, но до генерала дозвониться не получается. Его помощник сообщает, что Константин Елисеевич отправился в длительную командировку в новые регионы. Там ему предстоит решать насущные вопросы, и сколько времени для этого понадобится, никто не знает. Единственное, в чём меня заверяют: негласное наблюдение за мной в целях безопасности продолжится. Расстроенная, кладу трубку и понимаю, что этого мало, но и сделать ничего не могу. Пока силовики не отыщут Майю, – а я уверена, что покушение на моего брата – её рук дело, – угроза сохранится.
Еду на работу. Холодно здороваюсь с Туггут, которая лишь на несколько минут появляется в регистратуре, чтобы затем скрыться в своём кабинете. Там она и прежде сидела, словно паучиха, плетя нити заговора против меня. Интересно, чем теперь собирается заниматься? Неужели правда будет работать? Что-то не верится.
Иду проведать, как там Лиза, и обнаруживаю интересную картину. В палате рядом с пациенткой стоит Рафаэль. В руках у него большой букет разных цветов.
– Откройте глаза, – говорит испанец.
Когда девушка делает это, то удивляется с широкой улыбкой:
– Целый букет от врача! Мне нравится эта больница.
– Ну, я шёл утром мимо цветочного магазина и подумал, что вам будет приятно, – говорит ординатор.
– Спасибо большое, – говорит Лиза. На её бледном лице осторожная радость. Всё-таки женщина даже в таких обстоятельствах остаётся женщиной. Потом она смотрит на меня и спрашивает: – Вы видели моего отца?
– Он во дворе клиники. Прогуливается.
– Кругами? – усмехается Лиза, но теперь радость стремительно покидает её глаза.
– Да.
Она коротко качает головой.
– Папа так делал, когда мама умерла.
– Иногда любящим нас труднее, чем нам, – признаюсь, вспоминая брата, лежащего сейчас в Пскове.
– Он не может смириться. Думает, что есть надежда на моё выздоровление, – снова став грустной, но обнимая букет, говорит Лиза.
– Я тоже так думаю, – неожиданно признаётся Рафаэль, глядя на девушку.
Она переводит на него заинтересованный взгляд. Понимаю: так мы смотрим на мужчин, которые симпатичны, а ещё проявляют взаимный интерес, так что… Но взгляд Лизы снова гаснет. Сама прекрасно понимает: её уже ничто на свете не спасёт. Разве чудо, только… Это редкость.
Дальше надо проверить, как там Дарико. Вместе со мной идёт Надя Шварц и сетует:
– Как же я сразу не поняла? Она была в вагоне одна, без сознания.
Девочка по-прежнему на аппарате ИВЛ, мы проводим гинекологический осмотр. Вернее, я поручаю этим заниматься Наде. Присутствующая здесь же Катя Скворцова недовольно хмурит брови:
– Эллина Родионовна, конечно, студентам надо учиться, но… правильный ли случай вы выбрали?
– Пациентка без сознания. Есть другие критерии? – спрашиваю вместо ответа.
Катя нехотя соглашается.
В палату заглядывает администратор и сообщает, что снова пришёл отец девочки.
– Пустить его? – спрашивает.
– Нет, – отвечаю и прошу закрыть дверь. Ну что за глупости – спрашивать такое во время данной процедуры? Потом говорю Кате, чтобы пошла к отцу Дарико и взяла у него согласие на полный осмотр. Без этого документа мы ничего толком сделать не можем – девушка несовершеннолетняя. Тем хуже для того, кто с ней сотворил такое: уже теперь обнаружены биологические следы, которые в будущем, если обнаружится виновник, станут против него неопровержимым доказательством.
Выхожу в коридор и, когда иду мимо палаты, где лежит Лиза, замечаю около неё Рафаэля.
– У них что, уже роман? – интересуется стоящий рядом Данила Береговой. Он шёл мимо и тоже заинтересовался.
