Директор театра Герман Викторович хоть и был вне себя от злости, но все равно, не знал, как начать этот разговор.
Уборщица Мария Ивановна, которая проработала в театре уже сорок лет, сидела напротив его стола, и терпеливо ждала, что скажет директор. Мало того, что директор очень уважал эту преданную театру женщину, так они ещё и жили с ней в одном доме и в одном подъезде.
- Мариванна, скажи мне, пожалуйста, тебе не тяжело работать в нашем коллективе? - издалека начал директор.
- Чего? - тут же переспросила пожилая женщина, чувствуя, что этот вопрос ей задан неспроста.
- Я, спрашиваю, ты не сильно устаешь на работе?
- А что?
- Как что? - Директор изо всех сил старался быть вежливым. - Тебе ведь уже, как бы, за семьдесят...
- И что? – Женщина изо всех сил пыталась понять, куда клонит директор. – Вы говорите, конкретнее, Герман Викторович, что вы от меня хотите?
- Я хочу сказать, Мариванна, что мне кажется, ты стала слабой на зрение. И уже не так тщательно выполняешь свои обязанности, - выдавил-таки из себя директор то, что хотел сказать. - И, значит, пора нам с тобой, по этой причине, проститься.
- Да вы что говорите-то, Герман Викторович! - ахнула женщина. - Да где это я не тщательно выполнила свои обязанности? Кто вам про меня такое наплел? Да я же всегда драю полы аж до блеска!
- До блеска?! - уже сердито переспросил директор.
- До блеска! - уверенно кивнула уборщица.
- И прямо - всегда!
- Всегда! - опять подтвердила Мария Ивановна.
- А тогда скажи мне, Мариванна, сегодня перед началом спектакля ты сцену хорошо помыла?
- Который, что ли, сейчас идет? – зачем-то, уточнила уборщица. - "На дне" Горького?
- Да-да. Именно. Который прямо сейчас играется на нашей сцене.
- А как же! – очень уверенно воскликнула женщина – Конечно, я всё помыла! Как всегда – чисто-чисто!
- Да что же ты врешь-то, Мариванна?! - не выдержал и, всё-таки, закричал на неё директор. – Ты знаешь, что ко мне сюда в кабинет сейчас наши артисты прибегали? Прямо со сцены! Двое, которые Сатина и Барона играют! И знаешь – зачем они прибегали?
- Зачем?
- А затем, чтобы пожаловаться на тебя! Они же тебя убить готовы! И от них кошачьим де...мом так воняет, что терпеть невозможно! Мне пришлось даже, вон, окно открыть! – Директор показал рукой на открытое окно.
- И почему от них воняет? – испугалась уборщица.
- А потому что Сатин, по своей мизансцене, - с каждым словом речь директора становилась всё угрожающей, - когда с нар спрыгнул, почему-то, голой ногой наступил на кошачью кaкaшкy! А потом ещё и разнёс ее по всей сцене. Он же бегает по этой сцене, Сатин наш! Ты представляешь, что там теперь творится? Артисты задыхаются! Они говорят, что первые ряды зрителей в зале даже носы от вони позажимали - вот что там происходит! И наш спектакль, можно сказать, почти сорван!
- Господи! - схватилась за сердце Мария Ивановна. - Но ведь я же мыла! Как всегда - два раза мокрой тряпкой прошлась! Каждый миллиметр сцены был чистым! Это всё артисты! Они сами и виноваты! Притащили кошку с улицы, и подкармливают её в тихую! А она же - кошка! Ей же все равно, где свои грязные дела делать!
- Ты, Мариванна, на кошку и на артистов свои проблемы не перекладывай! Ты у нас на сцене за чистоту отвечаешь, значит, ты и ответишь по всей строгости закона. – Директор прокричался, и уже заговорил спокойней. - Если честно, я бы тебе и это простил, но... Сегодня в зале на спектакле присутствует комиссия из "Золотой маски", куда входят критики всякие, и ещё кое-кто. А это… Хана нашим стараниям и стремлениям. Поэтому мне придётся принять нехорошие меры. Две недели по закону ты ещё отработаешь, а потом...
- Что - потом? - побледнела женщина.
