В сталинский период правления в нашей стране (раскулачивание, голод, репрессии, Великая отечественная, и снова – репрессии) многие людские судьбы были преисполнены страданиями, которые современный человек, к счастью, и представить себе не может.
Документы и исследования биографов сохранили истории жизней разномастных начальников, в основном из первого ряда, вроде Бухарина, Тухачевского и тому подобных. Связано это, отчасти, с тем, что их уничтожением Сталин руководил непосредственно сам, и сохранились документальные свидетельства этого руководства, а, отчасти - с укоренившимся в народе преклонением перед власть предержащими и пренебрежительном отношении к жизням простых людей. Иногда можно что-то найти из жизни чиновников рангом поменьше. Но жуткие, сеющие горе сталинские репрессии сгубили не только их, но и многих других, от большинства из которых в истории осталась лишь «единичка» в статистике.
Не многие из этих «единичек» статистической отчетности отваживались на сопротивление творимому властью беззаконию. Система корежила судьбы не только самих репрессированных, но и их родственников. Она ломала их морально, вытачивая из них «Павликов Морозовых», требуя публичного отречения от родственников (как, например, отрекся от своих трех братьев Корнелий Межлаук). Она низводила их жизнь до уровня, в котором существует в Индии каста неприкасаемых, что еще раз подтвердит ниже приведенный материал.
Тем ценнее переписка родственников приговоренной к расстрелу Полины Тылис с функционерами советской власти.
2 октября 1938 г. с просьбой помиловать Полину Тылис к члену Президиума Верховного Совета СССР Н.К. Крупской обратилась ее сестра.
После описания бедственного положения семьи в царский период сестра осужденной поведала Крупской, что Тылис в свое время вступила в Еврейскую Рабочую Партию («Бунд»).
Бунд - Еврейская социалистическая партия, действовавшая в Европейской России, позиционировавшая себя представителем интересов еврейского рабочего класса, что видно и по надписям на транспаранте на приведенной выше фотографии демонстрации Бунда в 1917 году.
«В 1906 году старая, царская власть стала преследовать ее, и она вынуждена была оставить Винницу и выступить из этой партии. В «Бунд» она больше уже не вступала, но она работала в подполье до свержения царизма.
- пишет Крупской сестра осужденной Тылис.
В 1917 году она была депутаткой в Совете Рабочих и Крестьянских Депутатов. В 1918 году она была арестована гетманом, сидела еще при Петлюре, а большевики ее уже выпустили. Вот здесь она уже начала работать над собой, она почувствовала, что она малограмотна и вскоре она уже поступила в партшколу, где она и пополнила свои знания. В 1922 году она уже была в КП(б)У, работала по назначению, выполняла всякую работу, возложенную на нее, — честно и добросовестно. Никаких выговоров и взысканий не имела. Она была счастлива, что, наконец, она тоже может жить, как все люди живут. ... Она никогда не забывала, из какой нищеты она вышла и что для нее сделала Советская власть. Она всегда говорила: «Разве я смела думать при старом режиме, что мой муж будет инженером-плановиком, а я буду наравне со всеми людьми и буду иметь возможность воспитывать свою дочь наравне со всеми детьми». Она последнее время работала заведующей детской площадкой. И ей доставляло большую радость постоянно видеть, как прекрасно живут советские дети. Она всегда говорила: «Наша мудрая голова тов. СТАЛИН заботится о детях». Это были ее последние слова
«Наша мудрая голова тов. СТАЛИН заботится о детях». Это были ее последние слова. Это было 20 апреля, а 23[-го] ее арестовали.
Это было 20 апреля, а 23[-го] ее арестовали. За что ее арестовали и так сурово осудили? Она же нигде, ни в какой организации не работала. Разве такой человек, как она[,] с таким жалким прошлым, как у нее — могла ли совершить преступление против Советской власти? Ведь она своими руками добилась Советской власти. Она берегла, любила и радовалась Советской власти. Во время гражданской войны она потеряла брата. Ни один снаряд, ни одна пуля пролетели над ее головой, пока восстанавливалась Советская власть! За что же она должна теперь погибнуть? Неужели она должна теперь погибнуть из-за клеветы какого-то негодяя, с которым она много лет не встречалась и не разговаривала.
За что ей опозорить свою единственную дочь, носящую имя «ЛЕНИНА»[,] и своего мужа[,] честного партийца.
Прошу еще раз обратить внимание на мою жалобу и сохранить жизнь моей сестре, которая может еще принести пользу Советской власти, ибо она честная и преданная труженица своей родины.
Сестра осужденной [подпись]
4 октября 1938 г. в адрес Крупской поехало письмо дочери осужденной Ленины.
Любимая Надежда Константиновна, соратница великих вождей Ленина, Сталина! Мое имя Ленина.
Меня моя мама и мой папа назвали так в память великого нашего вождя Ленина. Я родилась в январе на следующий год после смерти Владимира Ильича.
…Я, Ленина Кинявская,. обращаюсь к Вам с просьбой спасти мою маму.
…Меня мама учила любить крепко Советскую власть, Коммунистическую партию и любимого нашего вождя дядю Сталина.
Меня мама учила любить крепко Советскую власть, Коммунистическую партию и любимого нашего вождя дядю Сталина.
Я это и выполняю. Я пионерка, учусь я в 7-ом классе Винницкой школы.
..Жила я счастливо у своих папы и мамы. Но вот обрушилось на меня несчастье — 23 апреля этого года, арестовали мою мамочку, забрали ее, отняли мою жизнь. Когда ее уводили милиционеры, я очень плакала, так она меня успокаивала и сказала мне: «Не плачь, дочка, Советская власть невинных не обижает. Увидят, что я невиновная[,] и отпустят меня».
«Не плачь, дочка, Советская власть невинных не обижает. Увидят, что я невиновная[,] и отпустят меня».
Я и успокоилась. Ждала я мамочку, думала что она придет домой. Через каждые две недели я ей носила к тюрьме белье.
Но вот после 4-х месяцев я услыхала, что в тюрьме должны судить мамочку. Я побежала к тюрьме и через ограду видала, как вели мамочку на суд. Мне было очень больно это видеть. Моя мама — честный человек[, но] должна сидеть за решеткой и вести ее должны на суд как врага народа. Потом слышно было, что мамочку мою засудили на много лет. После суда не разрешили маме передавать даже белье.
Мамочка всегда любила Советскую власть и любимого Сталина. Папа говорит, что враги Советской власти выдумали, что мама делала что-то плохое против Советской власти. Я и без слов папиных знаю прекрасно, что мама любила Советскую власть и была ей преданной. Я Вас умоляю, дорогая Надежда Константиновна, спасите мне мою маму. Пойдите в Верховный суд и будьте ее защитником.
А почему я такой маленькой[,] при 13 годах должна лишиться моей любимой мамы? Она умрет, вероятно, в тюрьме, и мне не придется ее видеть, если Вы ее не спасете. Почему должны увести в тюрьму у меня на глазах мою мамочку, которая любила Советскую власть и была ей предана?