– Не знаю, какой врач из него получится, но больных к себе наш испанец расположить умеет, – отвечаю, ощущая лёгкое покалывание ревности.
– Или из него получится хорошая сиделка, – язвительно усмехается Данила.
Я знаю, почему он так себя ведёт. До появления жгучего мачо доктор Береговой считался (негласно, разумеется) среди женского коллектива отделения самым симпатичным. Но появление Рафаэля сбросило Данилу с этого «пьедестала». Понятно, что моему другу только льстило звание «главного симпатяги отделения», поскольку он же с Машей встречается, и у них всё серьёзно. Но какой мужчина захочет добровольно лишаться заинтересованных женских взглядов? А тут ещё и всё внимание на себя стал привлекать Рафаэль. Понимаю, как Даниле обидно.
Береговой вскоре уходит, я приближаюсь к двери палаты. Хочу послушать, что говорит Рафаэль.
– Я не могу сходить в туалет, – грустно признаётся Лиза. Она всё так же прижимает к себе букет, лежащий у неё на груди.
– Никто не обещал, что будет просто, – отвечает испанец. – Но у вас есть любящий отец. Держитесь за это. Держитесь, сколько сможете. И кто знает? Возможно, выздоровеете. Всё может быть.
Я захожу внутрь и сообщаю, что им нужно переместиться в другую палату: услышала от администратора о прибытии пострадавших в ДТП.
– Отлично. Мы как раз хотели посмотреть, что там с печенью, – говорит Рафаэль, поднимаясь с табурета.
– Он симпатичный. Но надоедливый, – говорит мне по-свойски Лиза. Но произносит она это шутливо, хотя и слабым голосом. Потом поворачивается к испанцу. – Вы когда-нибудь были у океана?
– Конечно. Видел Атлантический с берегов Испании и Франции.
– Мне океан снится, – романтично произносит Лиза. – Что я на самом дне и никак не могу всплыть. Пытаюсь дышать, а вокруг только вода, и я захлёбываюсь.
– И когда просыпаетесь, то оказывается, что это правда. Да? – участливо спрашивает Рафаэль. – Но знаете, Лиза, что главное?
– Что?
– Вы всё же просыпаетесь. Открываете глаза, дышите. Наступает новый день. Ваше тело знает, что ещё не всё кончено.
– Эллина Родионовна! – звучит вдалеке голос Нади Шварц. – Она пришла в себя!
Оставляю Лизу на попечение Рафаэля. Девушке с ним, по крайней мере, не будет одиноко.
Пока иду по коридору, с вопросами «Где она? Где моя дочь?» ко мне подходит нервный мужчина, стягивая пиджак и ослабляя галстук. Вид у него запыхавшийся. Здороваюсь с ним, представляюсь сама и прошу представиться. Незнакомец оказывается Николозом Мелия, отцом Дарико. Он говорит с грузинским акцентом, ведёт себя не агрессивно. Скорее, сильно взволнован.
Спешим в палату. Экстубируем Дарико – состояние её организма позволяет сделать это. Девочка кашляет, – естественная реакция после того, как вытащили трубку.
– Дарико, ты знаешь, где находишься? – первым делом спрашиваю, чтобы оценить ментальное состояние пациентки.
– Папочка, – первое, что говорит Дарико, глядя на стоящего позади меня отца.
– Всё будет хорошо, милая, – произносит он ласково и добавляет что-то на грузинском.
– Что случилось? – девочка переводит на меня взгляд.
Повторяю свой вопрос.
– В больнице.
– Что ты помнишь?
– Я была в метро с Петей и Инессой. Мы ехали в центр… Голова, – она морщится от боли.
– Ты ударилась о бордюр, когда упала, – поясняет ей Надя Шварц.
– Что-нибудь ещё помнишь? – задаёт вопрос отец. – Что ты делала?
