Глава 71
Пока Игорь Иванович ищет мамочку малыша, мы срочно несём его в смотровую. Ко мне присоединяется Маша.
– Ребёнок доношенный, кожа чистая, желтухи нет, – говорит она во время осмотра.
– Нет ни имени, ни фамилии, ни записки, вообще ничего, – растерянно говорит Надя Шварц, которую мы попросили поискать хоть какую-нибудь полезную для нас информацию в той сумке, где оказался новорождённый.
– Родничок мягкий, слегка впалый, признаки обезвоживания, – говорю я, пальпируя малыша. Он лежит спокойно, даже не плачет. Видимо, успокоился, когда оказался в тепле и уюте.
– Интересно, ей кто-нибудь помогал? – задаётся студентка вопросом.
– При родах вряд ли. Пуповина зажата заколкой, – отвечаю. – Нужно тщательно обработать, – добавляю медсестре.
– Значит, надо вызвать социальную службу? – интересуется Надя.
– В таких случаях всегда. Если мать бросает ребёнка, на этот счёт существует чёткая инструкция. Также надо сообщить в полицию. Поступок этой девушки – преступление.
– Двухсторонний рефлекс. Зрачки реагируют. Всё же она поступила ответственно, – говорит Маша.
– Да? – удивляется Шварц.
– Это ещё не самый страшный случай. Малыш мог оказаться в мусорке, – отвечает доктор Званцева. – Рядом с крысами. Жуть.
– А где отец? Где родители девушки? Живут себе спокойно. И в ус не дуют, да? – задаётся Надя вопросами, на которые у нас нет ответа. Но я её понимаю: она впервые сталкивается с подобным случаем и очень огорчена таким поведением мамаши. Только Маша права. Порой новорождённых к нам привозили из таких мест и при таких обстоятельствах, что их выживание можно назвать чудом.
– Надо проверить уровень сахара в крови, – говорю медсестре.
– И принести пелёнку, – добавляет Маша.
Судя по всему, наше кратковременное знакомство с этим новорождённым заканчивается. Видимых признаков травм и заболеваний у него нет, остальным будут заниматься в неонатальном отделении, куда малыш вскоре и отправится.
Выхожу в вестибюль, куда привезли ещё одного человека.
– Евгений Пронкин, не справился с управлением и вылетел с трассы. Закрытая травма, давление 100 на 72, – говорит фельдшер.
– Сознание терял?
– Кажется, нет, но его постоянно рвёт. На брюках кровь и моча.
– Евгений, я доктор Печерская…
– Марина? – спрашивает мужчина едва слышно.
– Она в другой машине, – сообщает коллега из «неотложки».
– Ваша дочь едет следом, – говорю мужчине. – Возможно, пневмоторакс, – ставлю предварительный диагноз. Готовьте дренаж.
Евгения увозят, иду к его дочери. Её осматривает моя подруга.
– Меня зовут доктор Званцева, а тебя?
– Марина.
– Деформация левой лодыжки, других повреждений нет, – докладывает врач «Скорой».
– Где она сидела?
– Справа сзади.
– Папа говорит, мне так лучше видно, – поясняет девочка.
Везём её следом, я пока иду помогать Евгению.
– Рентген позвоночника, груди и таза, – назначает Пётр Андреевич.
– Это всё мне? – вижу, что пострадавший не теряет присутствия духа и даже пробует шутить.
– Лёгкое слева не прослушивается, – замечаю.
– Откройте рот, – просит Звягинцев. – Зубы целы, челюсть стабильна.
– У неё нет матери, – говорит мужчина.
– Пульс нормальный, кислород 90%, – сообщает Зоя Филатова.
– Мне нужен зажим, – обращаюсь к ней.
– Перелом ключицы. Задето лёгкое, – добавляет Пётр Андреевич.
– Вы не понимаете? – спрашивает пострадавший. Знаю: когда врачи занимаются своим делом, не обращая внимания на слова пациента, ему чаще всего начинает казаться, что всем плевать на то, что он хочет до них донести. Это не так – нам просто некогда.
