"Я отца практически не помнил"
В 1945 году Александр Грамп был освобожден досрочно "за ударный труд во время войны", но разрешения покинуть Норильск не получил. Узнав об этом, Гертруда сразу же решила отправиться к мужу.
Из воспоминаний Евгения Грампа:
"Как ни странно, в этот момент маму больше всего волновал вопрос о том, как она будет с ним разговаривать. Дело в том, что обычно они разговаривали с отцом на английском. Мама была почти уверена, что за эти долгие девять лет от его английского языка ничего не осталось. А как разговаривать с ним по-русски – она не могла себе представить. Никогда не забуду ее неподдельную радость, когда она услышала в телефонной трубке родной голос и английскую речь... До конца своих дней они разговаривали друг с другом только на английском".
После 1937 года Гертруда периодически писала родным в США, что у нее все в порядке, все живы и здоровы. Она ни разу даже не упомянула о том, что муж арестован, и ей одной приходится воспитывать сына. А после переезда в Норильск и вовсе перестала писать, даже не сообщив своего нового адреса. Она боялась, что переписка с зарубежными родственниками еще больше осложнит и без того тяжелое положение семьи.
Жизнь постепенно налаживалась. Александр Грамп продолжал работать на строительстве Норильского комбината, но теперь уже в статусе вольнонаемного. Гертруда устроилась преподавателем английского в местную школу. Семье выделили двухкомнатную квартиру, в которой собирались многочисленные друзья.
Из воспоминаний геолога Лидии Хабаловой:
"Таких людей, как Гертруда Яковлевна и Александр Николаевич, я больше никогда не встречала. У меня было ощущение, что, как от мощных "аккумуляторов", я на всю жизнь зарядилась от них энергией, любовью к людям. Так влияли они на всех, кто попадал в сферу их притяжения. В их доме легко дышалось, казалось, что становишься лучше, чище, добрее. Гертруда Яковлевна умела создать вокруг себя такую атмосферу, в которой прекрасно чувствовали себя прибалты и корейцы, русские и евреи, армяне и осетины. Это было проявление интернационализма в лучшем понимании этого слова".
Период относительного благополучия оказался недолгим. В конце лета 1950 года начальник Норильского комбината издал приказ об увольнении всех бывших заключенных "за невозможностью дальнейшего использования". Уволенные теряли не только работу, но и жилье. Тут же поползли слухи о предстоящих арестах. Александр Грамп решил срочно вылететь в Красноярск и найти работу в каком-нибудь небольшом поселке неподалеку: тогда, если его арестуют, у жены и сына хотя бы останется крыша над головой.
Так семья оказалась в небольшом горняцком поселке Ирша неподалеку от Канска, где Александр Грамп устроился на работу начальником строительного участка и получил небольшую комнатку. Вскоре слухи об арестах подтвердились: бывших политзаключенных из Норильска стали забирать одного за другим. 5 ноября 1950 года арестовали и Александра Грампа.
На допрос в красноярской тюрьме его вызвали всего один раз. Спросили: "Продолжали ли вы все это время заниматься контрреволюционной деятельностью?" – и, получив отрицательный ответ, отправили обратно в камеру. Через три месяца из Москвы пришло решение Особого Совещания за подписью Берии. 10 февраля 1951 года Грампа признали виновным в контрреволюционной деятельности и приговорили по ст. 58 УК РСФСР к бессрочной ссылке. А в марте 1951 года отправили по этапу в глухой Мотыгинский район к северу от Ангары, в крошечный поселок Ишимба. Там ему удалось устроиться инженером по строительству.
Гертруда дождалась, пока сын окончит девятый класс, и сразу же отправилась вслед за мужем в таежную глухомань. Во время плавания по Енисею до стрелки с Ангарой по вине пьяного штурмана судно налетело на пороги, получило пробоины и едва не утонуло. Гертруда во время этой катастрофы повредила ногу и два месяца провела в больнице, дожидаясь, пока сможет встать на ноги. Но еще тяжелее оказался последний участок пути до места ссылки.
