Глава 49
Разбираться дальше в особенностях дуэли нет времени, да и не хочется. Администратор сообщает, что поступила массовая травма: в пригороде сносили дом, вокруг собралась толпа зевак. Стали снимать на телефоны, желая заработать побольше популярности в социальных сетях. Но процедура пошла не по плану: часть конструкции обвалилась в другую сторону, чем ожидалось. В результате десять пострадавших. Всех везут к нам – клиника имени Земского ближе всего.
– Только этого нам и не хватало, – недовольно качаю головой.
Первая «Скорая» привозит (и почему я не удивлена?) заместителя главы района по ЖКХ, который курировал снос дома.
– Андрей Сергеевич Мартемьянов, 40 лет, ему на грудь упал кусок штукатурки, – рассказывает фельдшер.
– Что? – изумляется Ольга Великанова. У неё хотя и есть опыт работы в моём отделении, но здесь каждый день что-то новое для себя открываешь.
– Да, спланировала каким-то чудом и прямо на него, – замечает работник «Скорой». – Давление 80, сознание не терял.
– Крепитация справа, зовите хирурга, – прослушиваю пациента. – Говорить можете? – спрашиваю его.
– Больно, – тихо отвечает Мартемьянов.
– Он думает, что у него сломаны рёбра, – поясняет приехавшая вместе с мужчиной девушка. Она прижимает к левой стороне лба марлевую повязку.
– Кто вы?
– Я его помощник, Анна, – слышу в ответ.
– Порез головы, боли в груди, от лечения отказалась, – проясняет насчёт неё фельдшер.
– Вас нужно осмотреть, – говорит ей Великанова.
– Только после Андрея Сергеевича, – сообщает помощница.
«Надо же, какая преданность руководству», – думаю иронично и отправляю обоих в отделение, иду дальше.
– Кирилл Арбузов, 34 года, перелом большой и малой берцовых костей со смешением. Ему на ногу упала деревянная балка перекрытия, – говорит врач «неотложки».
– Живот мягкий, боли нет, – сообщает доктор Лебедев и в привычной своей, то есть грубоватой манере пытается пальпировать ногу, но пациент вопит, чтобы его не трогали:
– Больно же! – и смотрит на Валерия с ненавистью.
– Потерпите, мы снимем боль, – обещаю Кириллу.
– Боже! Поскорее вколите мне что-нибудь! – умоляет пострадавший.
– Это всего лишь перелом. Вы не умираете, – насмешливо замечает Лебедев, помогая толкать каталку в отделение.
Вскоре захожу в смотровую, куда отвезли чиновника.
– Давление 70, систолическое, – сообщает Сауле.
– Снимайте мешок, – говорю коллегам.
– Что тут? – в палату входит Борис Володарский.
– Падение лёгкого с крепитацией, – отвечаю.
– Что это? Что вы делаете? – спрашивает стоящая у стены помощница Мартемьянова.
– Трубка поможет ему дышать, – спокойно поясняю ей.
– Она надует его лёгкое, – добавляет Сауле.
Муниципальная служащая смотрит на нас с нескрываемым ужасом.
– Набор для торакотомии, – просит Володарский. – Посмотрим, сколько в нём воздуха.
С этими словами хирург берёт скальпель и делает надрез.
– Боже мой… – бледнея, говорит Анна.
По-хорошему, её стоит бы отсюда выпроводить. Но понимаю: стоит только начать, станет упрямиться, размахивать удостоверением, грозить карами небесными и прочее. Знаю я этих бюрократов. Сидит какая-нибудь фитюлька на крошечной должности, но для всех остальных граждан считает себя большой важной шишкой.
– Так лучше, Андрей Сергеевич? – спрашиваю Мартемьянова.
Он только морщится в ответ. Что ж, можно считать за нечто вроде «не так чтобы очень, но в целом да».
– Кислород 88%, – сообщает медсестра.
– Почему он перестал говорить? – нервно спрашивает помощница Анна.
– Он не может, – через плечо отвечает ей Борис. – Обработаем всю грудь антисептиком.
– Помощь нужна? – спрашиваю его.
– Да, его жене. У неё кровь на лбу, – замечает Володарский, кивая в сторону девушки.
– Я не его жена, – отвечает та сварливо.
– Тогда уходите, – требует Борис. – Где быстрый инфузор? Сауле, нам нужна кровь. Подключите его к монитору.
Поскольку Анну выпроваживать никто не думает, сама подхожу к ней и помогаю покинуть палату. Вызываю к себе Рафаэля и прошу оказать девушке первую помощь.
– Идёмте со мной, – говорит испанец чиновнице.
– Я должна быть с ним, – показывает она на смотровую, где остался её начальник, а мне кажется, что его статус в отношении этой симпатичной молодой особы намного шире.
– Мы займёмся им, а доктор Креспо – вами, – говорю Анне и возвращаюсь к больному. Но вскоре вынуждена оставить его, поскольку Володарский действует решительно и очень профессионально.
