Любовь к своей любви
«Я знала, что из этого ничего не выйдет, мне было сразу ясно, что он меня не любит — но я бросилась туда с головой, потому что это был такой знакомый, такой привычный кошмар, что в нем мне было почти хорошо.
Он как будто спасал меня от всего остального кошмара, который творился вокруг»,
— говорит пятидесятилетняя Вероника.
Борису повезло больше: его любовь оказалась взаимной. Но встреча с Надей стала для него главным событием последних двух с половиной лет — событием, по его собственным словам, перечеркнувшим все прошлое.
Перед прочтением, подпишитесь, пожалуйста, на канал Кино, вино, домино! Это помогает создавать качественный контент
И если прежде он не решился бы на резкие шаги, — развод, уход из дома, — то война и эмиграция создали новый контекст для принятия решений.
В жизни Вероники, Бориса и других наших собеседников, говоря словами психотерапевтки и писательницы Эстер Перель, оказались перепутаны (и нередко — намеренно) сюжеты love story — истории одного чувства, изолированного от других переживаний и событий — и life story - сюжета, в котором развитие любви синхронизируется с ходом прочих жизненных событий и становится его составной частью.
Львиную долю головной боли во взрослой жизни составляют попытки отличить один сценарий от другого, но война опрокинула все сюжетные структуры, все принципы их построения и различения. И хотя большинство участников нашего исследования принадлежат к категории людей, искушенных в психотерапии и могущих себе позволить регулярные сессии из любой точки мира, ориентир на «бережно к себе» не помогает тем, чьи life stories были резко прерваны войной: им, наоборот, отчаянно хочется потерять этого «себя», ставшего бессмысленным в разрушившемся мире.
Когда разрушаются привычки к комфорту, love stories — даже если они полны страданий — дают новую экзистенциальную опору: они позволяют систематизировать время и вообразить горизонт ближайшего будущего. Сюжет любовной драмы, даже не предвещающий хэппи-энда, ощущается как предсказуемый и поэтому отчасти — вот парадокс — почти успокоительный. Love story и связанные с ней практики ожидания, горевания, торжества, предлагает ход времени альтернативный тому, который выплескивает озверевшая новостная лента.
«С утра по комнате кружа, С какой готовностью душа Себе устраивает горе! (Так лепит ласточка гнездо.) Не отвлечет ее ничто Ни за окном, ни в разговоре»
Александр Кушнер зарифмовал в этих стихах «организующую» силу любовного переживания. «Гнездо», вылепленное любовным горем, как будто заменяет собой утраченную нишу, утраченные привычки — и строить его принимаются самые разные люди.
Можно было бы предположить, что такой путь превращения — часто заведомо безуспешного и трагического — историй любви в истории жизни особенно характерен для женщин. Действительно, гендерные роли, предписывающие тяжелый эмоциональный труд, борьбу за сохранение отношений, самореализацию через любовный сюжет продолжают оставаться той рамкой, внутри которой женщины часто ищут экзистенциальную опору.
Однако в наших интервью такие истории любви мы слышали не только от женщин, но и от мужчин, и не только от гетеросексуальных собеседников, но и от людей с иными сексуальными предпочтениями и ориентациями. Еще одна разновидность love stories, пусть не менее эмоциональная, основана на «коллекционировании» и проживании — одновременном и последовательном — множества сюжетов, в которых возникает спонтанная близость и ощущение причастности к коллективу единомышленников (и, разумеется, единомышленниц).
Подобные истории более характерны для мужчин, как минимум, за счет обстоятельств, в которые они попали: в эмиграции, оказавшись в новом кругу общения и часто без семьи, отцы и мужья, случается, чувствуют себя «в пионерском лагере для взрослых» (удивительно, что этой формулировкой пользовались как сами эмигранты-мужчины, рассказывая о себе, так и женщины, чьи партнеры уехали из России).
На новом месте они проживают адаптированный к реалиям военного времени маскулинный сюжет «ешь-молись-люби»: поиск «своего я», сексуальные эксперименты (включая эксперименты с однополыми практиками). Однако сравнение с пионерским лагерем вовсе не случайно:
секс не цель, а средство поиска «своих», создания сообщества,
сопротивляющегося самими принципами своего существования — отказом от насилия и культивацией способности к чувствованию.
«Я никогда еще так много не занимался сексом», — сообщил нам доверительно один из собеседников в интервью, и тут же добавил:
«И поэтому познакомился с какими-то невероятно прекрасными людьми, без которых я бы просто не выжил!».