– Скальпель, – говорит Звягинцев.
– Так-так, столько интересного и без меня? – в палату входит незнакомая женщина лет 50-ти. Среднего роста, стриженная под мальчишку, с грубыми чертами лица. У неё почти отсутствует косметика. Сразу замечаю и ещё деталь: у неё голос человека, который курит всю жизнь. То есть хриплый, а повадки мужиковатые.
– Вы кто такая? – удивляюсь, глядя на неё.
– Ваш новый хирург. Наталья Григорьевна Осухова. К вашим услугам.
– Да, но откуда…
– А вы и есть та самая Эллина Родионовна Печерская, о которой я так много слышала? Приятно познакомиться, – прерывает она меня.
– Послушайте…
– Оставим церемонии на потом. Я после вам «ку!» сделаю, как правильный пацак уважаемому чатланину, – бросает мне Осухова и сразу к делу. – Сразу же видно, у кого тут малиновые штаны. Что тут? Автокатастрофа?
Пожимаю плечами. Опять проделки Вежновца! Но я же сама просила прислать мне специалиста. Получите и распишитесь, как говорится.
– Да, посмотрите живот, – говорит ей Звягинцев так, словно они давно знакомы. Может, так оно и есть? – Ультразвук. Посмотрим, нужна ли операция.
– Надеюсь, нет, – говорит Евгений.
– Живот мягкий, не вздут, – сообщает Осухова.
– Ввожу трубку, – говорит Пётр Андреевич. – Под печенью жидкость.
– Пациент, вам потребуется срочная операция. Мы могли бы позвонить вашим родным, жене, – говорит Осухова. – Любовнице, собаке?
Евгений, несмотря на боль, растягивает половинку рта в улыбке.
– Нет.
– Его дочь здесь, – говорю новенькой.
– Приготовьте кровь, – обращается Звягинцев к Зое. Та уходит выполнять поручение.
– Плохо дело? – интересуется Евгений.
– Не засыпайте, – говорит ему Осухова.
– Я не сплю с незнакомыми женщинами, – звучит шутливый ответ.
Пока здесь всё относительно хорошо, иду проведать Марину.
– У девочки тахикардия, – сообщает Маша.
– Он поправится? – спрашивает маленькая пациентка, имея в виду своего отца.
– Папа в надёжных руках, Марина, – говорит ей доктор Званцева. – С ним работает наш второй лучший врач.
– Второй?
– А лучший врач лечит тебя, – улыбается моя подруга. Потом смотрит на меня и добавляет уже серьёзно. – Перелом большой и малой берцовых костей.
– Куда его повезут? – продолжает любопытничать девочка.
– Наверное, ему нужны особые процедуры.
– Или операции, – добавляю от себя.
– У тебя есть любимый цвет? – интересуется Маша у девочки.
– Да, а что?
– Мы наложим тебе гипс. Потом дадим фломастеры, и ты сможешь нарисовать себе на нём что угодно. Как тебе идея?
– Нравится, – улыбается девочка. Потом молчит и добавляет. – А мой телефон принесёте?
Вздыхаю с улыбкой. Ох уж эти современные дети! В туалет по-маленькому и то без любимой игрушки не ходят. Дел на пару минут, но обязательно надо тащить с собой гаджет. Можно подумать, без него организм застопорится.
– Я попрошу его найти в ваших с папой вещах.
Потом иду проведать, как там найдёныш. Все ли у него хорошо? Отправляюсь в неонатальное отделение. Нахожу ребёнка.
– Как его самочувствие? – спрашиваю коллегу.
– Жара нет. Пульс 140. Ему здесь нравится, – улыбается она, глядя на малыша. – Как такого можно бросить?
– Наверняка у неё были причины, – пожимаю плечом. – Если что, зовите.
Решаю потом проведать Лебедева. Каким бы ни был он порой невыносимым, а всё-таки коллега. Еду в отделение интенсивной терапии. Оказывается, Валерия тут разместили, как VIP-пациента. Он лежит в отдельной палате. Когда захожу, шушукается о чём-то с молоденькой медсестрой. Причём она сидит на его койке, наклонившись прямо ко рту Лебедева, и тот ей что-то нашёптывает, приобняв за талию. В первое мгновение мне даже хочется сразу уйти, но коллега уже меня заметил, так что будет выглядеть некрасиво.