- Таких проколов на работе, Мариванна, я не потерплю. Из-за кошачьих отходов лишиться "Золотой маски" - это просто уму непостижимо... Это - преступление, в котором виновата только ты.
- Нет! Это кошка виновата! Было чисто! - воскликнула в отчаянии женщина, но директор был неумолим.
- Как мне не печально, Мариванна, но... Будем с тобой прощаться.
- Да как же прощаться-то? - взмолилась женщина. - Ведь я же нашим театром только и живу. Я же вся пропитана им, этим великим искусством. Я ведь не за деньги здесь служу, а за великую идею. Помните, как у Белинского: "Любите ли вы театр, как люблю его я... "
- Ну, всё, хватит здесь театр устраивать, и давить на жалость! - раздражено оборвал женщину Герман Викторович. - Раньше нужно было думать.
- Но я же вас столько раз выручала... - уже чуть не плакала уборщица. - Меня ведь даже и в спектакли вводили... Помните, я у вас смерть с косой играла, и в массовке бегала, изображая нечистую силу?
- Всё, Мариванна! Хватит, говорю! Мое решение бесповоротное! Две недели отработаешь, и... Кстати, после спектакля отправляйся на сцену и отмывай свой прокол. Завтра у нас с утра идёт "Красная Шапочка". Не хватала ещё, что бы и от нее тоже дурно пахло. А тот ещё и дети начнут носы зажимать...
Уборщица, подавленная, вышла из кабинета, а директор спустился в фойе и стал с ужасом ожидать окончания спектакля.
Когда в зале раздались аплодисменты, открылись двери, и зритель начал выходить, директор высмотрел среди них знакомого человека из комиссии "Золотой маски", скорей поймал его за локоть и виноватым голосом спросил:
- Ну, что скажешь, Вениаминыч? Ужасно, да?
Мужчина, к которому он обратился, огляделся по сторонам, потом заговорщически улыбнулся директору.
- Только между нами, Викторыч. Скажу тебе честно, вы нас сегодня очень сильно удивили... Просто потрясли, можно даже так сказать.
- Ну, понятно... - тяжело вздохнул директор. - Значит, все очень ужасно...
- Наоборот. Все члены нашей команды во время просмотра были единогласны во мнении, что спектакль получился гениальным.
- Гениальным? – Директор замер. - В каком смысле?
- В самом что ни на есть прямом! Никто не поверит, но я, Викторыч, впервые стал свидетелем, как игрой актеров можно так передать атмосферу. Даже запах у спектакля был… Такой... Точно передающий, как может пахнуть дно человеческой жизни. Никому ещё не удавалось так Горького на сцене поставить... А ваш Сатин... Он же ходил по сцене так, как будто брезгует ходить по этой - насквозь прогнившей от грехов - земле. Просто, запредельный уровень мастерства у актёра. Так что... - чиновник от искусства перешёл на шепот, - будем ваш спектакль выдвигать на "Маску" однозначно. Но только ты пока - никому! - Он похлопал директора по плечу и поспешил на выход.
Герман Викторович несколько минут стоял ошарашенный, затем и сам поспешил за кулисы сцены, где почти в полной темноте на стуле сидела мрачная уборщица.
- Так, Мариванна, пройдем ко мне в кабинет! - жизнерадостно сказал ей директор.
- Зачем? - хмуро пробормотала женщина. - Вы, кажется, мне уже всё сказали...
Директор оглянулся по сторонам, и убедившись, что рядом никого нет, заулыбался.
- Ладно... Я тебе здесь всё скажу... Ты это, Мариванна... Того... Не расстраивайся. Я свой приказ о твоем увольнении отменяю. Работай спокойно дальше. Понятно?
- Это почему это?
- Потому что, передумал я. Но смотри, чтобы больше таких проколов не повторялось. Это сегодня тебе повезло. Комиссия-то сидела на восьмом ряду, и кошачьи запахи поняла не совсем правильно. Так что - всё обошлось. И ещё. Если мы "Маску" возьмем, я тебе премию выпишу наравне с артистами. Но это - между нами. Поняла?
- Не совсем... - призналась растерявшаяся Мария Ивановна.
- Это хорошо. В общем, работай, Мариванна, как работала. И за кошкой теперь следи, заразой этой хвостатой. Теперь за неё полностью ты отвечаешь. Так что - не расслабляйся.
