Из "Записок" Александра Яковлевича Булгакова
1825 г. Все жители Москвы ужасно поражены! Совершилось величайшее несчастье, которое могло постичь Россию: Императора Александра Павловича не стало. Он скончался в Таганроге 19 ноября в 10 часов 45 утра. Вот два дня, что заметно в городе ужасное волнение. Малому числу жителей было известно, что Государь не здоров, а потому столь неожиданное известие о кончине Его Величества поразило всех, как громом.
Я приехал 28 ноября в Москву на сутки посмотреть на сына Павла, коему привили оспу; поехал к свояку своему полицеймейстеру Обрескову; его не было дома; я пошел к свояченице; только что сел в кресла, входит человек: "Пожалуйте, А. Я., один в кабинет к Василию Александровичу".
Это приглашение и меня и прочих весьма удивило. Вхожу я в кабинет, говоря: "Ну что, толстяк?". На Обрескове не было лица: "Да! До шуток теперь! Государь скончался!". Я не знаю, как устоял на ногах.
- Может ли то быть?
- Получено официальное известие.
- Боже мой! - повторял я, беспрестанно складывая руки.
Главнокомандующему в Москве князю Дмитрию Владимировичу Голицыну, было, кажется, известно это несчастье уже 23-го числа, но он молчал, вероятно, чтобы не расстроить готовившийся у сестры его, Катерины Владимировны Апраксиной, праздник, она именинница 24-го.
Ни он, ни его княгиня (Татьяна Васильевна) на празднике не были, и оба занемогли, никого не принимали. Надобно думать, что и почт-директору Рушковскому (Иван Александрович) известна была печальная весть; я был у него 25-го поутру и нашел его в слезах, но как ни допрашивал, ничего узнать не мог. 25-го в субботу велено вдруг запереть все театры, не дав никакой причины такому запрещению.
Начала носиться молва, что скончалась Императрица Елизавета Алексеевна, поехавшая лечиться в Таганрог. Весь город был в ужасном волнении, ибо с одной стороны закрылись театры, а с другой, не делали никакого объявления.
К несчастью обер-полицеймейстер Шульгин (Александр Сергеевич) лежит в горячке, которая еще усилилась от неожиданной кончины Государя. Ему оную объявили неосторожно, и он упал в обморок.
Все говорили, но никто не знал ничего достоверно. Весть могла быть узнана только от князя Дмитрия Владимировича, князя Н. Б. Юсупова, Рушковского, коим писал начальник глав-штаба барон Дибич, от княгини Катерины Алексеевны Волконской, коей писал Петр Михайлович Волконский, ее племянник, и П. А. Лонгиновой, коей писал муж ее (Николай Михайлович), секретарь Императрицы Елизаветы Алексеевны.
Три последние заперлись и никого не принимали. Князь Дмитрий Владимирович потребовал правителя своей канцелярии Шадринского, но узнав, что сей еще не возвратился из подмосковной, он велел позвать служащего при себе камергера князя Павла Алексеевича Голицына и сказал ему о кончине Государя.
Голицын вышел из кабинета с длинным лицом; множество было тут людей, всем объявлено, что князь никого не может видеть; только А. П. Протасову Голицын сказал на ухо то, что знал.
Юсупов, получив письмо свое в черной траурной рамке, послал за князем Александром Михайловичем Урусовым, заведующим придворною частью, показал ему письмо и велел привести купцов с самыми богатыми парчами золотыми, укладывать Императорские регалии для отправления оных тотчас в Таганрог.
Вот два источника, откуда разнеслась по городу молва о кончине Государя, но мысль сия была столь ужасна, что говорили все, что Императрица скончалась, а не Государь, коего все знали здоровым, тогда как Государыня, несмотря на чувствуемое ею приметное облегчение, все-таки была еще не здорова.
В Английском клубе не было речи о том, никто не смел говорить громко и явно, но все сказывали себе весть по доверенности тайно. Три экстра-почты из Таганрога были остановлены, и никто следовательно не мог иметь писем оттуда.
Я от Обрескова поехал к графу Ф. В. Ростопчину, но он знал уже печальную весть, знал он ее от родственника своего Протасова, которого я встретил у него на лестнице.
Все 29-е число прошло в великом волнении, и всякий ожидал с нетерпением следующего дня.
30-го меня поутру разбудили и вручили печатное объявление следующего содержания: "Г. Московский военный генерал-губернатор и кавалер по полученному повелению, по случаю кончины обожаемого нами Монарха, приглашает дворянское сословие сего ноября 30 дня, пополуночи в 11 часов в Успенский собор для принесения присяги Государю Императору Константину Павловичу".
Всех удивляло такое приглашение, последовавшее прежде получения манифеста о восшествии на престол, но все жительствующие в столице дворяне поехали в собор, и я также. Тут читано было громогласно старшим Сената прокурором князем Павлом Павловичем Гагариным письмо С.-Петербургского военного генерал- губернатора графа М. А. Милорадовича к здешнему, - князю Д. В. Голицыну, коим он его уведомляет о получении плачевной вести, и что при первом известии о сем неожиданном несчастье Августейшие члены Императорского Дома, Государственный Совет и министры собрались во дворце, где Е. В. великий князь Николай Павлович сначала, а за ним и все собравшиеся чиновники учинили присягу в верности Его Императорскому Величеству Государю Императору Константину Павловичу; граф Милорадович приглашал князя Голицына последовать тому же примеру.
