Жак-Ален Миллер в испанской лекции 1992 года дает весьма любопытное и в то же время загадочное описание конца анализа: "в конце анализа можно было бы заявить "Нет более ненависти. Есть лишь борьба" и следом за этим: "нет больше любви-повторения или любви-страсти. Есть лишь любовь-воля". И далее поясняет какой трансформации подвергаются три фундаментальные страсти (любовь, ненависть, невежество).
По мысли Миллера существование любви после анализа весьма проблематично, т.к. проанализированные субъекты слишком много знают, чтобы легко влюбляться. Но речь идет именно об автоматоне любви, о влюбленности, которая наступает вопреки всем прочим соображениям. Кроме того, важным знанием, которое отнюдь не обязательно станет препятствием (но может), является понимание того, что желая ответной любви мы даем место ненависти, желанию кастрировать и даже покалечить объект любви. Ведь без кастрации и нехватки неясно как именно он мог бы нуждаться и любить меня. Возможно вместо любви появляется чувство любви-договора, хотя свобода от бессознательного условия любви может открывать и некое новое решительное желание, которое он называет "любовь-воля/воля к любви". Это любовь отмеченная не необходимостью и нуждой, а отчетливым желанием любить.
Совсем иная судьба у ненависти. Она скорее уточняет свои координаты, но не исчезает, ведь еще Фрейд писал, что все мы нуждаемся в том, чтобы ненавидеть (весь вопрос в том, что вы ненавидите - знание или умника, невежу или невежество). А Миллер добавляет, что клиническая практика влияет на аналитиков таким образом, что они приобретают впечатляющую способность к ненависти - честно говоря, я и сам бы хотел послушать умный комментарий на эту тему. Пока же я связываю это с тем, что в ряде случаев психоаналитиком движет мощная сила отрицания - неприятие тех или иных проявлений человека и общества, которые неизбежно преследуют и мучают субъектов. Аналитик хоть и принимает субъекта, никогда не становится ему "достаточно хорошей матерью" (это означало бы провал позиции аналитика): ему приходится быть в некоторой степени холодным, способным к действиям "без любви" (а ради дела). Уважение к симптому и принятие речи самому аналитику не стоит никогда путать с любовью. Поэтому в аналитике всегда есть некоторое измерение настойчивости, которое не может быть ни любовью, ни невежеством, а следовательно оно ближе к ненависти. Только это ненависть зрячая, принимающая всерьез и саму себя, и свой объект.
Но в большей степени лакановский анализ направлен против невежества как страсти. Конечно, отказ от невежества может звучать как глупость в духе "ничего не вытесняй", но Миллер уточняет, что в аналитических терминах речь по сути идет о ненависти к кастрации. Желание знать и способность возлюбить свою кастрацию - это то, что приходит на место вытеснения, но никогда его не уничтожает.
Все это в итоге дает сдвиг от того, что причиняло страдание неизвестностью и безальтернативностью, к инициативе и знанию, дающему пространство для инициативы. Это можно назвать громким словом "свобода выбора", но я бы использовал другое обозначение. Анализ - это последовательная школа собственных выборов, потому что дело не в свободе (не вижу никакой проблемы ни в необходимости, ни в принудительном выборе, если они меня устраивают), а в том, как сделать что-то своим или создать что-то свое. Жизнь не меряется только встречами с удовольствием, ведь бытие субъектом накладывает своего рода этическое обязательство - "быть собой" (хотя бы иногда). А это нечто более сложное, чем просто совпадение меня и мира, консонанс тела и внешних стимулов. Субъективное по свой природе диссонанс с миром, но иногда возможен благородный диссонанс, создающий новую гамму, намного более ценную, чем гармонический консонанс с окружением.
Автор: Иван Кудряшов
Психолог, Психоаналитическая ориентация
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru
