Глава 50
«Есть билет на балет, на трамвай билета нет», – старая песенка крутится в моей голове, когда на следующее утро еду на работу. Спектакль в Михайловском театре произвёл на меня большое и очень приятное впечатление. В том числе, конечно же, его изюминка – выступление Николая Цискаридзе, который, хоть давно завершил карьеру балетного танцора, по-прежнему способен дать фору огромному числу юношей намного себя моложе.
Когда мы ехали обратно, Рафаэль, сидящий за рулём, то и дело поглядывал тайком в мою сторону. Мы обменялись мнениями о спектакле, и я буквально кожей ощущала, что коллега собирается предложить мне логичное продолжение вечера где-нибудь в ресторане. Но, видимо, решил не проявлять инициативы сверх меры, а действовать постепенно, чтобы ничего не испортить. Поэтому довёз до дома, выскочил первым и открыл дверь, помог выйти. На прощание поцеловал руку и сказал, что запомнит этот вечер на всю жизнь. Да ещё так сверкал глазами, что у меня даже ни малейшего сомнения не оставалось: испанец очарован мной ну очень сильно.
Мне этот молодой пылкий юноша тоже симпатичен, но… увы. Если он постарается преодолеть грань дружбы между нами, то вынуждена буду отказать. Всё-таки есть два важных обстоятельства. Я не одна, у меня дочь, и если вдруг решу встречаться с Рафаэлем, то ему придётся это учитывать. Второе – Гранин. Правда, неизвестно, как станут дальше складываться наши отношения, поскольку Никита пока проявляет знаки внимания, но… как-то слишком непоследователен в действиях. То приступит, то наоборот. У меня от него то мурашки по всему телу, то холодок.
Я приезжаю на работу, вхожу в кабинет… на столе букет в вазе. Наверное, с полсотни белых роз (разумеется, число нечётное), и они благоухают так, словно их только что срезали в оранжерее. Стою и млею от удовольствия, рассматривая эту невероятную красоту, вдыхая свежий аромат. Но спустя минуту приходит отрезвление.
Стоп. А кто это такой дерзкий, чтобы взять в регистратуре ключи от моего кабинета и зайти сюда без спроса? Букет – это приятно, разумеется. Но такой поступок не должен оставаться безнаказанным. Беру телефон, набираю номер главы службы безопасности. Прошу Аристарха Всеволодовича посмотреть, кому это пришло в голову побывать в моём помещении без спроса. Грозовой сразу же соглашается.
Перезванивает через пять минут и говорит чуть растерянным голосом.
– Простите, но выяснить личность невозможно. Могу только сказать: это был мужчина.
– Как? Почему? – удивляюсь. – Аппаратура сломалась?
– Нет, но тот, кто вошёл в кабинет, схитрил: натянул шапочку, очки и маску.
– А бейджик?
– Снял.
Благодарю Аристарха Всеволодовича за помощь и усаживаюсь, глядя на букет. Потом решаю, что надо быть более решительной и звоню Достоевскому с просьбой вызвать ко мне немедленно ординатора Креспо.
– Так он сегодня будет только после обеда, – отвечает Фёдор Иванович.
– Да? – теряюсь. – Спасибо. Ну… тогда доктора Гранина.
– Его смена начнётся с четырёх часов.
– Правда? – задаю странный вопрос. – Ну… ладно.
Кто же это мог быть? Открываю ноутбук, чтобы посмотреть кто находился в отделении минимум два часа назад. Читаю список, но не успеваю разобраться, поскольку вызывают к пациентке. Анамнез у неё довольно… непонятный. Потому мне и приходится ей заниматься. Вхожу в палату, здороваюсь и представляюсь. На койке женщина лет 45-ти. Зовут Стелла, приехала в Питер из Пскова.
– Я вижу, вы на многое жалуетесь, – говорю ей, глядя в заполненную медсестрой карточку. – Мне нужно опросить вас.