Наконец, love stories могут резко и неожиданно для всех героев и авторов превращаться в life stories: казалось бы, вчера о браке и думать не могли, а сегодня уже поженились и зажили вместе.
Но кому-то надо выехать за границу, кто-то боится возможного ареста и предпочитает формализовать отношения, кто-то думает про вероятность быть призванным на фронт. Среди этих историй есть истории с хэппи-эндом: вынужденная необходимость быть вместе сняла с кого-то невыносимый груз выбора, и вдруг оказалось, что вместе лучше, чем по отдельности.
Но чаще всего за спинами «устроенных» двоих — тех, кому удалось «вписать» свою любовь в пространство привычек к комфорту — остаются те, кому в новой жизненной траектории не хватило места: внебрачные партнеры, «бывшие», дети от предыдущих отношений или вчерашние партнеры по спонтанным love stories в изгнании.
Любовь к любви других
Война особенно обнажила привилегии тех, кто может рассчитывать на превращение своей love story в life story, — и отсутствие этих привилегий у тех, для кого такая возможность закрыта по определению . В первую очередь речь об однополых парах и полиаморных союзах, для которых не только в России, но и во многих других странах попросту не существует инструментов легализации. Любовь здесь оказывается подвешенной в воздухе, у нее нет права не только на существование, но даже на надежду.
Реализация жизненных сценариев благополучия, личного счастья оказывается оборванной даже у тех, кто привык и хотел бы выбирать, а не подчиняться обстоятельствам.
Оставшись в России со своими детьми, сорокапятилетняя Алиса, много лет прожившая в полиаморных отношениях, была вынуждена изменить и свою повседневную жизнь, и свои представления о будущем: один ее любимый мужчина уехал, а отношения с другим стали почти невозможными из-за массы повседневных семейных дел, с которыми она теперь справляется в одиночку.
«Моя жизнь стала намного более семейно ориентированной, потому что я намного больше должна находиться дома, воспитывать детей.
Это какое-то очень странное чувство, что вот в моих планах к этому возрасту я уже должна была быть свободной женщиной. Ну по крайней мере, от детей.
И как-то в мои планы не входило, что именно в этом возрасте вдруг стану намного более привязана к дому, к локации, намного меньше стану ездить. И намного больше буду зависима от семейных всяких передряг».
У других наших собеседников в полиаморных отношениях непримиримо возникают вызванные обстоятельствами иерархии: двое из троих вместе уезжают или заключают брак, чтобы хоть как-то поддержать друг друга, третьи становятся или лишними или уходят на дальнее расстояние.
Моногамия становится способом выживания — ведь только ее можно закрепить на бумаге и хоть как-то обезопасить свою связь.
Тем ценнее в таких историях оказываются жесты взаимопомощи и солидарности со стороны тех, чья life storуустроена и устойчива и чьи привычки к комфорту не были так фундаментально разрушены войной. Более того, «привычка к комфорту» играет удивительную роль: она начинает распространяться и на других, не только ближних, но и дальних. В наших интервью мы слышали множество историй о «пересборке» семейных и брачных конструкций, в которых личное благополучие хоть и выступало важным ориентиром, но лишь в контексте благополучия общего: «пока им не будет хорошо, не будет хорошо и мне», — говорит наша собеседница, пытающаяся «вывезти» из Центральной Азии в Европу своего мужа и его возлюбленную. У кого-то бывшая жена поливает цветы в оставшейся квартире. У кого-то внебрачный партнер ухаживает за оставшимися в России пожилыми родителями. Иногда помощь приходит и совсем со стороны: случается, что владельцы компаний фиктивно оформляют на работу однополых партнеров своих сотрудников — ради «брони» или виз.
Именно эти истории, как нам кажется, и есть истории той любви, про которую пишет Марта Нуссбаум: любви как основы для справедливости и мира. Их совсем немало. И это дает надежду.
Другие истории:
Жизнь в золотой клетке. Соцсети о детях Путина и Кабаевой
«Брат» и «Брат 2». Культовые фильмы о герое или о психопате?
Мигранты, живущие в России, не могут записать детей в школы: "То говорят, что документы неполные, то, что мест нет"
Истории: "Моего сына заперли в сарае и он сгорел заживо. Я ищу справедливость, но по закону наказать виновных невозможно"
Узбекистанец рассказывает о депортации из России: "Сняли отпечатки пальцев, взяли слюну изо рта. На вопрос "Почему?" ответили: "Просто так"
