Сентябрь пролетел незаметно. Хотя я больше не ходила на работу каждый день, старалась не бездельничать. Но казалось, что мне не хватает сил, чтобы двигаться вперёд. Инцидент с Ромкой напомнил, что жизнь продолжится, и она будет по-прежнему сложной. Если хочу начать что-то менять, нужно будет бороться за то, чтобы оставаться сосредоточенной.
В понедельник я провела день, составляя цели на год, а утром вторника занялась планированием месяца. Уже во вторник после обеда у меня на бумаге были записаны цели на неделю, и я приступила к их выполнению. Дни пролетали быстро: начала разбираться с теми областями своей жизни, которые давно хотелось изменить. Записалась на диспансеризацию, на маникюр и парикмахера; пообещала себе массаж после первого собеседования, как дополнительное поощрение.
Однако одну задачу я больше не могла откладывать – это звонок Константину Гринникову. Медицинские нужды его дочери казались срочными, и даже если общение с ним пугало, настало время. Я достала письмо, которое свекровь передала мне. Глубоко вдохнув, набрала номер давно пропавшего брата-близнеца моего покойного мужа.
По телефону раздался авторитетный голос:
– Алло, Гринников слушает.
Я почувствовала, что мужчина был занят и не обрадовался, что его отвлекли.
– Здравствуйте, Константин. Меня зовут Кира Ольховская. Моя свекровь, Марина Витальевна Ольховская, недавно передала мне письмо, которое вы ей написали, касающееся возможной семейной связи.
После долгой паузы голос на другом конце линии ответил более осторожно.
– Простите, Кира. Я был занят, когда вы позвонили, и был поражён, услышав ваше имя. Я не был уверен, что когда-нибудь получу ответ на своё письмо. Вы сказали, что Марина Витальевна Ольховская – ваша свекровь? Значит, вы знали человека по имени Дмитрий Ольховский?
– Да, я его знала. Он был моим мужем. Умер много лет назад, и вы можете себе представить, какой шок я испытала, когда Марина Витальевна передала мне ваше письмо. Я не знала, что Дима был усыновлён. Его родители никогда мне этого не говорили, и сам Дима тоже не знал.
Последовала ещё одна пауза. Казалось, Гринников тщательно подбирал слова.
– Прежде всего, – наконец сказал он, – пожалуйста, примите мои искренние соболезнования. Я был очень опечален, узнав, что Дима умер в таком молодом возрасте. Не могу даже представить, как это было тяжело для вас. Я чувствую огромную потерю, хотя даже не знал, что у меня был брат, и тем более близнец, пока мать не призналась на смертном одре. Часть меня хотела бы, чтобы она унесла этот секрет с собой в могилу, ведь я так и не успел с ним познакомиться. Но, если быть честным, другая часть меня хочет узнать всё о нём и о его жизни.
– Дима иногда чувствовал себя одиноким, он рос единственным ребёнком, – поделилась я. – Ему бы очень хотелось иметь братьев и сестёр, но всегда был только он сам и его родители. Мы с ним познакомились в университете, и были женаты всего несколько лет, пока он не умер. Его болезнь пришла внезапно и беспощадно. Не было даже времени на то, чтобы подумать о возможном лечении.
– Кира, от чего именно умер ваш муж? – спросил Гринников.
Я догадалась, что это был вопрос, который мучил его с тех пор, как он узнал, что у него был биологический брат, и что тот умер молодым.
– От осложнений, связанных с апластической анемией. Он был здоровым человеком, но за полгода превратился в истощённого и слабого. Первые пару месяцев отказывался идти к врачу, думая, что это какой-то вирус. Когда наконец обратился к докторам, потребовалось ещё пару месяцев, чтобы поставить диагноз. Но к тому времени уже ничего нельзя было сделать, и... он просто угас.
Я на мгновение замолчала, чтобы собрать мысли и проглотить комок в горле, а затем задала вопрос, который боялась задать.
– Константин, в вашем письме говорилось, что ваша дочь больна. У неё то же заболевание? – спросила я, борясь с внутренним напряжением.
– Пожалуйста, зовите меня Костя, – ответил он. – Да, к сожалению, у Глаши также апластическая анемия. Я воспитываю её один. Глаша – мой единственный ребёнок. Она была на втором курсе университета, когда начала чувствовать себя уставшей и потеряла аппетит. Сначала мы думали, что это просто стресс от учёбы. Но когда после праздничных каникул ей не стало лучше, я отвёз её к врачу. К счастью, они диагностировали болезнь гораздо быстрее, чем в случае с Димой. Ей обозначили курс лечения, который замедлил прогрессирование заболевания, но дочке пришлось бросить учёбу, и вот уже год она живёт со мной дома. Всё шло нормально, пока прошлой осенью она не заболела пневмонией. Теперь лекарства уже не так эффективны. Единственная её долгосрочная надежда – это пересадка костного мозга. Но до сих пор мы не нашли подходящего донора. Все в нашей семье прошли тестирование, но… – его голос затих.
Внутренний спор снова разгорелся во мне. Смогу ли я пройти через это снова? Вернуться в больницу... возможно, вновь увидеть, что эта ужасная болезнь делает с человеком?