– Да всегда пожалуйста.
– Вы недавно прибавляли в весе? – у меня в руках стандартный опросник. Бросаю недовольный взгляд на Зою Филатову. Она должна была это сделать прежде, чем меня вызывать. Медсестра стыдливо отводит заспанные глаза. Видимо, опаздывала на смену, не включилась в процесс.
– Хотела сесть на диету. Ну, знаете: 45 – ягодка опять, – говорит Стелла.
– Кожа сухая?
– Как Сахара. Ладно, дайте мне вашу бумажку, сама заполню.
Протягиваю ей документ, она читает и почти всюду в графе «Да» ставит «галочку». Слушая её, выясняю: у пациентки непереносимость холода, артрит, боль в мышцах, запор, усталость.
– Да, усталость. Я в последнее время какая-то вялая, – говорит она после того, как заканчивает с опросником.
Беру молоточек, проверяю реакцию на раздражение сухожилий. Замечаю, что у Стеллы замедленная релаксация при глубоком рефлексе. Женщина смотрит на меня непонимающе.
– У вас депрессия? – спрашиваю её.
– У меня? – усмехается она.
– Да.
– Не-ет, – тянет слово, мотая головой. – У меня стакан всегда наполовину полон, – и улыбается. Я по жизни оптимистка. Ну, иногда грущу, конечно. Только это редко бывает.
Озадаченная, оставляю её, обещая вернуться позже. Стоит оказаться рядом с регистратурой, как слышу призывный крик:
– Скорее! Этому человеку нужна помощь!
Вижу, как через вестибюль, крепко прижимая правую руку к груди, с трудом идёт мужчина. Впереди него, то и дело оглядываясь, спешат двое мальчишек лет десяти.
– Помогите моему папе! – говорит один из них, одетый в тёмно-зелёную рубашку с длинным рукавом.
– Что случилось? – приобнимаю мужчину и помогаю ему дойти до первой смотровой.
– Я сразу увидела, что он сильно потеет, – затараторила незнакомая девушка в белом халате. Достаточно юная, чтобы по возрасту походить на студентку. Но откуда она здесь? И зачем?
– Я спрашиваю не вас, – перебиваю её, глядя на мальчика в зелёной рубашке. Он с другой стороны помогает поддерживать отца.
– Мы играли в мяч, вдруг папа схватился за грудь, – затараторил ребёнок.
– Когда возникла боль? – смотрю на перекошенное лицо мужчины.
– Час назад, – морщась, выговаривает он.
– Где ещё болит? Как болит: от одного до десяти?
– Полста. Мне словно слон на грудь наступил…
Прибегает санитар Миша, бережно усаживает пациента на каталку и быстро везёт в палату.
Остаюсь с мальчишками.
– Как вас зовут?
– Я Петя, он Ромка, – говорит самый бойкий.
Быстро говорю Достоевскому, чтобы отвёл ребятишек в комнату ожидания, сама устремляюсь за санитаром. Вскоре уже делаем Григорию, – так зовут отца мальчиков, – ЭКГ. Обсуждаем результаты с Ольгой Великановой. Мужчине после инъекции становится чуть легче, он с интересом спрашивает, о чём это мы.
– Расшифровываем вашу ЭКГ. Новости нехорошие, – не скрываю от него правды. – Похоже, у вас сердечный приступ.
Говорю Ольге, чтобы вызывала кардиолога.
– Зачем? – интересуется Григорий.
– У вас блокирован сосуд. Он прочистит его и восстановит свободный кровоток, – поясняет Великанова.
– Нам нужно ваше разрешение на ангиопластику. Распишитесь вот тут, – подаёт документ медсестра. И, пока пациент оставляет автограф, сообщает мне, что его смогут принять через полчаса.
– Но у него приступ, – возмущаюсь.
– Вежновец ставит стимулятор, – пожимает плечами коллега.
