Глава 57
Не проходит и получаса, как мне сообщают, что у новорождённого поднялась высокая температура. Это плохой знак. Спешу в палату, где Светлана встречает у дверей и произносит, готовая вот-вот расплакаться:
– Он весь горит!
– Почему его до сих пор не отправили в реанимацию? Где доктор Званцева? – спрашиваю у медсестры, но та лишь руками разводит.
– Вы можете ему помочь? – спрашивает роженица, не обращая внимания на наши переговоры.
– Его надо проверить на бактерии, сколько он весит? – спрашиваю коллег, не давая ей прямого ответа.
– Три килограмма, – отвечает медсестра.
Назначаю два вида антибиотиков и анализ спинномозговой жидкости. Мне жаль малыша: помимо страшного заболевания, у него ещё инфекция.
– Я распоряжусь лично, чтобы малыша перевели в отделение интенсивной терапии, – говорю Светлане. – Мы сделаем всё, что можем.
– Спасибо, – тихо произносит мамочка.
Иду в регистратуру и спрашиваю, куда подевалась доктор Званцева. Администратор лишь руками разводит. Мол, вот недавно была где-то здесь, а потом пропала.
– Так найдите её немедленно! Пусть ко мне зайдёт, – требую и звоню договориться, чтобы срочно забрали новорождённого. Мы ему уже, по большому счёту, ничем помочь не сможем – у нас ограниченный ресурс, и потому должны подключиться узкие специалисты.
Сразу за этим меня вызывают в палату с девушкой по имени Эмма, – той несчастной, которая больше всех пострадала во время пожара. И снова оказывается, что её лечащего врача, доктора Званцевой то есть, нет на месте. Звоню подруге сама. Уже злюсь, поскольку бросать работу посреди смены – это не только нарушение трудовой дисциплины, но и форменное свинство! И снова она трубку не берёт – выключила смартфон.
Хорошо, свободным оказывается Борис Володарский. Когда он входит, сообщаю ему, что понизила давление до 60. Вводим артериовенозный катетер.
– Может быть, кровоизлияние? – задаётся вслух вопросом коллега, надевая стетоскоп.
– На томографе не видно, – отвечаю. – Наверное, гипоксия. Если мы срочно не найдём родственников…
– Кислород 82%, – сообщает медсестра.
– Ей надо делать дренаж. Приготовьте УЗИ, – распоряжается Борис. – Возможно, у неё тромб.
– Гематокрит низкий, – замечаю.
– Неважно, – произносит Володарский.
Он целиком поглощён своим делом, в ассистентах пока не нуждается. Пока я не нужна, иду в соседнее помещение, где лежит новорождённый.
– Что с матерью? – спрашиваю, не заметив Светланы.
– Пошла умыться, – говорит медсестра.
В этот момент входит Маша. «Явилась, не запылилась!» – думаю гневно.
– Что вы делаете? – интересуется она, замечая, как медсестра проводит манипуляции над малышом.
– Доктор Печерская велела вводить антибиотики, – она указывает на меня взглядом.
– Кто брал спинномозговую жидкость? – снова спрашивает Маша.
– Я назначила септический осмотр, – говорю ей.
– Это мой пациент, – злится доктор Званцева.
– У ребёнка поднялась температура, – поясняет медсестра.
– У этого новорождённого хроническое вегетативное состояние! – говорит Маша. – Вы только добавляете страданий ему и матери!
– Мы лечим таких детей, – начинаю закипать в ответ.
– Надо было у меня спросить!
– Вас не было на рабочем месте, доктор Званцева! – перехожу на официальный тон.
– Я бы попросила вас, доктор Печерская, не вмешиваться в лечебный процесс! Напоминаю: это мой пациент! Сначала надо спрашивать у меня!
Чтобы не наговорить ей гадостей, поскольку такое поведение ни в какие ворота не лезет, возвращаюсь к Эмме.
– В мешке Моррисона пусто, – Борис делает пострадавшей УЗИ. – Но, возможно, это за брюшиной. Следите за давлением.
– Что случилось? – спрашиваю.
– Давление упало. Его надо поднять, – говорит коллега.
– Потеря крови? – выдвигаю предположение.
– Не тот случай. Скорее всего, дисфункция миокарда, – авторитетно говорит Володарский. Он внимательно изучает показатели пациентки, потом добавляет: – Это рабдомиосаркома из-за травмы. Опережающие сокращения желудочков. Звоните в урологию. Придётся делать диализ.
– Нашли её родственников? – спрашиваю коллег.
– Пока нет, – отвечает одна из медсестёр.
– Идите к администратору и потребуйте от моего имени решить этот вопрос как можно скорее!
– Уровень кислорода падает, – замечает Борис. – Давление 50.
– Желудочковая тахикардия. Разряд 200!
– Всё равно тахикардия, – говорит хирург, продолжая непрямой массаж.
– Разряд!
– Синус!
Нам удаётся запустить сердце девушки на тринадцатой минуте.
– Отлично. Так держать, – подбадривает пациентку Володарский, хотя она его и не слышит. – Хороший бедренный пульс.