Медсестру словно ветром сдувает. Розовая от смущения, она протискивается в щель между дверью и проёмом и исчезает.
– Это Аллочка, моя кузина, – говорит Лебедев в её сторону.
– А вы, я вижу, Евгений, уже хорошо себя чувствуете? – спрашиваю чуть насмешливо.
– Вашими молитвами, дражайшая Эллина Родионовна, – осклабился Валерий. – Присаживайтесь, – и похлопывает ладонью на то самое место, где минуту назад была медсестра.
– Спасибо, я ненадолго, – делаю вид, что не замечаю его явной попытки приударить за мной. «Надо же, какой альфа-самец! – думаю возмущённо. – Лежит с дыркой в груди, но строит из себя!..»
– Что же вас привело в мои скромные пенаты? – интересуется Лебедев. Он заложил руки за голову, а простыню стянул до талии, чтобы показать мне свой забинтованный торс. Видимо, решил, что это зрелище должно меня окончательно воодушевить на то, чтобы бросить к нему на грудь, омыть её слезами и осыпать поцелуями от избытка чувств. «Что у него в голове, интересно?» – думаю уже без злости, скорее с сарказмом.
– Просто пришла проведать. Нам в отделении, знаете ли, очень рабочих рук не хватает.
– Да, знаю, – отвечает Лебедев. – У вас же их нечётное количество, – и он усмехается, довольный своей шуткой.
Вновь перевожу дыхание, чтобы не поругаться с коллегой. Это ведь он явно намекнул на Туггут, которая из-за аварии толком не может пользоваться пришитой рукой.
– Не у вас, а у нас, – поправляю Лебедева. – Или вы не собираетесь после больничного возвращаться?
– Безусловно собираюсь. Но с одним условием.
– Вы мне будете условия ставить? – поражаюсь, ощущая, как гнев начинает полыхать внутри. Я десяти минут здесь не пробыла, а Лебедев уже выбесил почти!
– Боже упаси, Эллиночка Родионовна! – Валерий даже руку прикладывает к груди, чтобы доказать свою невинность.
Скрипнув зубами, произношу сдавленно:
– Никогда. Слышите? Никогда меня так не называйте.
– Как скажете, шеф. А шефом вас называть можно?
– Хоть боссом, а лучше – повелительницей, – перехожу на понятный Лебедеву стёб.
Он на секунду вскидывает удивлённо брови.
– Так вот, я не об условиях, разумеется. Просто у меня родилась тут мысль. Как насчёт моей кандидатуры на должность вашего заместителя? Я так полагаю, Матильда Яновна с первого дня вас не устраивает.
– Правильно полагаете, – не отрицаю того, что и так всем известно.
– Ну вот! – улыбается Валерий. – Присмотритесь ко мне. Молод, активен, успешен.
«А ещё наглый, грубый, бесцеремонный, посредственный врач», – продолжаю список мысленно. Вслух пока не говорю. Приберегу, если понадобится, на сладкое.
– И что же мне делать? Просто прийти к Туггут и сказать, что она уволена?
– Ну да.
– Вы американских фильмов насмотрелись, любезный Валерий Александрович, – говорю ему. – Это там, чуть что не так, звучит «Вы уволены!» У нас, в России, есть Трудовой Кодекс.
– Не мне вас учить, дражайшая… – Валерий, поймав мой бешеный взгляд, прочищает горло, не договорив слово. – Эллина Родионовна, вы же сами сказали: нужны руки. Туггут – чисто административный работник. Да и как врач она… сами знаете.
«Знаю, – отвечаю мысленно. – Почти такая же, как ты. Только хуже».
– Нет уж, Валерий Александрович, – говорю ему. – Я на такие вещи не способна.
– Ну, тогда я сам как-нибудь… – бурчит он себе под нос.