– А пока он будет молча терпеть? – спрашиваю, и тут кардиомонитор возвещает о начале тахикардии. Григорий теряет сознание. Бросаю на него взгляд и даю команду: – Заряд на двести!
– Пульса нет, делаю массаж, – озвучивает Ольга свои действия.
– Набор для интубации, – бросаю медсестре. – Зови кардиолога! Срочно! Руки!
После первого разряда сердце завести не удаётся.
– Ещё раз. Триста. Руки!
Снова ничего.
– Триста шестьдесят! Руки!
– Фибрилляция, – говорит медсестра.
– Продолжаю массаж, – извещает Оля.
– День в хату, господа медики, – в палату входит и здоровается в своей привычной манере сам Вежновец, который опять вспомнил, что он кардиохирург по своему призванию. А как же стимулятор? Видимо, просто обманули, чтобы не тревожить начальника. – Это мой пациент?
– Да, – протягиваю ему карточку. – Диагностирован острый инфаркт. Фибрилляция, несмотря на наши старания.
– Не повезло вам, – хмыкает Иван Валерьевич. – До нас он не доедет.
– Мы уже десять минут делаем ему массаж, – говорит Великанова. – С тромболитиками он истечёт кровью.
– Вы кто? – бросает ей главврач и смотрит, как император Нерон, к которому посмел обратиться раб.
– Она ординатор третьего года, – отвечаю за Ольгу.
– Вот и сопите в обе дырки, пока старшие говорят, – грубо ворчит на неё Вежновец.
– Уже известно, что кардиореанимация не идёт вразрез с тромболитиками, – говорю Великановой. – 360, руки!
– Фибрилляция.
– Сколько уже так? – интересуется главврач.
Бросаю взгляд на часы.
– Сорок одна минута.
– Объявляйте, – заявляет Вежновец. Смотрит на Великанову. – Можете остановиться.
Ольга замирает. Я произношу стандартную формулировку.
– Его жена здесь?
– Она едет, – докладывает медсестра.
Снимаю перчатки и выхожу из палаты. Оказываюсь в коридоре, но вдруг слышу позади вскрик ординатора:
– Тахикардия!
Оборачиваюсь и вижу, как коллеги пытаются вернуть к жизни человека, чья смерть была уже официально объявлена.
– Что?! – изумлённо спрашивает медсестра.
– Можно дать разряд! – Ольга хватает дефибриллятор.
– Его объявили…
– У него хороший ритм! Двести! Руки!
– Всё равно тахикардия.
– мешок!
– Нет! Он мёртв!
– Мешок! Триста! Руки!
– Боже мой… – произносит изумлённо медсестра.
– Пошёл синус! – улыбается Великанова. – Я же сказала: мешок!
Возвращаюсь в палату, смотрю на ординатора, которая сверкает, словно ей дали Нобелевскую премию.
– Оля, ты его вернула, – говорю ошарашенно.
В палату врывается Вежновец.
– Что происходит?!
– Давление 90. Он жив, – сообщает ему Великанова.
Главврач смотрит на неё, потом на меня. Сжимает и разжимает кулаки. Отворачиваюсь и не могу скрыть улыбку. Ага, попал впросак, наш всезнайка Вежновец! Приказал назвать покойником живого человека! Но в лицо ему этого говорить, конечно, не стану. Никто из врачей не застрахован от ошибки.
– Вы… вы… – Иван Валерьевич смотрит на Великанову, проводя по ней взглядом сверху вниз и обратно. – Да вы…
Он явно желает обругать ординатора, которая посмела пойти против его воли. Пока подбирает слова, подхожу к нему и шепчу на ухо:
– Иван Валерьевич, эта девушка – дочь Николая Тимуровича Галиакберова. Помните такого?
Замечаю, как ладони Вежновца тут же расслабляются. Да с ним вообще происходит удивительная метаморфоза. С такой шикарной способностью мимикрировать ему бы в актёры податься! Рот растягивается в улыбке, вокруг глаз образуются морщинки. Теперь главврач излучает доброжелательность.