– Нет. Нет. Мы над чем-то смеялись, а потом… было весело, – произносит девочка не слишком уверенно, что понятно при её состоянии.
– Дарико, у тебя в крови сильнодействующий препарат – снотворное, – сообщаю ей.
– Я не принимаю такое, – она отрицательно мотает головой. Потом смотрит на отца. – Папочка, я не принимаю наркотики!
– Знаю, милая, знаю, – отвечает отец.
– Дарико, во время осмотра… – начинаю, но Николоз меня прерывает фразой:
– Можно с вами поговорить?
– Через минуту.
– Нет, я хочу поговорить немедленно! – он призывно открывает дверь в коридор. – Дарико, мы сейчас вернёмся.
– Давайте ей кислород через влажную маску, – делаю распоряжение, прежде чем выйти.
Вскоре мы в коридоре, отец девочки отводит меня чуть дальше от палаты. Видимо, чтобы его дочь случайно не услышала.
– Не надо ей рассказывать, что с ней случилось, – просит он меня, и я замечаю, что чем больше волнуется Николоз, тем сильнее у него проявляется акцент.
– Мы не знаем…
– Пусть она ничего не знает!
– Николоз…
– Я беру на себя всю ответственность! – снова не даёт договорить.
– Николоз, – решаю повторить заново. – Вероятно, в отношении вашей дочери совершено преступление сексуального характера. Возможно, она беременна. Её могли заразить венерическим заболеванием.
– Её полностью обследуют!
– Сейчас она ничего не помнит. Но потом…
– Послушайте! Кто-то осквернил её тело, но это не значит, что её жизнь на этом закончилась. Я не смог её защитить от этого парня, но если она ничего не узнает, то смогу защитить её психику. Вы поймите: если в нашей семье кто-то узнает, что случилось с Дарико, она никогда не сможет выйти замуж за грузина!
Я думаю, что ответить, но в этот момент меня срочно вызывают: поступил пострадавший, и рана у него очень серьёзная. Быстро извиняюсь перед Николозом и прошу его обождать. Сама спешу в смотровую вместе с Данилой.
– Давление 110 на 70, жалобы на головную боль, были приступы гипотонии, – скороговоркой сообщает медсестра. – Стоял около офисного здания. Потери сознания не было. От помощи отказался.
– Но вы его привезли, – замечаю.
– Я решила, что так будет лучше.
Картина, которую наблюдаю, поражает. На столе полулежит мужчина лет 50-ти. Из его головы, надо лбом, напоминая рог, торчит крупный осколок стекла толщиной порядка четырёх миллиметров и размером с мою ладонь.
– Лежите неподвижно, – говорю пострадавшему. – Инородное тело застряло в кости.
Смотрю на медсестру.
– Что случилось?
– Кто-то выбил стекло на четвёртом этаже. Оно упало вниз, и вот, – показывает она на мужчину и тут же добавляет, посмотрев на кардиомонитор. – Тахикардия, пульс 112.
– Звуки в лёгких чистые с обеих сторон, – докладывает Данила. – Может быть, почки?
– Нам нужен нейрохирург. Давление падает. Нам придётся отвезти вас в операционную, – сообщаю раненому.
– Пульс 110.
– Вызывай томограф.
Вскоре отправляем пострадавшего наверх. Пусть коллеги из хирургии им занимаются. У лифта ко мне подходит Рафаэль и сообщает, что со мной хочет пообщаться отец Лизы.
– Как её состояние?
– Дышит. Кислород 93%.
– Хорошо. Полагаю, нам нужно её выписывать.
– Она не готова к выписке. Хочет проконсультироваться с трансплантологом, – говорит испанец.
Удивлённо смотрю на него. Надо же! Уговорил-таки девушку дальше сражаться за свою жизнь. Молодец. Пятёрка ему за умение общаться с тяжёлыми пациентами и двойка за идею, которая не сулит девушке ничего хорошего, кроме продления её мучений.