Отправляюсь проверить, как там нервный господин Арбузов. Стоит мне открыть дверь, как Кирилл вскрикивает по-женски тонко, выпучив глаза и распахнув рот так широко, словно к нему без спроса нагрянули с проверкой и одновременно начали осмотр проктолог с урологом на пару.
– Лебедев, что вы там делаете? – строго спрашиваю коллегу, пока Кирилл таращится на него, сосредоточив во взгляде всю ненависть, на какую только способен.
– Что я там делаю? – ворчит Валерий. – Свою работу вообще-то. У него, между прочим, нет пульса в ноге.
– Не волнуйтесь, Кирилл, – подхожу и начинаю прослушивать пациента. – Мы оцениваем степень тяжести вашей травмы. Так… лёгкие чистые, тоны в груди нормальные.
– Вот Допплер, – приходит медсестра и так для краткости называет прибор.
У Арбузова глаза, кажется, из орбит сейчас выскочат. Он часто дышит, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, и с ужасом смотрит то на «страшный» прибор, то на свою сломанную ногу.
– Это специальный датчик для ультразвуковых исследований, – поясняю ему, стараясь успокоить. – Он нужен для диагностики сосудистых заболеваний.
Но Кирилл меня, кажется, не слышит.
– Ага, так вот почему нет пульса, – замечает Лебедев, обследуя травмированную конечность.
– Анализ крови на лейкоциты и эритроциты, рентген груди и таза, – даю назначение.
– Зоя, давай руки, – говорит медсестре Валерий и подмигивает.
– Что ты делаешь? – удивляется она.
– Держи крепко повыше щиколотки. Вот тут, да.
Медсестра обхватывает пальцами ногу пациента. Тот подвывает, ожидая чего-то жуткого.
– Кирилл! – внезапно громко обращается к нему Лебедев.
– А?!
– Ты бывал на Камчатке?
Раненый отрицательно мотает головой.
– Ну, представь, что ты там, – улыбается Валерий, а потом резко тянет на себя ступню Арбузова, смещая её по часовой стрелке. Раздаётся неприятный хруст, и нога оказывается «собранной» в исходном виде.
– Ты что творишь? – возмущаюсь, глядя на доктора Лебедева.
Он лишь улыбается с видом победителя. Мол, пока вы тут то да сё, я вывих вправил.
– Мне лучше! Мне намного лучше! – вдруг начал радоваться Арбузов.
– А мне совсем нехорошо, – зеленея лицом, признается Зоя. Отпустив ногу пациента, она поспешно выходит из палаты.
Как всегда, Лебедев в своём репертуаре, чтоб ему…
– Зачем вправлять лодыжку без обезболивания? – коршуном набрасываюсь на Валерия.
– Нет пульса, значит нет крови. Будет некроз, пришлось бы ногу отрезать, – всё с той же самолюбивой ухмылкой отвечает Лебедев. Переводит взгляд на Арбузова. – Или вы хотели бы, чтобы мы её чик! – и в мусорку?
Кирилл смотрит на доктора со смесью ужаса и восхищения.
– Спасибо, – произносит дрожащими губами.
Лебедев ухмыляется. Смотреть на это я больше не могу, потому возвращаюсь в первую смотровую.
– Подключичка вошла, – констатирует Великанова, когда захожу.
– Это его снимок? – спрашивает Борис, когда медсестра прикрепляет негатив.
– Из трубки вышло 500 кубиков, но давление ещё держится, – произносит Ольга, делая пометки в журнале.
Подхожу к негатоскопу, рассматриваем снимки вместе с Володарским.
– Пневмоторакса нет, – замечаю вслух.
– Средостение расширено. У него приличный ушиб лёгких, – добавляет коллега.
– Нужна томография, – замечает Великанова.
– Требуется вскрывать грудь, – решает Володарский. – У пациента упавшее лёгкое, ушиб и лабильная гипотензия.
– Ольга, поясни последний термин, – прошу ординатора, чтобы проверить, не ухудшился ли уровень её знаний за то время, пока она радовала пациентов частной клиники.
– Это состояние, при котором артериальное давление снижается более чем на 20% относительно нормы, обычно до 100 на 60 и ниже, – без запинки отвечает Великанова и удостаивается моего одобрительного кивка.
– Возможно, это из-за разрыва селезёнки, – делает Борис новое предположение, – но чтобы точнее понять, нужна аортография, а лучше эхография.
– Раз он ещё жив, аорта не повреждена, – отвечаю коллеге.
Чтобы дальше не спорить, решаем отправить чиновника в хирургическое отделение на операцию. Но сначала придётся дождаться очереди. Этим будет заниматься основная часть бригады.
Выхожу и наблюдаю со стороны за тем, как Рафаэль аккуратно зашивает лоб помощницы Мартемьянова.