Из воспоминаний Евгения Грампа:
"Несмотря на летнее время, дорога на этом участке представляла собой сплошное грязное месиво, поэтому передвигаться приходилось весьма оригинальным способом: со всем своим скарбом мы разместились на толстом металлическом листе, который был прицеплен к трактору. Так предстояло "проехать" 50 километров".
В Ишимбе, где Александру Грампу следовало оставаться "навечно", оказалось не так плохо, как можно было ожидать. В 1950-е годы в крошечном поселке насчитывалось порядка 200 ссыльных политзаключенных, и Грампы быстро нашли новых друзей. Сын Евгений окончил школу в соседнем поселке и уехал поступать в Москву.
Из воспоминаний Евгения Грампа:
"Начал я с того, что пошел (между прочим, исключительно по своей собственной инициативе) в Московский институт инженеров транспорта (МИИТ) имени И.В.Сталина – тот самый, который когда-то окончил мой отец и где одно время (в 30-е годы) он был директором. Мне казалось, что там остались еще люди, которые помнили его и которые смогут оказать мне какое-то содействие. Они и в самом деле сразу обнаружились. И шепотом, боязливо оглядываясь по сторонам, произнесли какие-то хорошие слова о моем отце, но тут же посоветовали: "Уноси, парень, отсюда ноги, и как можно быстрее".
На следующий день я пошел в приемную комиссию недалеко от МИИТа расположенного Станкоинструментального института, тоже имени И.В.Сталина. Протянув председателю комиссии свой нестандартного вида аттестат, сказал: "Мой отец репрессирован с 1937 года и в настоящее время находится в вечной ссылке в Сибири. Мать моя – американка. Если вы таких не принимаете, скажите об этом сразу, я пойду тогда в другой институт". Надо заметить, что в то время многие мои сверстники, товарищи по несчастью, старались, мягко говоря, не афишировать своего "происхождения". Наверное, поэтому мое откровенное заявление повергло членов приемной комиссии и всех присутствующих в состояние шока. Председатель невнятно произнес: "Как вы могли подумать! Мы ведь живем в демократическом государстве..."
Документы мои были приняты, я успешно сдал вступительные экзамены и вскоре был зачислен на первый курс технологического факультета".
"Я сама жила в этой истории и была ее частью"
Спустя год после смерти Сталина, в 1954 году, сосланным "навечно" начали выдавать паспорта и разрешили передвигаться по стране. Семья Грампов смогла вернуться в Москву, где Александр был полностью реабилитирован 2 февраля 1955 года. Ему предложили персональную пенсию – он отказался. Поспросил только об одном – вернуть квартиру и библиотеку. Квартиру – редчайший случай! – вернули, а вот вернуть библиотеку не смогли: все книги растащили после ареста.
Александр вернулся к прежней работе – доцентом Московского института инженеров транспорта. Даже после 18 лет лагерей и ссылок он остался убежденным коммунистом и стал инициатором создания Музея истории комсомола Красной Пресни. Гертруда в качестве переводчика и редактора сотрудничала с "Внешторгиздатом".
Из воспоминаний Александра Волчкова:
"Мы часто беседовали с Александром Николаевичем о его аресте, о потерянных годах. Я задавал ему вопрос: неужели ему не противна та власть, которая вырвала у него столько лет жизни? Коммунистическая партия, которая не смогла его защитить? Он отвечал мне так: "Ты не думай, что среди арестованных были только такие, как я, были и враги. Это первое. Второе: я в партию пришел сам. И диалектику изучал не по учебникам, а по жизни. Мы были большевиками и знали, что в революции бывают отливы и приливы. И настоящие большевики верили: придет прилив".