Моя мама любит Советскую власть, любит Коммунистическую партию и ее вождя дядю Сталина. Почему же ее мучают в тюрьме, и я ее должна лишиться?
Моя мама любит Советскую власть, любит Коммунистическую партию и ее вождя дядю Сталина. Почему же ее мучают в тюрьме, и я ее должна лишиться? Любимая Надежда Константиновна! Спасите мне мою маму.
Любимая Надежда Константиновна! Спасите мне мою маму. Уже потому, что я называюсь Лениной, потому, что я ношу имя Великого Ленина, Вы должны спасти мне мою мамочку. Моя мамочка невиновная.
Со слезами на глазах прошу Вас[,] дорогая Надежда Константиновна!,] соратница Ленина и Сталина[,] пойдите в Верховный суд, ознакомьтесь с делом обвинения моей мамочки и будьте ее защитником. Спасите мне мою мамочку. Я Вас буду помнить всю свою жизнь. Выросту и буду верно служить Советской власти и Коммунистической партии. Благодарю и буду благодарить нашего дорогого и любимого Сталина за счастливую, хорошую жизнь, что дал детям и всем людям нашей страны.
ЛЕНИНА КИНЯВСКАЯ.
13 октября 1938 г. в адрес Крупской написал письмо муж Полины Тылис.
ДЕЛО О РАССТРЕЛЕ
Дорогая Надежда Константиновна
Придя домой я, КИНЯВСКИЙ Бенцион Перцович, живущий в гор. Виннице по Селянскому пер[еулку] 6, увидел, что тринадцатилетняя моя дочка Ленина пишет Вам письмо со слезами на глазах. Я не препятствовал ее инициативе написать Вам письмо. У меня есть желание к ее письму тоже кое-что додать Вам свое.
…у Вас, вероятно, появится вопрос: «Как же так суд ее осудил, а тут говорят, — спасите мою мамочку, она невиновна. То как же мог Советский суд осудить невиновного человека?» Вероятно, каждый преступник говорит, что он невиновен. Тем более теперь, когда в партии и вне партии выявлены враги народа, которые маскировались.
Вот в этом-то вся наша трагедия — трагедия моей жизни и жизни моей семьи, что именно мать моей дочки, мать ТЫЛИС Полина Израилевна — невиновный, невинный человек и ее осудили за то, в чем она невиновна. Она мать, женщина пятидесяти одного года (51 года), дочь бедных родителей, работница с десятилетнего возраста, портниха, малограмотная и до сих пор. Она преследовалась царским правительством, сидела в тюрьме при буржуазной власти за участие в рабочем движении. Она при буржуазной власти не наелась вдоволь хлебом, прошла тяжелый путь жизни и притеснений. И когда пришла Советская власть в Винницу, она представила в распоряжение Советской власти свою жизнь и жизнь семьи. Она отдала всю свою жизнь и все свои силы Коммунистической партии. Говорю Вам сущую правду. Если бы мне показали, что она виновна[,] то я сказал-бы[:] расстреляйте и меня, мужа ее.
…Ее арестовали, то и меня исключили из партии за то, что жена была разоблачена как враг народа.
…В чем же ее разоблачили? В том, чего она не делала, в том, в чем она невиновна.
…Можно поставить моей жене только один упрек, что она в старое время царского режима, еще до Советской власти, была в проклятой «бундовской» организации. Так это же было в царское время, она была малограмотной, в программах она не разбиралась, думала, что все одинаковы, а «Бунд» работал на еврейском языке. Ей тут было легче, так она тут и была. Но ведь это же до прихода Советской власти!
А с первого момента прихода Советской власти она вступила в Коммунистическую партию. В анкете она об этом писала, что она выходец из другой партии, она проходила кандидатский стаж более двух лет, как выходец из других партий. При проверке партдокументов она была исключена из партии, но потом по ее апелляции в Комиссию партконтроля при ЦК ВКП(б) она была восстановлена в партии.
Как малограмотная работница, где она могла работать? Она работала инструктором по шитью в детских домах, работала у станка в швейной мастерской, работала в столовых, работала заведующей на детской площадке. И оправдала себя на этих работах, как честный работник Советской власти.
…Мы с женой были очень счастливы. Она работница, я рабочий. Раньше, при капиталистах мы были ничем, а при Советской власти мы стали всем.
Разве возможно было-бы, чтобы мы нашей родной Советской власти сделали неприятное? Разве возможно? Это означало бы убить самих себя. Ведь все это мы приобрели благодаря Коммунистической партии, благодаря гениальным вождям Ленину, Сталину. Это сознание всегда у нас есть. И для меня с женой Ленин и Сталин — это наши Боги. Дочку нашу мы назвали Лениной. Сталин у нас всегда в наших сердцах и мыслях.
…А вместе с тем смотрите, какая трагедия случилась. Жену мою арестовали, как врага народа, как контрреволюционерку и даже ее осудили.
…Когда жену арестовали, я был уверен, что разберутся, увидят, что она невиновна, и ее выпустят. Когда ее ночью сняли с постели, дочка моя очень рыдала.
Она, жена моя[,] ее успокоила и сказала: «Не плачь дочка, Советская власть невиновных людей не наказывает, разберутся, увидят, что я невиновна и меня выпустят». Когда я услыхал, что ей Суд будет, то я обрадовался, ведь Советский суд увидит правду, и ее отпустят. Но тут не так-то было. Ее засудили. Но в том, что она невиновна[,] в этом у меня нет никакого сомнения, в этом я убежден, в этом я клянусь.
Значит[,] здесь загадочная история. Для чего нужно было невиновного человека сделать виновным и засудить?
Я слыхал, что в тюрьме ей ставили на очную ставку какого-то врага народа, какую-то темную личность, который много раз был исключен из Коммунистической партии, какого-то авантюриста, некоего Хаима Шварца, который ей тыкал, что она участвовала в контрреволюционной работе. То разве показания такого врага народа, авантюриста, могут служить материалом к обвинению моей жены? Ни в каком случае.
И в этом должен разобраться Верховный Суд СССР. Важность этого дела в том, что, с одной стороны[,] Сталинская Конституция, Конституция социализма, созданная нашим Великим Вождем Гениальным Сталиным, гарантирует каждому честному гражданину неприкосновенность личности, правосудие — и тут обязанность Верховного Суда СССР хорошенько расследовать и увидеть, что моя жена ТЫЛИС Полина Израилевна невиновная, что она не враг народа, что эти обвинения на нее выдумали и Верховный Суд СССР должен мою жену ТЫЛИС Полину Израилевну оправдать и освободить из тюрьмы, возвратить ее семье. Нельзя, чтобы невиновная женщина 51 года мучилась даром в тюрьме уже 6-й месяц. С другой стороны, Верховный Суд СССР должен увидеть, что лица, которые составили, организовали обвинение против моей жены и ее осудили[,] совершили неправое дело.
Верховный Суд СССР, выполняя учение нашего Великого Сталина об отношении к живому человеку, к честному работнику нашей Советской родины, должен увидеть, что моя жена ТЫЛИС Полина Израилевна невиновна в контрреволюции и, что материалы по обвинению моей жены не должны быть признаны правдивыми, и должен оправдать мою жену ТЫЛИС Полину Израилевну.