Слышу это прекрасно, но делаю вид, что всё не так.
– Выздоравливайте, – говорю Лебедеву и ухожу.
Ишь, каков пострел! Сам лежит на больничной койке, но уже планы наполеоновские строит. «Ага, пойди сначала, с Вежновцом пободайся, мальчик», – думаю с иронией.
Оказываюсь снова у себя в отделении. Слышу, как Рафаэль докладывает Звягинцеву:
– Женщина, 45 лет. Рвота, боль в эпигастре без радации. Гемоглобин в норме, печень тоже. Беременности нет. Думаю, пищевое отравление. Гастроэнтерит. Но её рвёт даже после специальных препаратов.
– Рафаэль, у меня своих дел по горло. Зачем вы всё это мне докладываете? – ворчит Звягинцев. Он явно не хочет заниматься этой пациенткой.
– Потому что все остальные заняты, и я подумал…
– Пётр Андреевич, вы можете идти, – говорю ему. – Я сама займусь.
– Вот спасибо, – и хирург тут же удаляется.
– Пошли, – говорю испанцу, направляясь в палату. – Здравствуйте, я доктор Печерская. Как вы?
– Не очень, – отвечает больная. В карточке записано, что зовут её Тамара, 42 года. Рядом муж.
– Верно. Иначе вас бы здесь не было, – коротко улыбаюсь, приступая к пальпации.
– Что с ней? – тревожится супруг.
– Тесты показывают анионовый дисбаланс у вас в крови.
– Что это такое?
– Нарушение равновесия между отрицательными и положительными частицами в организме. Это может быть связано с обезвоживанием, болезнями, лекарствами или неправильным питанием. Мы это выясним.
– Вы меня оставляете? – робко интересуется Тамара.
– А вы не любите больницы?
– Да она живёт на работе, – усмехается муж.
– Я медсестра в поликлинике, – поясняет больная.
– Мы же не можем отпустить вас домой с рвотой, – замечает Рафаэль.
– Обратно домой я её тоже не возьму. У нас ковры новые. Шутка, – улыбается супруг.
Я назначаю необходимые анализы, оставляю эту забавную парочку. Иду проведать Евгения. Рядом с ним находится доктор Осухова.
– Вам удобно?
– Нет, – отвечает он. – Не люблю, когда женщина сверху.
Наталья издаёт короткий хриплый смешок. Оценила юмор.
– Долго я буду без сознания?
– Нужно выявить и остановить кровотечение, возможно, мы удалим селезёнку.
– Вышла из строя?
– Если же повреждён кишечник, то нам придётся делать резекцию в этой части кишки.
– А моя дочь?
– У Марины перелом ноги, но она пойдёт на поправку. Вы уверены, что не хотите сообщить жене?
– Она ею не вспомнит.
– Простите?
– Она оставила нас.
– Ваша жена умерла?
– Она не хотела жить с нами. Предоставила мне право быть папой и мамой.
На секунду задумываюсь о том, что не понимаю таких женщин, которые бросают… «О, Боже! Золотов!» – спохватываюсь и как угорелая несусь в вестибюль. Увы, Игоря Ивановича там нет.
– Дина! Где высокий красивый мужчина, который меня тут ждал? – кидаюсь к администратору.
– Он давно ушёл.
– Вот я…
– Оставил вам записку и ключи от машины.
– Давай сюда!
Хватаю ключи и сую в карман, записку скорее разворачиваю.
«Уважаемая Эллина Родионовна! Простите, что не дождался. Служба. Ваша машина на парковке. Благодарю за приятное общение и неординарное знакомство. С надеждой на продолжение, И.И.З.»
На душе становится теплее почему-то. Потом вспоминаю, что надо бы как следует познакомиться с доктором Осуховой. Становится интересно, откуда она вообще взялась? Очень надеюсь, что не чья-нибудь протеже типа Матильды Яновны. Уже тошнит от этих блатных. Присылают непонятно кого, а мне потом пытаться работать с ними.
Стоит помянуть нечистого к ночи, как он тут как тут. По фамилии Туггут.