Все бы желали, чтобы таковой отзыв сделан был самим великим князем Николаем Павловичем. Случай казался довольно важен, чтобы дать повод к такому письму, и чтение оного в соборе было бы приличнее. После обедни была читана молитва с коленопреклонением преосвященным Филаретом, архиепископом Московским и Коломенским, но за слабостью голоса его немногие могли оную слышать. После также им было читано клятвенное обещание, которое все слушали, подняв вверх два пальца.
В соборе поставлено было несколько столов, где подписывали и присяжные листы, но таковых было, кажется немного, ибо служащие ожидали повесток от своего начальства для принесения присяги.
Несмотря на богатые ризы духовенства, на шитые кафтаны статских чиновников, на золотые мундиры генералитета, на колокольный звон, на бесчисленное стечение народа, покрывавшего всю плошать и колокольни около соборов, несмотря, наконец, на торжественное празднование восшествия нового Государя на престол Всероссийский, вся эта церемония имела нечто мрачное.
Протодьякон при провозглашении Царского Дома два раза сбивался и вместо Константина упоминал Александра Павловича. Многие особы из всех сословий рыдали горько.
На другой день было следующее известие: "Московский военный генерал- губернатор и кавалер извещает, что сего декабря 1-го числа, в начале 11-го часа утра в Архангельском соборе перед литургией совершена будет панихида о блаженном и вечно-достойном памяти Государе Императоре Александре Павловиче".
Я в этот день был уже в подмосковной, и не мог выполнить священного сего долга. В деревнях, через кои я проезжал, все уже знали о кончине Государя, все скорбели о покойном Императоре, повторяя; "Уже подлинно был благочестивейший великий Государь!".
Странна мысль, поселенная в народе. Все мужики твердят одно и то же, что Константин Павлович и Николай Павлович дети "великого князя", а Михаил Павлович - "Императорский" сын (то есть порфирородный, здесь Павла Петровича), что по совести ему бы царствовать, а по рассудку и уму старшему брату Константину; как то, прибавляли они, положит духовенство и бояре, употребляя древнюю поговорку (?).
Случай сей совершенно нов, не бывало, чтоб Государь умирал за 2000 верст от столицы своей и чтобы наследник престола также был в отдаленности 1350 верст от столицы и 1800 верст от места кончины Государя Императора.
Те, коим известна холодность, существующая между нынешним Государем (который любит нежно Михаила Павловича) и братом его Николаем Павловичем, полагают, что сей последний немедленною присягою желал дать всем прочим верноподданным пример собою и тем оказать новому Государю усердие свое и преданность, и тем заслужить монаршее благоволение.
Но нельзя же было и оставить обе столицы как бы в междуцарствии, без главы народной. Ежели во время болезни не послан курьер из Таганрога за Цесаревичем, то кончина Государя не прежде 27-го числа может ему быть известна в Варшаве, откуда, несмотря на чрезмерную поспешность, с коею Его Высочество ездить, не может он скорее 7 дней поспеть в Петербург, а может быть и рассудит он прежде ехать в Таганрог. Другие еще счастьем полагают, и особенно для самой Государыни Елизаветы Алексеевны, что она не в Петербурге.
Известно всеобщее к ней уважение и любовь, можно бы опасаться каких-нибудь необдуманных предприятий со стороны гвардейской молодежи. Последствия были бы пагубны для всех, и к великой скорби бесценной Императрицы присовокупились бы еще другие новые огорчения, кои нельзя было ей и предвидеть.
Сегодня 12-го декабря должен бы быть днем радости. Вместо того чтобы праздновать рождение Императора, все мы были в Архангельском соборе, где была панихида по покойном Государе. Князь Дмитрий Владимирович, командующий здешним корпусом граф Петр Александрович Толстой, Сенат, гражданские и военные власти и множество народа было тут.
Все были очень унылы, но когда дьякон провозгласил: "И сотвори ему вечную Помять", то, начиная от военного генерал-губернатора до последнего купца, никто не мог удержать слез, а женщины, тут бывшие, зарыдали. Быв легко одет, я прозяб; сверх того, так был я растроган, что в половине обедни поехал домой.
Город наполнен разными странными слухами, из коих важнейший тот, что Император Константин Павлович отказался от престола.
Знать сию тайну нам нельзя, но достоверно то, что должно крыться что-нибудь в малой деятельности, примечаемой в Варшаве с получения там печальной вести. С оною прибыл в Варшаву фельдъегерь 24-го в ночь. Цесаревич по привязанности своей к покойной сестре Екатерине Павловне бывает в этот день смутен; положась рано спать, был пробужден вестью, что есть курьер из Таганрога.