Вместе с Борисом назначаем Эмме ещё несколько препаратов. Состояние девушки стабилизировалось, но ей предстоит такой долгий путь, что ни конца, ни края ему не видно.
Иду проверить, как там новорождённый. Вижу, как Светлана сидит рядом с ним, а это значит, что малыша снова не забрали наверх. Хочу уже пойти туда и устроить скандал, но роженица произносит с грустной улыбкой:
– Я следила за его сердцебиением. Оно замедляется, когда я к нему прикасаюсь, и он знает, что я рядом. Температура немного упала… – после паузы, во время которой просто стою рядом, она продолжает. – Я его так долго ждала. Пять лет. Два выкидыша, искусственное оплодотворение. Я потеряла двух парней, потому что так хотела ребёнка. Я уже почти сдалась, а он вдруг… появился. Вот он, мой маленький… – вижу, как нежно она смотрит на крошку и счастливо улыбается.
– Мы будем бороться с инфекцией. Но у него скоро начнут органы. Организм перестанет работать, – говорю негромко.
– Какой ты красивый… Деточка моя, – произносит Светлана, наклонившись над малышом.
– У него может остановиться сердце, – добавляю не затем вовсе, чтобы сделать ей ещё больнее. Но вижу, как стремительно молодая женщина привыкает к маленькому. И чем крепче будет между ними связь, тем больнее ей станет потом, когда всё закончится.
– Я не знаю, что мне делать, – шепчет роженица.
Оставляю её наедине с ребёнком. А ещё через полчаса мне сообщают, что у малыша остановилось сердце.
Я иду в регистратуру, чтобы сказать Маше, пусть оформляет необходимые документы. Но оказалось, десять минут назад у неё закончилась смена, и она уехала домой. звоню Даниле, чтобы спросить, что происходит с моей подругой и его девушкой. Но Бережной ничего не знает. Вкратце рассказываю ему о нашей стычке сегодня. Он обещает поговорить с Машей и всё выяснить.
Вижу, как из ординаторской выходит Ольга Великанова. Бледная, очень грустная. В руках, кроме сумки, вместительный пакет. Подхожу к ней и спрашиваю, как дела.
– Меня отчислили из медуниверситета, – говорит девушка с тоской в глазах.
– Как это? – сначала не вникаю в суть услышанного. – При чём здесь университет?
– Ну, я же ординатор, – горько усмехается Ольга. – Сегодня вызвали и сказали, что я больше у них не учусь.
– Постой… не понимаю.
– Кто-то позвонил в ректорат и сообщил о «вопиющем случае нарушения трудовой дисциплины и врачебной этики», – рассказывает Ольга.
– Так. Пошли со мной, – веду её к себе в кабинет.
Девушка не пытается отказываться, следует за мной.
– Теперь рассказывай всё по порядку, – усаживаю её, наливаю кофе с молоком и сахаром. Ставлю перед ней чашку и почти насильно заставляю выпить, поскольку вижу, как сильно нервничает моя собеседница и вот-вот готова расплакаться. Но слезами горю не поможешь, и для начала хорошо бы выяснить обстоятельства.
Ничего нового Ольге, в общем-то, добавить и нечего. Сегодня ближе к обеду её вызвали в университет и показали приказ об отчислении. Никаких воспитательных бесед с теперь уже бывшим ординатором никто проводить и не собирался даже. Ни предупреждений не было, – ничего. Поставили перед фактом, выдали документы. Она после этого приехала сюда, чтобы забрать личные вещи из шкафчика.
Я не спрашиваю её, как в вузе узнали о происшествии с Вежновцом. В этом как раз ничего удивительного нет: у нашего главврача обширные знакомства в медицинской среде Санкт-Петербурга. К тому же он, как и многие из тех, кто работает в нашей клинике, является выпускником того же университета. Потому Ивану Валерьевичу ничего не стоило, полагаю, набрать номер ректора вуза и всё ему рассказать. «Телефонное право» в нашей стране, как всегда, главенствует над юридическим.
В ректорате, насколько понимаю, углубляться в детали происшествия не стали. Разве кто-то будет спорить с главврачом клиники имени Земского? Поверили на слово, да и издали приказ об отчислении.
– Оля, этого так оставлять нельзя. Конечно, ты совершила глупый и безрассудный поступок. Будь я на месте Вежновца, скорее всего, тоже бы постаралась на тебя как-то… воздействовать в воспитательных целях. Устраивать драку с коллегой – это отвратительно, ты и сама понимаешь. Но из-за одного проступка ломать тебе всю жизнь? Нет, это уж слишком! И постой. Почему ты не позвонила отцу?
– Потому что мы с ним последний раз, после того случая, когда я снова убедила его, что хочу стать доктором, договорились: беру на себя полную ответственность за свои действия. Он не будет ни противиться моему выбору, но и помогать не станет, – тихо признаётся Ольга. – Я не могу ему теперь позвонить и попросить помочь. Понимаете?
