Первое правило многодетной семьи: всё, что может быть разбито, – будет разбито. Когда в воскресное утро одновременно садилась завтракать вся семья, очень часто оказывалось, что кому-то одному не хватает чашки. Мама говорила:
– Куда всё подевалось? Где те чашки, с голубыми цветочками?
Я, потупившись, молчала. Делала вид, что не поняла, о каких чашках речь. Брат поглядывал на меня хитро, но тоже молчал: формально, конечно, виновата я – грохнулась чашка на пол из моих рук, но кто бросился мне на спину с криком: «Спасайся, индейцы»? Впрочем, брат всегда умел вывернуть дело так, будто я «первая начала». Изображая благородство и одновременно пытаясь умилостивить брата, который мог в любой момент указать на преступника, я сказала:
– Ладно, пейте, я потом...
Разбиты были люстры (игра в снежки тупыми предметами), ваза, подаренная маме на день рождения (жмурки), зеркало в прихожей (бросили на рамку кота, проверяя, удержится ли он). Сейчас, вспоминая наши разорительные, «чингисхановские», по выражению мамы, походы на собственную квартиру, я склоняю голову перед стойкостью и терпением моих родителей, которые в один момент просто решили больше не покупать ничего стеклянного, фарфорового и тем более хрустального, пока младший ребёнок не окончит школу. Это решение далось им легко: последнее, самое масштабное разорение квартиры совпало с концом СССР, и проблема посуды и мебели резко отошла на задний план. На первый план вышла проблема продовольственная, но речь сейчас не о ней.
Второе правило многодетной семьи: средние дети всегда изгои. Старшего ребёнка любят как первенца, он помнит те доисторические времена, когда Землю населяли лишь Адам, Ева и он сам, что придаёт ему уверенное спокойствие Старшего, авторитет которого незыблем; младшего же родители обожают как последыша, сам безмятежный вид которого внушает родителям радость от мысли, что долг деторождения наконец-то исполнен. Положение средних детей всегда шаткое, неустойчивое, зависит от множества факторов. К примеру, от школьных оценок. Или от того, с какой физиономией ты исполняешь хозяйственные поручения. Немудрено, что средние дети бешено конкурируют между собой. И именно средние дети раскалывают дружный семейный коллектив на два противоборствующих лагеря: лагерь Съелкуста и лагерь Жухи (прозвища, которыми нас наградила старшая сестра).
Когда Съелкуст начинал задирать Жуху, остальным приходилось срочно решать, за кого они выступят в предстоящей битве. Как правило, первая младшая (формально тоже средняя, но с рождения вырвавшаяся в любимицы благодаря восхищавшей всех красоте) по кличке Гоша примыкала к Жухе. Старшая, пытаясь загасить конфликт в зародыше, начинала взывать к нашей совести и в итоге автоматически причислялась к лагерю противника. Самая младшая сестра, Мудрик, накануне съела что-то нехорошее и сидела на горшке, вяло наблюдая за происходящим. Родители, вестимо, были на работе.
Бой был долгим. Летали мягкие игрушки, потом игрушки потвёрже, хлопали двери, защемлялись пальцы, царапались ноги, кто-то прятался в туалете, все носились по квартире и орали, как сумасшедшие. Финал наступил внезапно. Он снизошёл на нас как откровение. Знаете, что внутри армированных стёкол? В тот день мы узнали... Внутри них тонкая железная проволока, переплетённая, как полотно – полотно, которое было буквально разорвано мощным ударом Съелкуста. Формально дверь в зал разгромил он, но кто, спрашивается, захлопнул её прямо перед его носом? Законы инерции оказались сильнее инстинкта самосохранения. Частично-железный занавес пал. Последняя стеклянная вещь разбита. Не разбита даже, а раскурочена таким варварским образом, что ни отец, ни мать не усомнятся в злонамеренности наших действий. Я уже предчувствовала, какую знатную трёпку зададут нам родители.
Вокруг двери был срочно созван антикризисный совет.
– Что будем делать? – спросил брат и взглянул на часы. – Мама приходит через час...
– Можно постирать большое покрывало и повесить на дверь, как будто сушится. – придумала я.
– И что дальше? Рано или поздно маскировка высохнет.
– Может, свалим на эту? – я кивнула на младшую, ещё более позеленевшую от поноса.
– Скажешь, что это ты разбила? – мило обратилась к сестрёнке Гоша. – Не бойся, тебе ничего не будет. А Съелкуст сделает тебе кораблик с моторчиком...
– Нет, – отрезал Съелкуст. – Мама не дура, не поверит, что трёхлетний ребёнок мог учинить такое.