Бедные мы с ней: в детстве и молодости не было счастья у нас, а теперь на старости тоже несчастны. О ужас! Почему так? За что? К чему жизнь?
И вот я обращаюсь к Вам с великой просьбой [—] хочу верить, что Вы услышите мой голос и спасете жизнь матери моей дочки Ленины, спасете жизнь честной советской женщины, спасете осужденную работницу, работавшую с малых лет, а теперь старуху 51 года.
Вы спасете жизнь не только честной, ничем не опороченной советской женщины и матери. Вы спасете жизнь целой семьи, которая так же, как и осужденная ТЫЛИС Полина Израилевна, были и будут всегда преданны Партии и Советской власти, и Великому, Гениальному Вождю товарищу Сталину.
Я верю, что Советское правосудие разберется со всей чуткостью и беспристрастием в деле моей жены и сохранит ей жизнь.
Я верю, что Советское правосудие разберется со всей чуткостью и беспристрастием в деле моей жены и сохранит ей жизнь.
Вы сделаете великое дело. Почему мы так должны быть на этом свете несчастны?
Почему мы так должны быть на этом свете несчастны?
Я умоляю спасти жизнь моей жены и матери моей дочери Ленины — ТЫЛИС Полины Израилевны.
Моя жена осуждена Спецколлегией Винницкого Облсуда к расстрелу. Дело ее находится в настоящее время в Верхсуде Союза ССР в Москве на пересмотре.
[подпись] Б. КИНЯВСКИЙ.
Родственники Тылис не знали, что у Крупской уже не было возможности принять участие в их судьбе.
Отношения Крупской и Сталина испортились еще при жизни Ленина. В развернувшейся борьбе за право стать его приемником Крупская была не на стороне Сталина. Тот считал, что не должен «ходить на задних лапках» перед Надеждой Константиновной:
«Что же, из-за того, что она (Крупская) пользуется тем же нужником, что и Ленин, я должен так же ее ценить и признавать, как Ленина?».
«Спать с Лениным еще не значит разбираться в ленинизме!» — говорил Сталин. У Сталина был зуб на Крупскую за защиту его главных внутрипартийных врагов Троцкого, Зиновьева и Каменева.
1 ноября 1938 г. Кинявский отправил письмо на имя Вышинского и, судя по его содержанию, уже не первое.
Некоторое время тому назад я, в своем письменном обращении к Вам просил, чтобы Вы не допустили, чтобы над женой моей Тылис Полиной Израилевной[,] 51 года, над ни в чем неповинным человеком — была совершена ужасная расправа. Она осуждена Спецколлегией Винницкого Областного Суда к РАССТРЕЛУ.
После изложения уже известных читателю фактов из жизни Полины Тылис, ее муж пишет:
Мне известно, что следователь по делу жены арестован, председатель спецтройки, который судил жену мою — снят с этой работы в Спепколлегии и, наконец, судья Спецколлегии Верховного суда УССР, который приговор утвердил — арестован.
Все это лишний раз подтверждает, что судьи, которые осудили мою жену, не могут быть судьями, и, конечно, не заслуживают никакого доверия. Вот почему я беру на себя смелость утверждать, что жена моя ни в чем невиновна, и смело прошу об отмене приговора.
Ее судили не друзья, а враги народа. Они судили честного советского человека, работницу, всю свою жизнь, отдавшую делу Ленина-Сталина.
Я, муж осужденной ТЫЛИС Полины Израилевны прошу Вас пересмотреть дело жены. Все дело сейчас, когда почти все люди судившие мою жену, арестованы. получает новое освещение, и лишний раз подтверждает несправедливость и жестокость приговора.
Ей отомстили враги народа за то, что она, жена моя всегда была предана Советской власти, за то, что она предана великому Вождю товарищу Сталину и Коммунистической партии.
Я опасаюсь, что она в тюрьме умрет. Этого нельзя допустить, чтобы ни в чем неповинный человек погиб в тюрьме.
Я верю в Советское правосудие. Я верю, что жена моя будет помилована и возвращена родине и семье для работы за процветание нашей великой, счастливой родины.
Я умоляю сохранить жизнь моей жене ТЫЛИС Полине Израилевне.
Кинявский.
7 декабря 1938 г. Кинявский пишет письмо Кагановичу (судя по всему, как еврей еврею), из которого понятно, что 10 ноября 1938 года Верховный Суд СССР таки пересмотрел приговор в отношении Тылис и заменил расстрел «десяткой».
Обращаясь к Кагановичу: «Соратнику Любимого Вождя народов Великого Сталина!», Кинявский, кроме прочего, пишет:
«…Большое спасибо Верховному Суду СССР — Москве — и значит, Советской власти, что он оставил жизнь моей жене. Но очень я огорчен, почему Верховный Суд СССР не мог до конца видеть, что жена моя Тылис Полина Израилевна совсем невиновна, что она ни в какой степени не могла быть участницей в контрреволюционной организации.
…Разве можно ее осудить за то, что она в старое царское время была «бундовкой». Но это, ведь было, же в старое царское время, до Советской власти! Или разве достаточно, если кто из врагов народа ее оклеветал, будто и она враг народа. И почему ей не верить, и почему мне не верить, таким людям ка[к] мы[,] преданные Великому Сталину, Коммунистической партии, Советской власти, нам коренным пролетариям, не запятнавшим себя никогда перед Коммунистической партией, перед Советской властью? Тылис Поля ни в какой степени не может быть врагом народа, ни в какой степени, в этом я клянусь! Моя жена ни в какой степени не может быть врагом народа в этом я клянусь!
О ужас! Как может, чтобы Беня, с малых лет рабочий, сын бедного балагулы, которого власть осчастливила которому Советская власть после 26-летнего рабочего стажа дала высшее образование, как может быть, чтобы у него жена была врагом народа? И за это меня исключили из партии в апреле 1938 года.
Как может быть, чтобы Поля Тылис, дочь этого бедного сапожника, которая при старом царском режиме голодала была угнетаема сидела в тюрьме, которая раньше была ничем, а при Советской власти стала всем, которая получила и для своего мужа рабочего высшее образование и счастье себеи счастье детям, как может быть, чтобы ее обвиняли в контрреволюции? О это невозможно, этого не должно быть при Советской власти!
…И если ей Верховный Суд отменил [казнь с заменой] на десять лет, то и сейчас она невиновная ни в чем и не виновная она сидит в тюрьме. Это дело представило бы для Вас большой интерес. О если бы Вы могли увидеть все, что в этом деле есть, о если бы Вы могли увидеть, как засудили ни в чем невинного человека, человека преданного Коммунистической партии, человека безмерно любящего Великого Сталина, человека любящего Советскую власть!
Я бы выполнил любое для меня тяжелое задание, которое бы мне дала Советская власть, Коммунистическая партия[,] лишь бы можно было, чтобы после трудового дня быть вместе с моей женой Тылис П.И. Я бы взял на себя отбывать каторгу до конца моей жизни, лишь бы каждый день, чтобы я мог жить вместе с моей женой Тылис П.И. [,] лишь бы мой ребенок, который называется «Лениной», который носит имя Великого Ленина, лишь бы он мог быть вместе с ее мамочкой.