– Мне очень жаль, что Глаша страдает от того же ужасного заболевания, которое убило Диму, и что вы пока не нашли донора. Когда муж был болен, пересадка для него не была вариантом. Как проходит тестирование на совместимость? – спросила я, пытаясь сдержать дрожь в голосе.
– Сначала это обычный забор крови. Если выявляется потенциальная совместимость, необходимо дополнительное тестирование.
Мы должны хотя бы попытаться помочь. Я уже решила.
– У нас с Димой двое детей. Возможно, Юля или Ромка могут подойти в качестве донора для Глаши, если всё, что вы говорите, правда, и Дима был вашим братом.
– Это возможно. Вы бы согласились провести тестирование ваших детей, чтобы узнать, могут ли они быть донорами для Глаши? Боюсь, у нас почти не осталось времени... они могут быть её единственным шансом.
Меня разрывала дилемма: желание оградить детей от очередного удара и страх за их здоровье. Я глубоко вздохнула.
– Да... они захотят помочь, если смогут.
– О, Боже... вы не представляете, какое это облегчение. Я свяжусь с медицинской командой Глаши как можно скорее. Кто-то выйдет с вами на связь, чтобы договориться о процессе, времени и месте. Всё можно сделать в Нижнем.
Так как Гринников с дочерью жили в паре часов от нас, нам нужно будет запланировать, когда и где встретиться лично.
– Спасибо, – голос Кости наконец дрогнул. – Огромное вам спасибо.
«Это правильное решение. Мы должны помочь. Это правильно», – повторяя эти слова себе снова и снова, я положила трубку и, чувствуя, как подкосились ноги, опустилась на ближайший стул.
Позже я рассказала Ромке и Юле о своём разговоре с Костей. Всё ещё было немного тревожно: я позволяла незнакомцам войти в жизнь моих детей. Но я знала, что Марина Витальевна не стала бы делиться этой информацией, если бы не была уверена в правдивости всего. Всё это время я думала, что моё решение связаться сбывшей свекровью было случайным… но, возможно, это не так.
– Мам, мы должны помочь. Даже если это страшно, – напомнила мне Юля. – Я помню, как сильно болел папа – это было ужасно и… страшно.
Ромка кивнул в знак согласия:
– Да, я почти ничего не помню, кроме того, как ты плакала, мам, и этого жуткого кладбища. Это серьёзно. Если бы Лиза или Николай заболели, мы бы помогли, не раздумывая, – сказал он, имея в виду двоюродных братьев и сестёр, с которыми они знали друг друга всю жизнь.
Понедельник был для Юли днём самоподготовки, поэтому мы назначили визит в лабораторию на этот день. Костя звонил несколько раз, выражая благодарность за нашу готовность пройти тестирование. Он сказал, что решил пока не рассказывать Глаше о вновь обретённой родне: ведь никто из других членов их семьи не подошёл в качестве донора, и он не хотел дарить ей надежду, пока не будет уверен. Он не сказал это прямо, но я чувствовала, что Костя опасался, что его дочка больше не сможет бороться с болезнью, если пересадка не произойдёт скоро. Независимо от результатов тестов, мы с Костей договорились, что познакомим детей.
Быстро стало понятно, что Юля не сможет стать донором – её результаты не подошли. Но анализы Ромки дали обнадёживающие результаты. Понадобились более детальные тесты, но итоги их ожидались только через неделю.
Эта неделя тянулась бесконечно. Ромка был занят учёбой и баскетболом, а у меня появилось больше свободного времени. Я продолжала переписываться с Мишелем каждые несколько дней, и мы часто говорили по телефону. Я была рада его звонку в середине недели – мне действительно нужна была передышка от собственных переживаний.
Казалось, Мишелю тоже требовалось отвлечение. Он был расстроен из-за работы: на острове увеличилось количество случаев, связанных с наркотиками, но финансирования не хватало, и его команда не успевала справляться с потоком дел. Он также беспокоился за своего отца, который, овдовев, упрямо продолжал заниматься своим небольшим фермерским хозяйством. Ни Мишель, ни его сестра не могли убедить его продать ферму или хотя бы сдать её в аренду и переехать в более удобное место. Кроме того, Мишель скучал по своей сестре и её детям. Хотя Фиджи была прекрасным местом для посещения, жизнь там вдали от дома была трудной.
Чтобы сделать беседу приятнее, мы переключились на более лёгкие темы. Наш обычный пятнадцатиминутный разговор растянулся на целый час. Оба мы почувствовали себя лучше после этого, и договорились созвониться снова. Я могла бы испытывать чувство вины из-за стоимости международных звонков, но, к счастью, интернет нам дал возможность общаться практически бесплатно.
Полная энергии, я поняла, что больше не могу откладывать поиск работы. Заново составила своё резюме и наняла специалиста, чтобы он помог его улучшить. Изначально планировала начать искать работу после летних каникул, когда дети вернутся в школу. Но вот уже конец сентября, а я до сих пор не начала. Моё самолюбие всё ещё было ранено из-за неожиданного увольнения. Несмотря на все свои сомнения, пообещала себе отправить резюме в течение недели, даже если пока не ощущала большого энтузиазма по поводу этого процесса.