Иду к отцу Лизы. Мужчина улыбается, когда подхожу.
– У него получилось! – радуется, показывая на стоящего рядом испанца. – Он её уговорил!
– Ей надо набраться сил, – скромничает Рафаэль.
– Она согласна на пересадку! Вот что главное! – возбуждённо произносит отец Лизы.
– Это хорошо, конечно. Только… она не лучший кандидат, – спускаю его с небес на землю. Так необходимо, чтобы после не было возмущения в духе «Вы мне обещали и ничего не сделали!»
Мужчина хмурится:
– Моя дочь хочет бороться.
– Я подойду к ней скоро. Извините, – и даю знак Рафаэлю, чтобы следовал за мной.
– Позвоним насчёт пересадки или сначала следует поговорить с ней? – жизнерадостно улыбается испанец.
– Что ты творишь? – своим вопросом смахиваю улыбку с его лица.
Рафаэль хмурится.
– Лиза не знала всех фактов. Я её просветил.
Тяжело вздыхаю.
– Знаешь, каких усилий будет довести её до трансплантации? – спрашиваю его.
– Разве её случай безнадёжен, и у неё нет ни единого шанса?
– Она умирает, она задыхается. Это реальность.
– Реальностей много. Стволовые клетки тоже реальность, – парирует ординатор. – Из стволовых клеток можно вырастить любые ткани!
– Что? Мы сможем вырастить ей новые органы?
– У неё генетическое заболевание. Стволовые клетки способны устранить этот дефект, – уверенно говорит Рафаэль так, словно пять минут назад вышел из лаборатории, где совершил открытие, достойное Нобелевской премии. Правда, медикам её не дают, но он будет первым.
– Да. Может быть, лет через пятьдесят…
– Нет, через пять! Наука даст результат через пять лет, если чиновники не будут мешать! – перебивает меня Рафаэль с присущей ему горячностью.
– Она уже смирилась с мыслью о смерти.
– нет!
– А что делать с её отцом?
– Всё дело в вашем времени? – спрашивает ординатор, и этим начинает меня откровенно злить.
– Нет, дело в нас. Ты вмешиваешься не в своё дело. Внушаешь человеку ложные надежды.
– Они не ложные!
– Нет? Цветы были интересным штрихом.
– Вы дали ей всего десять минут, – успокаивается испанец. – Она живёт вторые сутки.
– Есть такое понятие: достойная смерть…
– Когда женщина решается на искусственное оплодотворение… – ординатор снова пытается мне что-то доказать, приводя научно-практический пример, но у меня нет времени диспутировать с ним.
– Я знаю, что говорю, и нам сейчас не до науки!
– Её убивает отсутствие нашего стремления двигать науку вперёд. Инфаркт у больного излечим. Рак излечим, повреждения спинного мозга тоже! – опять начинает горячиться Рафаэль.
– Я тоже хочу верить в чудеса, но Лиза умирает. Вопрос только в том, как.
– Ей всего 26. Хорошей смерти не бывает. Вы просто сдались, – печально произносит испанец и уходит.
Я смотрю ему в спину. Привычно жужжит в кармане телефон. Пока есть минутка, достаю его.
– Эллина Родионовна, это доктор Рихтер.
– Слушаю вас внимательно, Карл Борисович! – у меня от волнения перехватывает дыхание
– Ваш брат пришёл в себя. Ему становится лучше.
– Слава Богу!..
Ещё несколько минут разговариваю с хирургом и благодарю его за всё. Потом звоню Алле. Сообщаю ей хорошую новость, а также то, что она сможет уже сегодня навестить Диму. Сноха, захлёбываясь слезами, даже толком не успевает со мной попрощаться – отключается. Представляю, как она спешит к мужу, ощущая себя счастливой. Может быть, Рафаэль всё-таки прав, и мне нужно принять его сторону? Ведь если Диме повезло, то и Лизе, возможно, тоже?