Он надел поспешно сюртук, и когда, вошел в кабинет, велел позвать фельдъегеря, то сей, став на колени, сказал: "Имею счастье вручить вашему Императорскому Величеству пакет...". Цесаревич, пораженный сими словами, не дал договорить, взял пакет, но сей выпал у него из рук, и он сам, почувствовав дурноту, сказал курьеру: "Поди!".
Тогда, оставшись один, предался слезам и послал тотчас за братом Михаилом Павловичем, коего на другой день отправил в Санкт-Петербург с отказом принять престол Всероссийский и настоянием, чтобы воля покойного Государя была исполнена.
Михаил Павлович, прибыв в Петербург 3-го декабря, через сутки отправился опять обратно в Варшаву, сказано в придворной газете, навстречу к Государю Императору, но теперь известно, что Его Величество 6-го числа декабря был еще в Варшаве; в сей день выехал оттуда посланный туда князем Дмитрием Владимировичем для повержения к стопам Его Величества присяги московской столицы адъютант его сиятельства П. Н. Демидов.
В Варшаве не учинено было никакой присяги, и слышно было там, что ожидали возвращения Михаила Павловича, который, думали, займет в Варшаве место Цесаревича.
Итак, Государь скончался 19-го, а 6 декабря, т. е. 17 дней после того, не было еще манифеста, и Константин Павлович, несмотря на учинённые ему обеими столицами и армиями присяги, не вступал в права, престолу присвоенный.
Всякий легко понимал, что тут крылась какая-нибудь тайна. Говорят о завещании, оставленном покойным Государем, коим призывался на престол Николай Павлович, по добровольному от оного отречению Цесаревича, но что Николай Павлович, неизвестно по каким причинам, права свои передал опять Константину Павловичу.
Ежели бы ciе было достоверно, то покойный Государь еще при жизни своей привел бы все сии меры в исполнение, обнародовал бы торжественно акт о наследии, потребовал бы присягу наследнику своему и приказал бы его упоминать в литургии. Тогда все подданные были бы извещены заранее, кто их Государь, в случае кончины Императора.
Все это предположения, время покажет истину, а покуда займемся покойным Государем. Есть множество обстоятельств, доказывающих, что Император как бы предчувствовал будущую свою кончину, последовавшую ровно сто лет после Петра Первого. Замечательно, что Александр I родился год после и скончался год после двух величайших наводнений 1776 и 1824 годов.
Один из его любимцев, князь Александр Николаевич Голицын, простившись с ним в его кабинете в Царском Селе, хотел итти, но сказали, что архитектор М. пришёл с рисунками. Государь удержал князя, чтобы посмотреть вместе рисунки, потом вышел с ним на террасу и тут, еще раз прощаясь, взял его за руку, пожал ее крепко и сказал: Приведет ли нас Бог еще на этом месте увидеться!
Обыкновенно, когда Государь отъезжал, то камердинер Воробьев (служащий при нем 25 лет) его спрашивал, когда дожидаться его возвращения. Государь всегда сказывал, но этот раз, показал только на образ и ничего не сказав, уехал.
Отправляясь в путь, Государь всегда садился в коляску у крыльца. Этот раз велел он коляске дожидаться на дороге, а сам сел в дрожки и два раза объехал весь сад, как будто прощаясь с местами, столь ему любезными и в коих он столь часто и охотно искал отдохновение от тяжести правления.
Всякий раз, что Государь отправлялся куда-нибудь в путь, он ездил всегда молиться в Казанский собор, и теперь то же сделал, но вдруг на Каменном острову велел к 3 часам утра приготовить дрожки и поехал в Невский монастырь, где пробыл часа с два, и, выходя оттуда, Илья Байков (кучер его любимый) нашел его задумчивым.
Государь желал сделать монастырю какое-нибудь приношение, но митрополит сказал, что "оный и так облагодетельствован непрестанными Его Величества дарами и что нужд никаких не имеет"; что слыша, Государь пожаловал Лавре 40 пуд свеч, 20 пуд масла и пуд ладана, количество достаточное для служения панихид в течение года.
При сем же случае митрополит ему говорил: "Государь, вы всегда изволите посещать у нас схимников, и теперь у нас ость один, не угодно ли зайти к нему?".
"Охотно, - отвечал Император, - ежели он недалеко", и пошел к нему. Пробыв у него несколько времени, спросил его: - Где же ты почиваешь?
- За занавеской, Государь. Он хотел посмотреть, но тот остановил его, говоря: "Не смотрите, для вас вид этот может быть неприятен". Но Государь отдернул занавес и увидел гроб, в котором схимник всегда спал, приучая себя к смертному часу.
Последнее приказание государево из Таганрога в придворную контору было "о высылке черных риз", которых там не было, вероятно для великого поста.
Другие публикации:
- Я видел последний вздох Императора. Сцена ужасная! (Из письма Данилы Бабкина (камер-гоффкурьера императора Александра I))
- Несколько слухов, после неожиданной кончины императора Александра I-го (Из писем П. М. Волконского об обстоятельствах смерти Г. И. Александра I к А. А. Закревскому)
- Пишу вам среди ужасающего бедствия, так как мы в Зимнем дворце как на корабле (из писем императрицы Елизаветы Алексеевны к матери (Амалия Гессен-Дармштадтская))