– Оленька! Да вы просто умница! – говорит он, подходит к Великановой и крепко жмёт руку.
Та в недоумении смотрит на меня, на него.
– Передавайте большой пламенный привет вашему батюшке! – лебезит Вежновец, а потом быстренько уходит.
Хихикаю, когда дверь за ним закрывается.
– Оля, смело звони в кардиологию и говори, чтобы приняли срочно, – говорю ей и отправляюсь дальше. Вернее, только собираюсь, поскольку главврач ожидает за углом. Он в ярости. Снова обратился! Тащит меня за рукав в перевязочную. Внутри медсестра, Вежновец шипит на неё:
– Брысь отсюда! – и та в страхе убегает.
Секунду смотрит на меня злобно.
– После сорока минут реанимации из клиники не выходят, – говорит, сдерживая гнев.
– Наступило улучшение. Возникла тахикардия, – поясняю, понимая, что главврач мстит мне за пережитое унижение.
– Пациент мёртв или должен быть мёртв! А ваша ординатор или садистка, или тупа, как пробка!
– Она увидела синусовый ритм, который можно раскачать. Его артерию открыли бы только через полчаса.
– Вы защищаете её? – рычит Вежновец.
– Она должна была принять решение. Подумала, что так будет лучше для пациента.
– Она ошиблась! Теперь у нас на руках растение с пульсом!
– В карте значимся мы, а не вы. Мы с ординатором Великановой возьмём на себя ответственность в случае негативного исхода.
– Непременно возьмёте, – бросает мне в лицо главврач и удаляется.
«Выпустил пар, Наполеончик несчастный!» – думаю о нём.
Оказавшись в регистратуре, заполняю документы. Минут через десять рядом оказывается Лебедев. Манере внезапно появляться, словно чёртик из табакерки, кажется, он у Вежновца научился.
– Понравилось? – спрашивает голосом разомлевшего кота Матроскина.
– Прости, не поняла? – поднимаю брови.
– Я знал, что тебе понравится, – довольно хмыкает и уходит, напевая: – «Белые розы, белые розы, беззащитны шипы…»
Стискиваю челюсти, чтобы не крикнуть ему в спину вернуться и не устроить скандал. Так вот кто притащил цветы в мой кабинет и взял ключ! Но ругаться с ним – бесполезно. Будет от всего отнекиваться, а свидетелей наверняка не было. Иду к стойке, хватаю телефон и снова тревожу Грозового. Объясняю, что мне нужно срочно заменить обычный замок на цифровой, чтобы войти внутрь можно было, только зная пинкод. Собеседник понимающе отвечает, мол, принял к исполнению.
Да, я не начальник Аристарху Всеволодовичу. Но у нас с ним давно дружеские отношения, так что, уверена, поможет.
Но Лебедев!.. Дальше в голове одна обсценная лексика.
Администратор сообщает, что Гошу, того дуэлянта, уводит полиция. Он выписан. Иду сказать пару слов на прощание. Он смотрит на меня снисходительно, жуёт что-то. Неприятный тип. Теперь строит из себя крутого перца, выжившего в перестрелке, а когда поступил, верещал от боли, как девчонка.
– В тюремной больнице тебе дадут антибиотики. Через два дня рану нужно будет проверить, – рецепт отдаю сопровождающему полицейскому.
– Он свободен? – спрашивает сержант.
– Да.
Когда правоохранитель начинает уводить Гошу, говорю ему в след:
– Она беременна.
– Кто?
– Твоя девушка.
– Я ведь сказал: она не моя девушка, – бросает недовольным тоном дуэлянт.
– Кем бы она тебе не приходилась, она носит твоего ребёнка.
Гоша пожимает плечами. Мол, мне на это наплевать. Странный тип. То стрелялся из-за девушки, то желал ей смерти, чтобы не осталась калекой, а теперь вовсе отказался. У этого парня в голове полный бардак.