Теперь послушайте еще одно. Моя семья состоит из 3-х душ: я, ребенок и старуха-инвалид, которую я взял 13 лет тому назад, и я ее содерживаю как родную мать. У нас одна маленькая комнатка из 16 (шестнадцать) метров и общая кухня, и теперь на годовщину октябрьской революции ко мне в комнату вселили женщину с 8-ми месячным ребенком, и няней. Вселил горсовет насильно, нарушив пункт Сталинской Конституции о неприкосновенности жилища. Когда я хотел бежать к прокурору жаловаться на нарушение горсоветом закона, то со смехом агент жилуправления горсовета сказал: «Что Вы будете даром бегать к прокурору, он об этом знает, это с ним согласовано, он с Вами разговаривать не будет, репрессированным семьям можно делать все, что угодно». Ко мне еще вселили жену бывшего редактора областной газеты Копцана, жившая во многих комнатах и теперь она мне не дает покоя, ей она говорит неудобно, ей нужна была бы вся комната.
О ужас[,] почему я, рабочий с моей семьей, не имею права, чтобы 16-шестнадцатиметровая моя комната могла остаться неприкосновенной согласно нашей Конституции. Что же я такое сделал, что на меня не должен распространяться закон, чтобы у меня конфисковали еще часть жил[ой] площади, которая и так недостаточна для моей семьи. Куда же мне идти, куда-же мне деваться? Жалко мне оставить, бросить ребенка и старушку. Я бы удрал, куда глаза глядят. Может там далеко, где нет людей, я бы себе нашел место для отдыха.
О любимый соратник Великого Сталина! Сделайте мне, чтобы я мог жить вместе с моей женой Тылис Полиной Израилевной, я Вас никогда не забуду! Помогите мне!
Любящий Вас [подпись] Б. КИНЯВСКИЙ.
Эта попытка Кинявского была такой же бесперспективной, как и письма в адрес Крупской.
Во-первых: Кто-кто, а Каганович прекрасно знал, что Сталин категорически не терпел никакого заступничества.
Во-вторых: в этот период времени чекисты основательно погромили авиапром, которым руководил его старший брат Михаил и тот сам был буквально на волоске. В этот раз пронесло. 10 января 1940 года его всего лишь освободили от должности наркома, понизив до директора авиационного «Завода № 124 имени Серго Орджоникидзе» в Казани.
Позже, в июле 1941 года, когда актуализируется угроза неминуемого ареста (Лейтенант госбезопасности Сергей Кушнерев добился от арестованного Акимова подробных показаний на Кагановича, как на руководителя антисоветской вредительской организации в авиационной промышленности), Михаил застрелится.
Есть еще два письма Кинявского в адрес Верховного Суда СССР, которые, по большей части, повторяют уже процитированные мною тексты.
Объяснительная записка заместителя начальника 4-го управления МВД УССР В.Ф. Майструка заместителю министра внутренних дел УССР М.В. Слоне о фактах нарушения социалистической законности в 1937-1938 гг. от 23 февраля 1954 г. раскрывает перед нами механизм возникновения этого дела.
II. По делу «БУНДа».
В апреле-мае месяце 1938 года по линии КРО (тогда 3[-го] отдела) УНКВД в Виннице за проведение вражеской деятельности были арестованы учителя местных еврейских школ ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ, СЛАВИНСКИИ и ЛЕВИН.
Вскоре после их ареста, насколько мне помниться, из НКВД СССР на имя бывшего начальника УНКВД КОРАБЛЕВА поступила ориентировка или чьи-то показания, в которых указывалось, что в Москве вскрыт и ликвидирован нелегальный ЦК антисоветской буржуазно-националистической организации «БУНД».
Арестованная в Москве по этому делу, а прошлом видная деятельница «БУНД»а некая ФРУМКИНА и еще кто-то, как указывалось в этой ориентировке, на следствии в НКВД СССР дали показания о том, что в г. Винница существует созданная ими же антисоветская организация «БУНД», возглавляемая упомянутыми выше ШЕЦЕН-ОЦЕНОВЫМ, СЛАВИНСКИМ и ШВАРЦЕМ Х.Л.
Уже в этих трех первых абзацах объяснительной проступает фальшак. Обратили внимание? Сначала арестовали, а потом пришла ориентировка, вроде бы, в которой то ли Фрумкина, то ли еще кто-то сообщает, что в Виннице существует антисоветская организация «БУНД».
«Допрошенный 10 мая 1938 г. быв[шим] зам. начальника 4[-го] отдела УНКВД ШИРИНЫМ ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ признал свою принадлежность к этой антисоветской организации и показал, что активными участниками ее являются также указанный выше ШВАРЦ Хаим, СЛАВЯНСКИЙ и другие.
… 20 мая 1938 г. ШВАРЦ Хаим дал подробные показания о своем руководящем участии в антисоветской деятельности созданной в г. Винница ШЕЦЕН-ОЦЕНОВЫМ, СЛАВИНСКИМ и ШАПИРО, по заданию ФРУМКИНОЙ, названной еврейской буржуазно-националистической организации.
… На основании этих показаний ШЕЦЕНА-ОЦЕНОВА, СЛАВИНСКОГО, ЛЕВИНА и ШВАРЦА X. и начались аресты по этому делу.
Всего по этому делу разновременно было арестовано 17 человек».
В ходе очной ставки между ШВАРЦ Хаимом и ТЫЛИС Полиной:
«ШВАРЦ изобличал ТЫЛИС в принадлежности к указанной еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД», а она это отрицала».
«В процессе следствия все арестованные, за исключением ТЫЛИС и КЕРНЕР, признали, что являются участниками еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД», а также показали, что проводили ту или иную антисоветскую работу, преимущественно антисоветскую агитацию».
«По заявлению защитника КАМЕНЕЦКОГО, защищавшего обвиняемых, никто из них не жаловался ему на незаконные методы предварительного следствия».
Надо сказать, что жалобы именно на это дело писались не только родственниками Тылис. Они раскрывают технологию раскрытия преступной деятельности контрреволюционеров - бундовцев.
Подельник Тылис - Левин 7 апреля 1939 года жаловался Прокурору СССР Вышинскому на незаконные методы следствия.
г. Соликамск
10 ноября 1938 г. Верхсудом Союза был в порядке надзора отменен приговор, вынесенный 14.08. [19]38 г. Винницкой Спецколлегией Облсуда расстрел — мне, ЛЕВИНУ Иосифу Давидовичу, и заменен 10 годами лагеря. Я хочу теперь изложить и описать Вам, как меня, члена ЛКСМ с 1919 года, члена партии с 1928 года отдельные работники Винницкого НКВД сделали контрреволюционером, врагом народа, «оформили» все это как следует, передали суду и добились вынесения мне столь жестокого приговора.
21.04. [19]38 г. утром пришел милиционер, забрал у меня партийный билет и через 15 минут я уже был в IV отделе Винницкого НКВД. В IV отделе в течении 10 дней со мной делали все, т. е. ПЫТАЛИ, БИЛИ ПАЛКАМИ.