– Последний стежок… готово, – сообщает ординатор.
– Можно мне к нему? – девушка смотрит мимо испанца, и мне это почему-то нравится. То есть что ей красота горячего мачо совершенно безразлична. Вся сфера её женского интереса сосредоточена только на дражайшем Андрее Сергеевиче.
– Нет, – отвечает Рафаэль. – Сначала мы проверим: вдруг вы повредили сердце, ушибли лёгкие.
– Они ничего не делают? – нервничает девушка.
– Ждут, чтобы отвезти его на операцию. Он стабилен, – комментирует испанец.
– Я сказала Андрею Сергеевичу, что мы опаздываем на десять минут, – рассказывает помощница, пока ординатор слушает её дыхание. – Это уловка, чтобы он приходил вовремя.
– Вы всегда его по имени-отчеству величаете? – чуть усмехается Рафаэль.
– Он человек формальный, очень ответственный, – отвечает помощница.
– Сколько вы работаете у него?
– Два года. Пять, иногда шесть дней в неделю, по восемь-десять часов. Я бываю рядом с Андреем Сергеевичем даже больше, чем его жена. Но они очень счастливы, – вносит она важное уточнение после паузы. – То есть она счастлива, что он есть у неё. Он хороший человек.
Что ж, пусть общаются дальше. Ко мне подходит медсестра и говорит, что Гоше сделали МРТ, чтобы выяснить, есть ли осколки кости или пули. Рентген такие мелкие детали заметить не способен. Оказалось, всё в норме. Захожу в палату, в этот момент раненый укладывается поудобнее. Больничная рубашка задралась, вижу на левой стороне спины шрам.
– А это откуда? – спрашиваю.
– Один козёл пырнул ножом, – отвечает с гордостью парень.
– Пара сантиметров левее, и ты потерял бы почку, – замечаю, но Гоша только криво ухмыляется. Такое ощущение, что собственная жизнь для него интереса не представляет.
– Того, кто это сделал, давно черви слопали, – отвечает он и смеётся. – В него бахнули в упор из ружья.
– Что смешного? – серьёзно спрашивает Великанова.
– Ничего, малышка, – произносит раненый и проводит по девушке смелым взглядом.
– Придержите язык, – мгновенно реагирую на эту бестактность.
Гоша молчит, а потом интересуется, долго ли ещё ему тут «валяться».
– Что, не терпится за решётку? – интересуется сержант полиции, который ни на шаг не отходит от раненого.
Парень поджимает губы. Обидно ему такое слушать. Гордый.
– Мы проведаем Алину, её уже прооперировали, – говорит ему Великанова. Она держится молодцом. Ни на слова, ни на взгляд Гоши внимания не обращает.
– Значит, она в порядке? – интересуется дуэлянт.
– Нет, её могло парализовать, – отвечаю вместо Ольги.
– Всю или только ноги?
– Ещё неизвестно, – говорит Великанова.
Гоша откидывается на подушку, смотрит в потолок и произносит очень странную фразу:
– Лучше бы он её замочил.
Мы с Ольгой переглядываемся.
– Некоторое время назад ты рвался за неё отомстить, – напоминаю ему.
– Тут дело личное. Моё имя – моя честь. Но паралич – это паршиво.
Говорю Великановой, чтобы обработала рану и выхожу. Находиться рядом с этим типом становится невыносимо. Пока стою в регистратуре, ко мне подходит Великанова.
– Ну и тип, – говорит возмущённо.
– Да. Девушка беременна, говорит от него, а он ей смерти желает, – добавляю с презрением.
– Вы скажете ему?
– Нет. А ты хочешь сама?
– Не особенно.
«В самом деле, зачем мне вмешиваться в чужую личную жизнь? Со своей бы разобраться», – иду в кабинет и думаю, но внезапно на дороге вырастает Рафаэль. Таинственно улыбаясь, достаёт из кармана две бумажки. Смотрит мне в глаза
– Как вы относитесь к балету, Эллина Родионовна?
– Хорошо отношусь, а что?
– В Михайловском театре, на Площади искусств, завтра состоится балет «Тщетная предосторожность». Знаете, кто играет там Симону? Сам Народный артист России Николай Цискаридзе! У меня есть билеты. Приглашаю вас, – говорит ординатор.
Оказываюсь в замешательстве. Мне и самой давно хотелось выбраться куда-нибудь, но… я и Рафаэль. Вдруг это кем-то будет неправильно понято? Граниным, например. «А я ему ничего не скажу, – думаю вдруг, ощущая, как в душе загорается искорка игривости. – Я же на балет иду, а не в ресторан или ночной клуб».
– Что скажете, Эллина Родионовна? – с надеждой спрашивает Рафаэль.
– Я согласна.
Ординатор, сияя, словно гирлянду проглотил, быстро говорит, что заедет за мной, и уносится, видимо из опасения, что могу передумать.