Родственники в США все эти годы не оставляли попытки отыскать Гертруду. Они безуспешно обращались за помощью в Госдепартамент США, советское посольство в Вашингтоне, американское посольство в Москве, Красный Крест, ООН... Ничего не удавалось узнать вплоть до 1964 года, и родные были уверены, что Гертруды уже нет в живым.
Из воспоминаний Евгения Грампа:
"Меня часто спрашивают: почему мама после возвращения в Москву сама не пыталась возобновить связь со своими родственниками в Америке? Ответ, как я думаю, прост: все дело в принципах, которых она всегда придерживалась в своей жизни. Дело в том, что все эти годы я работал в так называемом почтовом ящике, и она прекрасно понимала, что переписка с Америкой, мягко говоря, ничего хорошего мне, как ее сыну, не сулит".
Лишь через 17 лет после того, как Гертруда перестала писать родным, в ответ на очередной запрос американскому посольству в Москве пришел ответ: "По официальным каналам ничего выяснить не удается, так как советские органы практически не оказывают нам содействия в поиске лиц, которые не являются гражданами США. Но... в телефонном справочнике Москвы 1960 года приводится адрес А.Н. Грампа. Попробуйте написать по этому адресу, может быть, это и есть муж Вашей дочери, которую Вы разыскиваете". Так удалось восстановить связь. Особенно рад был отец Гертруды, которому было уже под 90.
Из первого после 17-летнего перерыва письма Гертруды Кливанс родным в США от 5 августа 1964 года:
"Не удивляйтесь, что я ничего не пишу о нашем прошлом. Постарайтесь понять меня правильно: во-первых, то, что мы пережили здесь после 37 года, просто невозможно изложить на бумаге, во-вторых, пережитое нами находится за пределами вашего воображения. Вы никогда не сможете понять и тысячной его доли, так как у вас нет адекватных критериев для оценок.
Поймите главное: я счастлива сейчас и была счастлива все эти годы, я не сожалею ни об одном из серьезных решений, которые принимала в своей жизни. Современную историю я познавала не из книг и журналов. Я сама жила в этой истории и была ее частью".
В 1966 году Гертруда получила приглашение приехать в Америку. Она очень хотела увидеть родных после 33 лет разлуки, но ОВИР ответил отказом.
Из заявления Александра Грампа на имя начальника 2-го Главного управления КГБ:
"Отцу моей жены уже исполнилось 87 лет. Вполне естественно его желание перед смертью увидеться с дочерью, которую он не видел более 30 лет. В самые страшные годы репрессий моя жена всем своим поведением доказала беспредельную верность и преданность не только мне, как мужу, но и своей второй Родине. В этих обстоятельствах мне представляется чудовищным отказ ОВИРа УКГБ гор. Москвы в разрешении моей жене на выезд в США для свидания с родными. Повторяю: всей своей жизнью она подтвердила, что заслуживает полного политического доверия".
В конце концов разрешение было получено, и Гертруда смогла поехать в США. Встреча с родными стала для нее настоящим подарком судьбы. Но еще больше она была рада вернуться назад, к мужу и сыну.
Из воспоминаний Евгения Грампа:
"Благодаря любви и стараниям мамы отец и в 80 лет не превратился в старика. Он продолжал с утра до вечера работать, всегда был бодр, оптимистичен и жизнерадостен. Но все в этой жизни, увы, когда-нибудь кончается.
Отец умер (10 марта 1983 года – прим.С.Р.), как и желал того всегда, мгновенно, как говорится, на полном ходу. Однажды, между какими-то двумя заседаниями, он зашел домой, прилег на кушетку немного отдохнуть, вскрикнул... и скончался. Мама позвонила мне на работу, я тут же приехал. Помню ее слова: "Вся жизнь – как одна минута..." Это было в марте 1983 г.
После смерти отца мама прожила два года. Она умерла 1 февраля 1985 г. от рака легких в возрасте 78 лет".
Александр и Гертруда Грамп похоронены на Ваганьковском кладбище в Москве – рядом, как и прожили жизнь.