в течении 10 дней со мной делали все, т. е. ПЫТАЛИ, БИЛИ ПАЛКАМИ
Мне предъявили обвинение в «польском шпионаже». Но никакими методами физического воздействия следствию не удалось заставить меня подписать это обвинение. Тут же начальник IV отдела мне заявил: «ТЫ ЛЕВИН, ПРЕТЕНДУЕШЬ ОРДЕН ПОЛУЧИТЬ ЗА СВОИ ЗАСЛУГИ, НО ИМЕЙ ВВИДУ, ЧТО ЕСЛИ МЫ ИЗ ТЕБЯ НЕ СДЕЛАЕМ ШПИОНА, ТО ВСЕ РАВНО ТЫ БУДЕШЬ ТРОЦКИСТОМ, НАЦИОНАЛИСТОМ, НО ЖИВЫМ ОТСЮДА НЕ ВЫЙДЕШЬ».
Так и сделали, перевели меня в III отдел и тут начались УЖАСЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИНКВИЗИЦИИ надо мной.
УЖАСЫ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ИНКВИЗИЦИИ
Начальник отдела ШИРИН, МАЙСТРУК, ГЛУСКИН меня ИЗБИВАЛИ.
меня ИЗБИВАЛИ. Я десять дней подряд стоял на одной ноге, били палками
Я десять дней подряд стоял на одной ноге, били палками. А узнав о том, что я болен пороком сердца, все удары были направлены именно в область сердца.
Предлагали мне подписать любое из предъявленных мне обвинений, — я мог выбрать, что я хочу: мог принять на себя обвинение в троцкизме, принадлежность к сионистской организации, либо членом контрреволюционной организации «Бунд».
...я мог выбрать, что я хочу: мог принять на себя обвинение в троцкизме, принадлежность к сионистской организации, либо членом контрреволюционной организации «Бунд».
Через несколько дней напор на то, что я должен стать «бундовцем»[,] усилился. Дело в том, что III отдел Винницкого НКВД начал подготавливать инсценировку «Бундовского процесса» и я, как учитель Еврейского Педтехникума[,] подходящая кандидатура для такого процесса.
И только после нечеловеческих пыток я был поставлен перед необходимостью признать правдоподобными слова обвиняемого по другому делу ШЕЦЕНОЦЕНОВА, что он якобы завербовал меня в конце декабря 1937 года в контрреволюционную бундовскую организацию, которую Фиктивно создали следственные органы Винницкого НКВД. Не имея физической возможности вынести ПЫТКИ, я подписал это «обвинение».
Не имея физической возможности вынести ПЫТКИ, я подписал это «обвинение».
ПРИПИСАННОЕ МНЕ ОБВИНЕНИЕ — ЛОЖНОЕ, ПРОВОКАЦИОННОЕ!
О чем свидетельствует все вышеизложенное?
Это свидетельствует о том, что следствие не исходило из определенной конкретной вины, а привлекло к ответственности меня, человека абсолютно честного, никогда в других партиях не состоявшего, преданного коммуниста.
Следствие в лице — МАЙСТРУК, ШИРИН, ГЛУСКИН — работники Винницкого НКВД фиктивно сослали мне дело, чтобы уничтожить меня, ни в чем неповинного человека и этим самим «заслужить» себе славу и ордена.
После того как я подписал, что я являюсь членом этой придуманной следственными органами «бундовской организации»[,] начались новые ПЫТКИ. От меня требовали, чтобы я «завербовал» несколько человек в указанную «организацию» (лекторов Педтехникума).
После того как я подписал, что я являюсь членом этой придуманной следственными органами «бундовской организации»[,] начались новые ПЫТКИ. От меня требовали, чтобы я «завербовал» несколько человек в указанную «организацию»
Причем мне обещали, что если я «завербую», то мне будет смягчено наказание. На это предложение я ответил категорическим отказом, отказался предавать честных советских людей и не назвал ни одной фамилии — эти люди находятся на свободе.
За пару дней до суда я был вызван из тюрьмы в НКВД к следователю РЕШЕТИЛОВУ, там сидел молодой человек в штатской одежде[,] назвавший себя Прокурором по спеццелам[,] и [который] назвал свою фамилию ДРОГОБИЦКИЙ. Прокурор спросил меня, как я намерен себя вести на процессе? Я ему ответил. что буду говорить правду, что я ни в какой контрреволюционной бундовской организации не состоял, а то. что я подписал в протоколе допроса — это потому, что меня ИЗБИВАЛИ. ПЫТАЛИ. Дрогобицкий озверел, встал и обращаясь к следователю сказал: «НАДО ЕМУ СЕГОДНЯ УСТРОИТЬ ВАРФОЛОМЕЕВСКУЮ НОЧЬ».
Дрогобицкий озверел, встал и обращаясь к следователю сказал: «НАДО ЕМУ СЕГОДНЯ УСТРОИТЬ ВАРФОЛОМЕЕВСКУЮ НОЧЬ».
Мне же сказал и пригрозил, что таким поведением на суде я сделаю себе хуже.
Суд происходил в тюрьме. В сущности, это не было судебное заседание, а инсценировка процесса, задуманного с предвзятой целью. «Руководил» судебным заседанием не председатель суда Носков, а комендант Дьяков. Не давали мне задавать вопросы. Я просил председателя суда, чтобы были вызваны свидетелями на судебное заседание два студента — ШТЕЙНВАС и ЭДЕЛЬМАН. фамилии которых фигурировали на суде в том смысле, что якобы я агитировал их, чтобы они не поехали на работу в БИРОБИДЖАН. Никаких показаний этих двух студентов Техникума в деле нет. Председатель суда на мою просьбу никакого внимания не обратил, и они, эти два студента[,] на суд вызваны не были. Очевидно свидетельские показания указанных двух студентов были суду не выгодны.
«Суд» кончился — мне был вынесен суровый приговору расстрел.
«Суд» кончился — мне был вынесен суровый приговору расстрел. Я 98 дней просидел в камере смертников.
Я 98 дней просидел в камере смертников. И несмотря на все переживания, я не потерял веру в справедливость Советского правосудия.
После суда в камеру смертников пришел государственный защитник писать кассационную жалобу. Я требовал от защитника, чтобы он писал всю правду, что я не состоял ни в какой контрреволюционной организации; защитник тогда отказался писать такую кассационную жалобу, сказав, что напишет общую для всех нас[,] семи смертников. ПИСАТЬ ЖЕ НАМ кассационную ЖАЛОБУ КАЖДОМУ В ОТДЕЛЬНОСТИ НЕ ДАВАЛИ в ВИННИЦКОЙ ТЮРЬМЕ.
В настоящее время я лежу больным в лазарете в гор. Соликамске Пермской области. Моя болезнь явилась в результате пережитых мною моральных и физических переживаний (пытки, избиения, навязывание контрреволюционного обвинения). Состояние мое таково, что мне едва ли осталось много жить. Но я хочу, чтобы знали Вы. что я ни в какой бундовской контрреволюционной организации не состоял. Я был честным коммунистом и таким умру.