Смотрю на Великанову. Мне очень её жаль. Конечно, Вежновец поступил, как настоящая свинья. Не знаю, как сама бы поступила, окажись на месте Ольги. Вероятно, тоже влепила ему пощёчину. Или даже припечатала кулаком. Мне трудно судить. Но я понимаю: прямо сейчас отечественная медицина теряет грамотного и отличного в недалёком будущем специалиста. Как же быть?! Единственный человек, который может мне подсказать, это мой учитель, умнейший человек Осип Маркович Швыдкой.
Звоню ему, рассказываю. Бывший главврач нашей клиники слушает внимательно, а вот вывод, который делает, к сожалению, расстраивает. Осип Маркович целиком встаёт на сторону ректората. Говорит, что ординатор совершила тяжкий проступок, прощения которому быть не может.
– Но Вежновец совершил гнусность в отношении девушки! – парирую.
– У тебя есть доказательства, Элли?
Вздыхаю.
– Он их уничтожил.
– Прости. Но в данном случае ничего посоветовать не могу, – говорит Швыдкой, и мы прощаемся.
Когда кладу трубку, Ольга поднимается со стула.
– Спасибо вам за всё, Эллина Родионовна. Но я пойду.
– Что же ты будешь делать?
– Наверное, вернусь в Москву, к папе. Поступлю в какой-нибудь другой вуз.
– Но ты же сама говорила, что стать врачом – твоя детская мечта!
– Говорила, – вздыхает Ольга. – Видно, не судьба.
Она берёт сумку и пакет, собирается уйти.
– Стой! – останавливаю её, когда девушка оказывается у двери. – Вернись. Сядь.
Знаю, что поступаю неправильно. Но всякий раз, как вспомню об отвратительном поступке Вежновца, внутренне содрогаюсь. Это он должен отвечать за свои мерзкие действия! Вызываю к себе Катю Скворцову.
Старшая медсестра приходит, здоровается с Ольгой. Я знаю, что за время работы у нас у ординатора с младшим и средним медперсоналом сложились хорошие отношения. Великанова помогала им, они – ей, и такое тесное сотрудничество мне всегда нравится. Терпеть не могу, когда врачи, – как Лебедев, например, – считают медсестёр своей обслугой. Они коллеги, пусть и не с такими дипломами.
Предлагаю Кате сесть и спрашиваю, что она знает про инцидент с пощёчиной главврачу. Скворцова отвечает: сама не видела, была в этот момент рядом в палате, но да, слышала – по клинике слухи быстро распространяются. Коллектив-то у нас преимущественно женский.
– Ты знаешь причину, почему Ольга так поступила? – смотрю Кате прямо в глаза.
– Нет.
Даю пояснения. Скворцова хмурится. Уж она-то, за долгие годы работы в медицине, от мужиков всякого натерпелась. Особенно когда была молодая и неопытная. Есть такая категория «самцов»: у них медсёстры – это часть сексуального фетиша. Катя молча выслушивает, ждёт.
– Ты согласна выступить свидетелем?
Старшая медсестра несколько секунд думает, потом твёрдо соглашается:
– Да.
– Что ты хочешь за это? – спрашиваю в лоб, поскольку для нашего маленького триумвирата пойти против главврача – штука опасная.
– Ничего. Я сделаю это из уважения к тебе и женской солидарности, – отвечает Скворцова.
– Спасибо, Катя. Никогда тебе не забуду, – говорю и беру трубку телефона. Сообщаю секретарю Романовой, что у меня есть срочный разговор к главврачу. Безотлагательный.
Александра Фёдоровна несколько удивлена, поскольку такое нечасто происходит. Просит подождать. Перезванивает через пять минут и говорит, что Иван Валерьевич готов меня принять.
– Пошли, – поднимаю свой «отряд».
– Эллина Родионовна, – бледнеет Ольга. – Может, не нужно?..
– Ты по-прежнему мечтаешь стать врачом?
– Да.
– Клянёшься, что больше никогда не станешь руки распускать, если речь не идёт о твоей жизни?
– Клянусь.
– Катя, ты снова свидетель. И вот ещё что, Ольга. Это всё останется между нами. Поняла? Я сейчас не твою женскую честь спасаю. О ней заботься сама. Ты не маленькая девочка и не моя дочь. Я сейчас спасаю в твоём лице хорошего врача. У нас в стране их всё меньше. Скоро будут на вес золота. И смотри, – грожу ей пальцем, – если ты не оправдаешь моё доверие!..
– Я оправдаю! – с готовностью произносит Ольга.
– Посмотрим. А теперь, девочки, это есть наш решительный бой.
Выходим из моего кабинета. Запираю его на электронный замок (Грозовой мою просьбу выполнил, и теперь внутрь никто чужой зайти не сумеет), потом идём к лифту. У меня и у старшей медсестры лица решительные. Великанова отчаянно трусит, но шагает рядом. Сумку и пакет прихватила с собой. Неизвестно же, чем наша женская битва окончится.
Когда входим в приёмную, Романова удивлённо поднимает брови. Мол, как же так? Приглашали одну, а тут трое. Делаю ей знак рукой. Мол, не мешайте, всё нормально. Она сообщает Вежновцу, что я прибыла. О моих сопровождающих ни слова.
– Сначала я, вы пока посидите здесь, – предупреждаю коллег и вхожу в кабинет главврача.