Старшая меланхолично вытаскивала из пазов осколки.
– Лучше признайтесь сразу, – сказала она. – Всё равно узнают.
И тут в дверь постучали. Надо заметить, что наша квартира располагалась на четвёртом, самом последнем этаже, а под нами, на третьем, жила замечательная старушка. Замечательна она была тем, что никогда нельзя было угадать её настроение. В один день она улыбалась, угощала нас виноградом, сливами или персиками, в другой же поджимала губы на вежливое «здравствуйте», страдальчески морщилась, как кошка от уксуса, и смотрела на нас так, словно перед ней враги рода человеческого. Виной всему, как-то объяснила она матери, дикие головные боли, обрушивающиеся на старушку по мановению магнитной стрелки; и чёрный платок, тугим узлом стягивающий маленькую старушечью голову, был единственным средством исцеления.
Я посмотрела в глазок. Бабушка снизу действительно стучала в дверь, но стучала она топором. Аккуратным маленьким топориком, которым обычно разделывают мясо.
– Мархаба! – громко шепнула я, и все сразу поняли, что дело плохо. Мархаба постоянно жаловалась матери на шум и топот, раздающийся над её бедной головой. Шум её раздражал, но не всегда, а только в те дни, когда на помощь призывался чёрный платок.
Когда спустя пять минут мы решили открыть дверь, обнаружилась ещё одна проблема. Глазок. А вернее, дерматин вокруг него, истерзанный соседским топориком. Как-то сразу вспомнилось, что отец обил дверь новеньким блестящим дерматином всего лишь прошлой осенью – утеплил дом на зиму, – и от этой мысли я похолодела, а брату, кажется, наоборот, стало очень жарко.
– Что будем делать? – второй раз за этот день произнёс он.
– Маму встретим распахнутой дверью, – сказала я. – Когда дверь открыта, глазок не видно. Отец придёт, когда стемнеет. Значит, придётся заранее выкрутить лампочки в подъезде.
– Ну, завтра-то он точно увидит. Или мама.
– Ой, лишь бы с порога не заметили, – сказала Старшая. – Тут же устроят скандал. Пусть поедят, успокоятся. Вот тогда и явимся с повинной...
Третье правило многодетных семей: изучить привычки родителей настолько хорошо, насколько это вообще возможно. Поскольку в многодетной семье выстраивается множество горизонтальных связей, дети осознают себя как некую общность, которая всегда встаёт в оппозицию к родителям, представляющим высшую, но не всегда справедливую власть.
Но в тот день, казалось, рушилось всё. Младшая, с утра страдавшая животом, внезапно начала блевать, прямо на пол.
Тошнота так испугала её, что Мудрик заплакала. Прикоснувшись к её лбу губами, как учила мать, Старшая выяснила, что ребёнок «горит». Это был, конечно, прокол. Прокол пострашнее стекла и дерматина. Дело в том, что мама оставила Мудрика дома, а не отвела, как полагалось, в садик, именно по причине нездоровья и очень просила нас присмотреть за младшей. Мы же предоставили её самой себе, устроив весёлый дебош…
Гоша дежурила у окна, чтобы не упустить момент, когда на горизонте появится мама, Съелкуст сидел подле больной сестрёнки, Старшая накрывала на стол, я же караулила у приоткрытой двери. Внизу раздался голос соседки. Чёрт! Она тоже ждала мать на пороге. Было слышно, как она что-то сказала, как она продолжает что-то бормотать вполголоса, но мама уже уходит, уходит, не дослушав, поднимается наверх с лицом, будто белая тряпка, которую только что выстирали в ледяной воде. Она вошла в квартиру, как сомнамбула, молча сняла босоножки и белыми губами произнесла:
– Вы все живы?
– Да всё в порядке, не волнуйся, – ответил брат. – Старушка-раскольница просто пошутила...
Мама вышла, взглянула на прорези, доказывающие, что человек с топором был в шаге от её детей, тяжело вздохнула и сказала:
– Сколько раз я вам говорила: не шумите...
А через пять минут она уже отправила меня к автомату – вызывать скорую для младшей. Разбитую стеклянную дверь в тот день мама так и не заметила. Отец тоже не обратил внимание на мокрое покрывало, зачем-то висящее на двери. Сразу же после работы он отправился в больницу. Наступили сумерки, и нам не сразу удалось отыскать среди листвы мамино окно на третьем этаже, но в конце концов мы услышали, что у Мудрика, скорее всего, пищевое отравление, она под капельницей и чтобы мы ни в коем случае не ели дыню из холодильника и вообще не забывали мыть руки перед едой.
Автор: Олеся Умерова
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого.