Я был честным коммунистом и таким умру.
Хотя я еше очень молод — мне всего 34 года и умирать не хочется, особенно умирать с тяжким сознанием. что меня, ни в чем неповинного, честного коммуниста опорочили подлинные враги народа. Умоляю Вас, задумайтесь над создавшимся положением и воздайте по заслугам этим майструкам, шириным, глускиным — этим настоящим врагам народа, спровоцировавшим в своих интересах честных, советских людей!
Еще раз прошу Вас опротестовать приговор, вынесенный Спецколлегией Винницкого Облсуда в составе председательствующего Носкова, прокурора Дрогобицкого[,] и реабилитировать меня и мою семью.
Ввиду моего исключительно болезненного состояния, угрожающего моей жизни, прошу срочно опротестовать, разобрать мое дело и оправдать ни в чем неповинного человека[,] вернув меня к честному труду.
За И.Д. Левина
жена его
[подпись] И. Д. ЛЕВИН.
Другой подельник Тылис - Эпельбаум 7 марта 1939 г. писал прокурору Каргопольского лагеря НКВД о пересмотре дела и наказании виновных в его фабрикации.
[Каргопольлаг]
С 10 на 11 мая 1938 г. я был арестован НКВД гор. Винница УССР. ... Меня сейчас же привели в Облотдел НКВД к следователю ЛАВРЕНТЬЕВУ, и он предъявил мне, что я контрреволюционер..., бросил в Винницкую тюрьму и ежедневно, днем и ночью[,] 14 суток мне не давали спать, держали на ногах без сна, чтобы я сказал, что я завербован в контрреволюционную организацию «Бунд».
14 суток мне не давали спать, держали на ногах без сна, чтобы я сказал, что я завербован в контрреволюционную организацию «Бунд».
Я это признать не мог, ибо этого никогда не было, я никогда не состоял в других партиях, кроме ВКП(б). Меня били кулаками, ногами, стулом, заставляли танцевать, плевали в рот, тушили папиросы в лицо, били по голому телу стулом, ножкой следователь ТИЩЕНКО, БЕРЕСТЯНКО, РЕШЕТИЛО, МАЙСТРУК, ДЬЯКОВ, БАБИЙКО и следователь НЕЩАДИМОВ заявил мне, что я своей кровью буду подписывать, то, что хотим.
Меня били кулаками, ногами, стулом, заставляли танцевать, плевали в рот, тушили папиросы в лицо, били по голому телу стулом, ножкой ...следователь заявил мне, что я своей кровью буду подписывать, то, что хотим.
Я не мог выдержать последней пытки, что меня МАЙСТРУК поставил на 5 суток на одной ноге, и голову задирать к потолку и при этом били кулаками, и ногами РЕШЕТИЛО, и ТИЩЕНКО и поставили мне палку[,] подпорку от живота до подлодки.
Я не мог выдержать последней пытки, что меня МАЙСТРУК поставил на 5 суток на одной ноге, и голову задирать к потолку и при этом били кулаками, и ногами РЕШЕТИЛО, и ТИЩЕНКО и поставили мне палку[,] подпорку от живота до подлодки.
Все эти избиения, издевательства и мучения, на ногах все время без сна и камерный режим, а также спровоцирование в камере со стороны ПОПОВА Ивана Васильевича и во имя сохранения тела, меня физически заставляли на себя клеветать[,] оговорить[,] мне дали «вербовщика», которого я полтора года не видел и не разговаривал, и был с ним в контрах[,] [здесь были] личные счеты ПЛАТИНСКОГО Ноиха Давидовича, исключенного из партии в 1935 году при партпроверке в г. Виннице.
Я не признавал на очной ставке и заявил, что личные счеты имеются, но следователь не хотел подписать, меня избили и «вербовщик» сказал, что он меня завербовал в середине лета [19]37г. в контрреволюционную организацию «Бунд» и дал мне задание вербовать других, но задание не выполнял и агитации среди еврейского населения [не вел], что, конечно, не было никогда и я не знал о такой организации и агитацией не занимался и никем никогда не был завербован.
26 июля зашел прокурор по НКВД гр[ажданин] ДРОГОБИЦКИЙ и в присутствии помощника] нач[альника] Винницкой тюрьмы гражданина ЛЫСЬКО, я заявил о методах допроса и избиении меня, он себе записал в блокноте и [сказал], что меры примет, но мер никаких не было принято. Он же был прокурором суда 13-14 августа.
Меня следователь РЕШЕТИЛО вызвал 4-го августа [19]38 г. перед судом на репетицию, как я буду держаться на суде[,] и предупредил, что если я не скажу, как на предварительном следствии, он постарается, чтобы меня к нему вернули на переследствие, так он меня еще хуже и больше будет избивать и даст мне такие статьи до расстрела, как врага народа. Я на суде отказывался, не признавал себя виновным, и следователь РЕШЕТИЛО присутствовал на закрытом суде Спецколлегии от 13-14 августа [19]38 г.
Я все рассказал[,] как меня мучили, били и этот же следователь, также и прокурор ДРОГОБИЦКИЙ меня обвиняли, но состав суда не хотел мне верить, я все подробно рассказал[,] как с меня[,] преданного коммуниста-рабочего, за все время пребывания в партии с [19]20г. не имел никаких замечаний ни по партлинии, ни по работе, меня избивали, мне пригвоздили клеймо врага народа[,] бумажного формального врага, но большевизма не выбили и не выбьют, так и заявлял на суде, но мне вопреки всего записали в приговоре, что я давал показания без принуждения и хотел ввести суд в заблуждение.
Прокурор требовал 10 лет тюрьмы и так мне дали. Я писал кассацию в Верховный Суд УССР. Моя кассация не послана и Верховный Суд УССР от 16 сентября подтвердил приговор, и Верховный Суд Союза ССР отменил тюрьму на лагеря и 7 человекам расстрел — заменил на 10 лет лагерей.
За еще одного подельника Тылис - Драка вступился его отец, написав 10 марта 1939 г. заявление председателю Верховного Суда СССР И.Т. Голякову об ускорении пересмотра дела его сына.
Я уже неоднократно писал Вам и сигнализировал о тех безобразных преступлениях, которые творят ответственные работники Винницкого областного НКВД. Провокационными методами, путем применения физического страдания, членовредительства (лишения органа слуха и повреждения нижней челюсти зубов), избиениями 3-мя агентами до потери сознания и унижением человеческого достоинства — заставляли сына моего — честного и ничем не запятнанного члена партии Ленинского набора, рабочего с 28-летним стажем, — сознаться в преступлении, о котором, я утверждаю со всей ответственностью, — он понятия не имел и не совершал.
Эти методы фашизма могли применять только наши враги, враги партии и народа — агенты фашизма. Я это утверждаю на протяжении нескольких месяцев и теперь — вот результат — нач. ОблНКВД Кораблев, узнав, что его проделки и гнусные преступления расшифровываются, пустил в себя две пули, ст[арший] следователь ОблНКВД Решетилов стрелял в себя спустя два дня.
Это, конечно, хорошо, но недостаточно, нужно исправить и и[ску]пить те возмутительные преступления, которые эти враги натворили, и освободить невинных людей, и, особенно, в первую очередь моего [сына,] которого знаю, как честного и преданного члена партии ЛЕНИНА-СТАЛИНА. Ни в какой другой партии сын мой не состоял никогда и программы не знал и не знает.
За что же он продолжает томиться больной, издерганный физически и морально. И только ли он один? Нет, семья его — жена и двое детей[,] в первую очередь, а затем я, отец его, дети, внуки и правнуки угнетены и страдают.
А сын мой был приговорен к высшей мере. Этим преступникам, трижды проклятым мерзавцам, нужно было убить честного партийца и скрыть следы своего гнусного преступления. Для того, чтобы не говорили, что Кораблев антисемит — он выставил следователей, прокурора и судей Спецколлегии евреев таких же, как и он сам.
Верховный Суд УССР приговор утвердил, но Верховный суд СССР — обратил внимание на это дело и заменил высшую меру.
Тем временем сын мой, после пыток в застенках при допросах был в камере смертников девяносто восемь (98) суток и все делалось для того, чтобы он не вынес этого режима, как это было с умершим рабочим, членом партии — Блайвасом. Когда сын мой заболел в камере смертников — воспалением легких — его оттуда не забрали и никакой медицинской помощи не оказали. Он выжил и дожил до снятия с него позорного пятна — смертника. Но доколе он будет без вины томиться в тюрьме?!! Это же в тысячу раз хуже дела Бейлиса!
Я, как гражданин Советского Союза, живущий под солнцем Сталинской Конституции, как старейшина избирательного участка в Верховный Совет, настаиваю, слышите, требую — только правды, Сталинской правды — ускорить рассмотрение этого дела в порядке надзора и НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ МОЕГО СЫНА.
Я, как гражданин Советского Союза, живущий под солнцем Сталинской Конституции, как старейшина избирательного участка в Верховный Совет, настаиваю, слышите, требую — только правды, Сталинской правды — ускорить рассмотрение этого дела в порядке надзора и НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ МОЕГО СЫНА.
Я прошу от Вас подарка к 18-му съезду партии, чтобы он, невинный, был освобожден из плена и тюрьмы, в котором томится вот уже 10-й месяц.
Я жду ответа. Я жду, я жду.
[подпись] ДРАК.
Просьба осужденного М. Брускина к Прокурору СССР А .Я. Вышинскому о пересмотре дела. 18 марта 1939 г.
Ерцевский лагпункт Архангельской области
21 мая 1938 г. я был арестован органами НКВД в гор. Виннице и приговорен Спецколлегией Винницкого Облсуда к высшей мере наказания. Верховный Суд СССР приговор заменил 10 годами исправительно-трудового лагеря.
Когда меня увели из дома, я предполагал, что произошло недоразумение и на другой день я буду освобожден. Но как только меня привели в здание НКВД меня сразу «угостили» сильно несколькими подзатыльниками. Тут же мне стало ясно, что происходит что-то неладное, никак не соответствующее указаниям и директивам Партии и Правительства.
На другой день следователь Фукс заявил мне, что меня обвиняют в принадлежности к якобы существующей подпольной контрреволюционной организации «Бунд»[,] выражавшейся в вербовке мною одного человека, но именно какого человека[,] мне не говорили. Услышав такое ложное обвинение, меня сильно ошеломило это, и я стал категорически отрицать свою причастность к заведомо ложному делу. Но когда ко мне стали применять насильственные методы путем сильного избиения, в результате чего я оглох и потерял верхнюю челюсть зубов, когда я простаивал по 2-3 недели без сна и еды — меня все это привело в удручающее, нервное состояние и я был просто невменяем. Я не знал, где я нахожусь.
Должен отметить следующий факт, что спустя 7 дней после моего ареста ко мне в камеру бросили Гитштейна Мейера Давидовича и заставили подписать меня, что я завербовал его в организацию «Бунд», а Гитштейна заставили подписать, что он действительно был мною якобы завербован.
Не будучи в состоянии устоять перед всеми пытками, и боясь остаться калекой на всю жизнь, я вынужден был подписать предъявленные мне «обвинения», полагая на суде доказать свою невиновность.
Не будучи в состоянии устоять перед всеми пытками, и боясь остаться калекой на всю жизнь, я вынужден был подписать предъявленные мне «обвинения»
Меня по очереди допрашивали и избивали следователи: Фукс, Майструк, Глуский, Решетило. Считаю нужным отметить, что Прокуратура тоже была, к сожалению, не на высоте своего положения.
За несколько дней до суда я был вызван в НКВД, где сидели следователь Решетило, который вел мое дело, избивал и мучил меня, а также прокурор Дрогобицкий, обвинявший меня впоследствии на суде. Следователь Решетило стал меня уговаривать, чтобы я на суде не стал путать и отрицать свои показания, данные мною на предварительном следствии, ибо это повлечет за собой новое доследование, которое попадет снова к нему же Решетило, с повторением ПРОЙДЕННОГО, и что он все равно заставит меня подписаться, и что лучше подтвердить на суде показания, данные на предварительном следствии, получить легкое наказание и на этом закончить. Тут же присутствовавший при этом прокурор Дрогобицкий обратился ко мне со следующими словами: «Скажи мне, неужели ты за два года никого не вербовал, кроме одного человека[,] и никого из лесных работников, хотя следователь тебе поверил, но Прокуратура тебе не верит и на суде я тебе докажу, кого ты еще завербовал».
Видя такое отношение со стороны Прокуратуры, я не стал ничего говорить ему, понимая всю бесполезность, ибо Прокурору было известно о всех мерах, принятых по отношению ко мне, и я решил, что только пролетарский суд во всем разберется и ему я только сумею доказать свою невиновность в возводимом на меня искусственным образом ложном обвинении путем избиения и прочих пыток.
Перед началом суда[,] 13 августа, ко мне в тюрьму пришел Каменецкий[,] защитник, назначенный судом[,] и тоже стал уговаривать и советовать лучше подтвердить данные на предварительном следствии показания, что, мол не стоит зарваться с прокуратурой, хотя ему хорошо была известна моя невиновность и он знал, что меня заставили подписать на себя ложные признания путем применения всяких пыток, но все-таки он советует сознаться, ибо сейчас ТАКАЯ СИТУАЦИЯ.
...защитник ...тоже стал уговаривать и советовать лучше подтвердить данные на предварительном следствии показания, ...ибо сейчас ТАКАЯ СИТУАЦИЯ
Тогда он привел меня в недоумение, я просто не знал, что со мной делается. На суде все же я не мог лгать и виновным себя не признал. Суд всячески старался перекрестными вопросами, в лице Носкова, Левиной и Дрогобицкого запугивать и запутывать меня, и, наконец, все же зафиксировал, что я мол хочу ввести суд в заблуждение, после чего мне был вынесен такой жуткий приговор — расстрел.
...мне был вынесен такой жуткий приговор — расстрел
Хочу добавить, что ни на предварительном следствии, ни на суде не было доказано, какую агитацию я вел против Советской власти. С какой массой, и как. Даже сам свидетель «вербовщик» Хаим Шварц говорил, что он меня один раз встретил на улице, «завербовал» и больше меня не видел. Многих из подсудимых, фигурировавших на суде со мной в этом «деле»[,] я увидел на суде впервые.
Я заявляю со всей ответственностью перед Партией, Правительством и Советским Судом, что это НАГЛАЯ ЛОЖЬ ОТ НАЧАЛА ДО КОНЦА. Я никогда не принимал участия, ни в каких контрреволюционных организациях, и никогда не буду врагом народа и Советской власти до конца дней моей жизни.
За все годы моего пребывания в Коммунистической Партии я не думал о личной жизни, весь мой идеал, всей моей жизни были Партия Ленина-Сталина и Советская власть. Никогда за все время я не примыкал ни к каким антипартийным группировкам, оппозициям. Не имел никаких взысканий и выговоров, как по партийной, так и по служебной линии.
ЗА ЧТО ЖЕ СЕЙЧАС Я ДОЛЖЕН БЫТЬ ЗАТОЧЕН В ЛАГЕРЯ И ПЕРЕНОСИТЬ НЕЗАСЛУЖЕННЫЕ НАКАЗАНИЯ?
Прошу пересмотреть мое дело, разобраться в нем, установить мою невиновность и вернуть меня из далеких лагерей к честному труду на благо своей цветущей Родины, которой я отдал 20 лет своей жизни.
[подпись] БРУСКИН.
7 января 1939 г. с заявлением на имя Сталина с просьбой о пересмотре дела ее мужа обращалась и жена Шварца (другого (не Хаима) - однофамильца).
И ведь Ленина, таки, дождалась свою мамочку и святая вера Кинявского в советское правосудие себя оправдала, о чем свидетельствует еще один документ - объяснительная записка заместителя начальника 4-го управления МВД УССР В.Ф. Майструка заместителю министра внутренних дел УССР М.В. Слоне о фактах нарушения социалистической законности в 1937-1938 гг. 23 февраля 1954 г.
В ней в отношении дела, фигурантом которого была Полина Тылис сказано:
«В 1940 г. Верховным судом Союза ССР дело это было прекращено, а арестованные освобождены».
Это не было, как может показаться, торжеством правосудия.
В период 1937-1938 годов генеральная линия была направлена, на физическое уничтожение старых большевиков (во избежание вероятности внутрипартийного переворота), вообще людей более-менее пассионарных и национальных меньшинств (своеобразной питательной среды для общенационального восстания).
Сталин, как раньше Ленин, руководствовались принципом, сформулированным еще Макиавелли.
«Жестокость применена хорошо в тех случаях, когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней; и плохо применена в тех случаях, когда по началу расправы совершаются редко, но со временем учащаются. Действуя первым способом, можно удержать власть; действуя вторым – невозможно».
«Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица».
С середины 1938 года генеральная линия поменялась. Масштабные репрессии были свернуты. Небольшую часть репрессированных реабилитировали. Сменщик Ежова - Лаврентий Берия, с конца сентября 1938 года по январь 1939 года провёл широкомасштабные аресты в НКВД, прокуратуре и судах. Жалобы «Винницких бундовцев» и их родственников, оказались хорошим подспорьем в этом деле.
С началом Великой отечественной войны подавляющее большинство репрессированных за нарушения законности чекистов из тех, кого не расстреляли, «вернули в строй». Многие из них влились в стройные ряды СМЕРШа.
В феврале 1940 года был арестован бывший начальник 3-го отдела Винницкого УНКВД О. М. Запутряев, а в конце мая 1940 года — И. М. Кораблёв. На следствии выясняется, что в ходе «раскрытия шпионских и других враждебных организаций» в Винницком УНКВД широко и активно применялись побои — как принятые в «Центральном аппарате и в Киеве». Также по свидетельским показаниям самих работников НКВД был выявлен факт наличия «соревнования» между оперативно-следственными группами, кто «даст больше» по 1-й категории на Тройку, а также по второй, причём не «одиночек», а «организованной контрреволюционной сети».
В ходе следствия также выяснилась причастность органов прокуратуры — председателя облпрокуратуры Тернивского Я. И. и его заместителя Другобицкого — дававших санкции на безосновательные аресты.
Весной 1941 года следствие по делам Кораблёва И. М., Запутряева А. М. и Ширина Л. Н. было закончено. С 26 апреля по 3 мая в Виннице проходил закрытый процесс Военного Трибунала Войск НКВД Киевского округа. В зале суда были взяты под стражу другие сотрудники УНКВД — Бутенко М. С, Данилейко Г. П., Майструк В. Ф., Пришивцин А. Я., в отношении которых было возбуждено уголовное дело по выявленным фактам.
Однако началась война и необходимость продолжать публичную порку чекистов отпала.
18 сентября 1941 года уже в Новосибирске следственное дело № 147285 по обвинению Ширина Лазаря Наумовича, Пришивцына Антона Яковлевича, Данилейко Георгия Петровича, Майструка Владимира Фёдоровича и Бутенко Николая Степановича было прекращено.
В феврале 1954 г. в своей объяснительной Майструк, к этому времени уже полковник и орденоносец:
- 1942 — Орден «Знак Почёта»
- 1944 — Орден Отечественной Войны I степени
- 1945 — Орден Красной Звезды
- 1948 — Орден Трудового Красного Знамени
- 1948 — Орден Красного Знамени (за борьбу с националистическим подпольем на Западной Украине)
- 1950 — Орден Красного Знамени
категорически отрицал изложенные в жалобах и заявлениях бывших подследственных факты применения к ним методов физического воздействия.
5 мая 1941 г. я был вызван повесткой из Ворошиловграда, где я тогда был зам. начальника УНКВД, в Винницу в качестве свидетеля по делу бывшего начальника УНКВД КОРАБЛЕВА.
В судебном заседании Трибунала председательствующий ВАСЮТИНСКИЙ, после того, как я дал показания по делу КОРАБЛЕВА, сразу же начал давать мне очные ставки, кажется с БРУСКИНЫМ, ЭПЕЛЬБАУМОМ, КОГАНОМ и др. Некоторые из них лишь по наводке председательствующего признавали во мне того следователя, который якобы их допрашивал, и показывали, что я их, якобы, избивал. Я, как тогда, на заседании трибунала, так и теперь, категорически это отрицал и отрицаю.
КОГАН, помню, на допросе вел себя очень вызывающе, допускал оскорбления и я, будучи глубоко убежденным, что дело имею с явным врагом партии и Советского государства, находясь в состоянии нервного возбуждения, ударил его рукой один раз по лицу, чем грубо нарушил советскую законность.
В судебном заседании трибунала я тогда признал указанный выше случай нарушения с моей стороны советской законности в отношении КОГАНА.
Несмотря на то, что показания БРУСКИНА, ЭПЕЛЬБАУМА и др., дававшиеся ими в судебном заседании[,] носили характер явного вымысла [и] оговора в отношении меня[,] председательствующий ВАСЮТИНСКИЙ поверил им.
